Я с трепетом раскрыл уже ветхую от времени рукопись. Некоторые слова, выведенные черными чернилами, можно было прочесть с трудом — они расплылись на бумаге, возможно, из-за слез того, кто читал тетрадь тогда, пятьдесят лет назад, когда это было написано, или позднее, перечитывая.
Я тоже почувствовал мурашки на коже: видно было, что все написанное — пережитая правда.
С позволения Веры Ивановны я дословно, сохраняя орфографию автора, приведу здесь содержание тетради, из которой многое становится ясным. Эти записи, как мне показалось, являются своеобразной иллюстрацией всей совместной жизни Святослава Рихтера, Нины Дорлиак и тех, кто заступал на территорию этой странной пары.
И объяснением того, почему все в итоге сложилось именно так, а не иначе…
«Написанное в этой тетради может быть зачеркнуто только сообща троими людьми. Для этого им нужно вместе поднять бокалы и торжественно сказать друг другу что впредь их отношения будут определяться только любовью.
Я буду ждать приглашения на эту встречу до 27 апреля и если оно не последует буду считать что ОТСТАВКА МОЯ ПРИНЯТА.
ДЛЯ СЛАВЫ (экземпляр № 1)
на первой странице (а далее по порядку):
Нине Львовне Дорлиак
Святославу Теофиловичу Рихтеру
Евгении Михайловне Лелиной (в прошлом актриса, в молодости была в близкой дружбе с семьей Дорлиак. — Ред.)
Сильвии Федоровне (Нейгауз. — Ред.)
6 января 1962 г.
Я отрываю Вас от своих дел и прошу Вас простить меня за это.
Это объяснение — предисловие к передаче дел, связывавших меня со Славой, тому, кто захочет добровольно испытать испытанное мною. Кто это будет — я не знаю. И потому обращаюсь ко всем Вам во-первых: с объяснением, во-вторых: с информацией о положении дел, которые мне выпало вести, в-третьих: с передачей разных документов (квитанций, договоров и прочее).
Прошу читать до конца даже тогда когда будет казаться невозможным.
Я был чуть ли не единственным человеком из окружения Рихтера с которым у него были, главным образом, деловые отношения. Они были связаны с искусством или, во всяком случае, требовали творческого подхода. В них было мало праздности. Оттого я зову их — деловыми.
С деловых отношений началась наша дружба. Это — выставка Фалька.
Потом было многое: „воспоминания о Прокофьеве“, стройка, посещение мастерских художников и проч. Были всякие мелочи доставлявшие Славе радость: устройство маскарада, кинохроника и пр. Но, всего могло быть больше и все могло быть лучше.
Кончились, как мне кажется, наши деловые отношения — выставкой Краснопевцева.
Почти с самого начала и до 4 января 1962 года Ниной Львовной осуждалось любое совместное начинание. Если Нине Львовне не удавалось его сорвать в начале, тогда по ходу его делалось так что оно теряло свой свет и обрастало пререканиями, обвинениями и прочим: слепым и мелочным.
Больше всего пришлось вытерпеть строительству дома на Оке. Это самое трудное, общее со Славой дело испытало характер Нины Львовны в полной мере.
На отношении к стройке выказалось неприятие Ниной Львовной никакого созидания — будь то дом на Оке или выставка в комнате Рихтера.
Не для хвастовства, а для ясности скажу: тех обязанностей, которые лежали на мне хватило бы разделить на десятерых. Но их было легче выносить чем неизменную роль Нины Львовны. Потому что ЕЕ ЖАЖДЫ РАЗРУШЕНИЯ, ОТРИЦАНИЯ, ОСУЖДЕНИЯ — хватило бы ТАКЖЕ НА ДЕСЯТЕРЫХ.
Нет таких самых худых определений, обозначающих самые ничтожные, низкие качества в человеке, которыми бы я не был обрисован в глаза и за глаза.
(Кстати, Нина Львовна обнародовала свою характеристику В. Мороза с целью опорочить то, что вызывает у нее неудовольствие. Г. С. Козолупова (Еалина Семеновна Козолупова — виолончелистка и педагог, музыкально-общественный деятель, Заслуженный деятель искусств РСФСР. — Ред.) с легкостью афиширует ее повсюду.)
Немного назад:
После того как идея стройки на Оке была принята и одобрена всеми нами, т. е. Ниной Львовной, Славой и мною (было такое короткое время!) Нина Львовна стала порочить ее будто это самая гадкая затея. Нина Львовна предала совместную идею, отошла в сторону и стала порочить ее и срамить. „Стройка на Оке“ сделалась идеей жулика и проходимца, на поводу у которого идет святой несмышленыш С. Т. Рихтер.
В этой неприязненности строился и почти построен дом. Судите сами было ли это легко.
Я спрошу: если даже эта идея была только моей, разве уж она так дурна? Ведь строить, строить дом, а не разрушать!!
И: Разве (пусть идея только моя) я не платил за эту идею своим трудом, деля все строительные специальности начиная от проектировщика, ответственного за все, до чернорабочего, грузчика, снабженца, шофера?..
Разве не взял на себя то, что никто из троих не мог со мной разделить?
Я многому научился на этом. И главному: не ждать никакой благодарности. Но, и это не секрет, мотался я ради ЛЮБВИ и ДРУЖБЫ которая нас троих вначале соединила. Я поверил в их силу и верность.
После предательства дружбы ОДНИМ (Нину Львовну число ТРИ не устраивало, оно казалось ей позорным) — положение сделалось ложным.
Нина Львовна поставила своей целью оторвать Славу и меня друг от друга. Она так и заявляла: я добьюсь этого.
Все хорошие начинания и стройка оказались на „военном положении“.
Во время когда я разрывался на части среди забот и ответственности и в данной усталости рисовал поздним вечером, Нина Львовна удостоила меня званием ПОДОНКА.
В своем иступленном эгоизме Нина Львовна заявила Славе что не может больше выносить этого „подонка“. (Простите я вспоминанию далеко не все чтобы оправдать свою резкость 4 января.)
Не знаю чем Нина Львовна подкрепляла свою терминологию, но хорошо бы ей начать критику с самой себя.
Пороча других Нина Львовна забывает о том что должна хорошо помнить.
Нина Львовна рассчитывает утаить свои грехи. ПРАВИЛЬНО РАССЧИТЫВАЕТ!
Пример Нины Львовны меня НЕ ЗАРАЖАЕТ.
Нужно иметь особую любовь к греху, чтобы вылезая из одного попадать в другой, потому что НЕТ ХУЖЕ ГРЕХА, ЧЕМ ВЕШАТЬ СВОИ ГРЕХИ НА ДРУГИХ, И БУДУЧИ УЯЗВЛЕННОЙ И ДУРНОЙ, УЯЗВЛЯТЬ И ПОРОЧИТЬ ДРУГИХ.
Нина Львовна объявила что дружба троих неестественна и позорна и заменила ее всем известной „войной троих“. Самое банальное и отвратительное, что есть на свете!
У всех начинаний появился злейший враг. Надо было оградить от него дело и дружбу. Это мог сделать только Слава. Он ничего не сделал.