А комендоры на "Рионе" были ох, не лучшие - ведь задачи кораблей этого назначения не бой на дальних дистанциях, а потопление практически безоружных транспортов. Потому и процент попаданий не самый высокий.
Внутренне "скрипнув зубами" Троян отдал приказ идти на сближение...
Ещё через полчаса боя стало ясно, что 'Каанто-Мару' уже 'не жилец' - сильный дифферент на нос, крен на левый борт, пожары от носа до кормы, стреляла уже только одна пушка...
Но и "Рион" за это время успел "нахвататься": пять пробоин в борту, причём одна ниже ватерлинии, пожар на юте, разбиты кормовой мостик и баковое орудие.
А в довершение ко всему, уже совершенно явно тонущий корабль, одним из последних выстрелов единственного оставшегося целым ствола, умудрился всадить снаряд так, что он, пронзив борт, угодил прямёхонько в беседку с подымаемыми на палубу трёхдюймовыми патронами.
Редкий случай, когда русским можно было порадоваться тому, что их снаряды, особенно эти, содержат ничтожно мало взрывчатки и вообще не очень-то склонны взрываться даже при попадании. Но рвануло!
Троян услышал необычайно мощный для данного боя взрыв и почувствовал, что крейсер ощутимо встряхнуло. Но крен не проявился и кавторанг просто отправил матроса выяснить, что произошло...
- Машинное мостику! - раздалось из переговорного устройства через две минуты.
- Здесь мостик, слушаю, - немедленно отозвался командир корабля.
- Во второе котельное прибывает вода, неудержимо прибывает. Гашу топки и травлю пар, иначе котлы могут взорваться...
Как иллюстрация к данному докладу, над морем раздался рёв того самого стравливаемого пара: штабс-капитан Акимов, старший инженер-механик, отдал приказ, не дожидаясь разрешения командира. И был совершенно прав - счёт шёл на секунды...
- Дьявол! - Павел Аркадьевич кроме этого слова добавил в амбушюр ещё несколько непечатных. - Какое время требуется на устранение? Какую скорость мы можем иметь сейчас?
Ответа не последовало. Вероятно ситуация действительно была аховой, если стармех не стал даже дожидаться указаний 'первого после Бога'.
С запада уже приближались два дыма и кто его знает: мирные это пароходы или к японцу спешит подмога... Но корабль противника уже медленно, но уверенно прилегал на борт, и было понятно, что судьба его решена окончательно.
Теперь нужно было беспокоиться о своей безопасности. Уходить. Спасать японских моряков в данной ситуации было бы верхом донкихотства - пока не обеспечена безопасность своего корабля, о жизнях матросов противника беспокоиться не пристало.
- Право на борт! Курс зюйд-ост! - крикнул Троян рулевому. Управления 'Рион' не потерял, и стал послушно разворачиваться.
Взмыленный Акимов прибыл к командиру только через полчаса:
- Павел Аркадьевич, режьте меня - ешьте, но без нормального ремонта в условиях порта, я не могу обеспечить более восьми-девяти узлов. Для океана. Пробоину, конечно, 'заляпывают', на спокойной воде можно и запустить второе котельное, но это риск, очень большой риск - чуть засвежеет и наши заплатки 'на соплях' полетят к чёртовой бабушке. А в условиях этого самого свежака, когда корабль валяет из стороны в сторону, пробоины заделывать...
- Достаточно! Я понял, - оборвал штабс-капитана командир. - Ваши предложения?
- Простите, я не сказал главного: повреждена килевая балка. При сильном волнении "Рион" может просто переломить, понимаете? Нужно как можно скорее следовать в нейтральный порт. Ближайший, как я понимаю, Шанхай?
- А за двадцать четыре часа управитесь? Я подозреваю, что китайцы нам больше не дадут.
- Крайне маловероятно. К тому же сильно подозреваю, что портовые власти постараются саботировать скорейшую доставку на борт всего необходимого для ремонта.
- Тогда может попробуем дотянуть до Циндао? Немцы к нам относятся более дружелюбно.
- Рискованно, можем не дотянуть...
- Разрешите, Павел Аркадьевич, - подошёл к беседующим лейтенант Исаков.
- Слушаю, Владимир Фёдорович.
- Я собрал предварительную информацию о потерях среди личного состава...
- Так...
- Убито четырнадцать человек, в том числе прапорщик Брун, ранено двадцать девять, среди них мичман Энгельгарт легко, а вот штабс-капитан Лебединский очень плох , фельдшер говорит, что долго не протянет без операции.
- А сколько 'тяжёлых' среди матросов?
- Пока не уточнял, но думаю, что немало: этот чёртов взрыв патронов наворотил делов...
Командир на несколько секунд задумался.
- Передайте князю, чтобы рассчитал курс до Шанхая, - наконец произнёс он.
Погода благоприятствовала и, через трое суток, 'Рион' без особых приключений пришёл в Шанхай, где, как и ожидалось, пришлось спустить флаг и интернироваться. Один из сильнейших вспомогательных крейсеров русского флота выбыл из войны.
Глава 18
- Ну и что мне теперь с тобой, курицыным сыном, делать? - Василий мрачно смотрел на матроса вытянувшегося перед ним в струнку.
Гальванёр Нефёдов угрюмо молчал.
- Раздевайся до пояса, - неожиданно приказал Соймонов.
Матрос в полном обалдении уставился на старшего офицера.
- Выполнять!
Нефёдов, подчинившись приказу, быстро потянул одежду через голову.
- Это что? - лейтенант показал на ещё розовый шрам, пересекавший живот гальванёра.
- Осколок японский зацепил.
- Требуха наружу была?
- Почти.
- И кто же тебя заштопал?
- Его благородие доктор Александровский.
- А если бы не он?
- Помер бы наверно...
- Не 'наверно', а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так?
- Так точно.
- Так какого же морского чёрта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать! - не сдержал эмоций Василий.
- Помутнение нашло, - крайне неубедительно пробубнил матрос.
- Помутнение, говоришь... И сколько ты этого 'помутнения' выхлебал?
- Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчёт этого...
- Так в чём же дело?
Повисло тягостное молчание, единственным звуком различимым в каюте старшего офицера 'Пересвета', был плеск волн за открытым иллюминатором.
- Я жду ответа.
- Письмо я получил, ваше благородие, - лицо матроса сморщилось и, казалось, сейчас этот двадцатипятилетний мужчина разрыдается, - сестрёнка моя, Аннушка, померла. Четырнадцать годочков...
- Сочувствую. Понимаю - тяжело.
- Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти её посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить - выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали... - голос Нефёдова сорвался.
Сукин ты кот, - думал про себя Василий, - непьющий ведь, служишь третий год - наверняка с полсотни накопил, а то и под сотню. Неужто не мог родственникам денег послать, когда в Россию пришли. Наверняка ведь знал, что дела дома неважные.
Но говорить об этом не стал - можно было совсем 'добить' парня и кроме свалившегося на него горя повесить чувство вины...
- Ваш доктор, конечно, подлец, - начал Соймонов, - но это ведь не значит, что все доктора такие. А ты орал именно это. И что, если бы рядом был тот, кто тебя из лап смерти вытащил, на него тоже бы полез с кулаками?
- Никак нет. Прощения просим.
- Нет уж. Так легко не отделаешься. Передай мичману Лесгафту, что я назначил тебе шесть часов под винтовкой. Как раз до ужина. Будет время подумать, когда следует распускать язык, а когда нет. Понял меня?
- Так точно, ваше благородие! Покорно благодарим! - гальванёр понял, что отделался легко.
- Ступай. Матрос развернулся и направился к выходу из каюты.
- Стой, дурак. Оденься сначала, - засмеялся Василий.
И такое почти каждый день. То матросы подерутся, то напьётся какая-нибудь зараза до поросячьего визга, то господа офицеры начнут свой гонор выказывать друг перед другом - особенно напряжённо стало после прибытия для прохождения службы на 'Пересвете' пятерых черноморцев - сразу появилась некоторая натянутость в отношениях между 'обстрелянными' и 'не нюхавшими пороху'. Последние немедленно замкнулись в своём коллективе. Больших трудов стоило Василию несколько нормализовать ситуацию.
А последние две недели были вообще сплошным кошмаром, и только вчера закончилась установка новых десятидюймовых орудий в башни. Соймонов за это время спал не более четырёх часов в сутки, а Черкасов, казалось, вообще не прилёг на свою койку ни разу - на лице, можно сказать, одни глаза и нос остались. Правда, Эссен иногда прямым приказом загонял часов на пять-шесть в свои каюты то старшего офицера, то старшего артиллериста, чтобы те хоть немного отдохнули.