с местными вивисекторами, которые просто из кожи вон лезли, чтобы хоть как-то нивелировать тяжелые последствия игравшихся повсеместно и, невзирая на время года, с поистине кавказским размахом собачьих свадеб.
Эти собаки иногда сопровождали нас во время наших налетов на инжировые сады или в полных опасностей походах за земляникой на заброшенные аджарские кладбища, но в основном, естественно, были заняты своим основными заботами: поиском пищи и свободных вакансий в свадебных процессиях. Мы же считали делом чести оповестить своих четвероногих друзей, когда замечали характерный темно-синий металлический фургон машины отловщиков собак. Делалось это очень просто и, главное, доходчиво: с помощью камней и палок. Они не держали на нас зла за это, поскольку, наверное, понимали, что шрам от палки или камня – это ненадолго, а сетка вивисектора – это навсегда. При этом, как правило, нам самим приходилось ретироваться вслед за собаками, скрываясь от гнева не выполнивших дневного плана душегубов. Уже потом, много позже, когда я женился и мы с Натальей жили в доме ее родителей в Шувалово на берегу одного из Суздальских озер, мы решили завести собаку. При выборе породы мнения разделились: родители настаивали на злобной сторожевой собаке, которая охраняла бы наш дом, что с учетом ветхости нашего забора и постоянно открытых входных дверей диктовало особые требования к кандидату на эту опасную должность. Нам с Натальей больше нравились ньюфаундленды и ирландские сеттеры, но ни на тех, ни на других нам не хватало собственных сбережений, а родители отказывались участвовать в финансировании этого бесполезного, с их точки зрения, мероприятия. Помог случай. Одним солнечным июньским утром Наталья позвонила мне на работу и спросила, смогу ли я на пару часиков оторваться от своих важных дел, с тем чтобы вместе с ней съездить на станцию Ивановская Московской дороги, где, по словам живущей там ее сослуживицы, обитает бездомная собака, очень похожая на ньюфаундленда. Запасшись по дороге куском любительской колбасы и веревкой вместо поводка, мы отправились на поиски.
Станция Ивановская оказалась довольно большим поселком, а не одиноко стоящим у железнодорожных путей домиком станционного смотрителя, на что мы, честно говоря, надеялись. Поэтому нам пришлось изрядно побегать, прежде чем мы напали на след собаки. Помогли всезнающие мальчишки, которые заявили, что видели какую-то большую черную собаку около почты, однако там никого не было, и, только войдя внутрь, мы заметили свернувшегося клубком на полу лохматого черного пса. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что перед нами не ньюфаундленд, но это не имело для нас уже ровным счетом никакого значения.
Внешний вид собаки и ее реакция на протянутый кусок колбасы красноречиво свидетельствовали о том, что она голодает и достаточно давно. Собака, которую мы стали называть Джек, пошла за нами, а точнее, за колбасой с той печальной покорностью, которая появляется у собак, потерявших своего хозяина и живущих за счет случайных подачек сердобольных людей. Она шла, с трудом передвигая ноги, изредка поднимая вверх свою тяжелую голову в надежде на очередную порцию. Теперь когда она встала во весь рост, мы поняли, отчего ее принимали за ньюфаундленда. У нее была массивная голова с характерным крутым лбом и абсолютно черная, несмотря на покрывающую ее пыль, длинная шерсть, однако по строению тела, форме лап и хвоста она, скорее, напоминала шотландского сеттера.
Больше всего мы опасались, что нам не хватит колбасы, чтобы довести собаку до платформы, и я на всякий случай, изготовив из имеющейся веревки нечто наподобие ошейника, надел его на собаку. У нее явно не было ни сил, ни желания сопротивляться, и мы успешно сели в электричку.
Джек быстро окреп и освоился в нашем загородном доме. Наибольшее беспокойство у него вызывали мальчишки, приходившие играть к моему племяннику. Очевидно, они здорово достали его в прежней жизни, так что теперь он мечтал немного отыграться. К нашему ужасу, это ему однажды удалось, и он буквально располосовал рубаху одного пацана, который подошел к нему непозволительно близко. Пришлось принимать специальные меры предосторожности. Несмотря на то что он стал всеобщим любимцем в доме и кормила его в основном моя теща, он всем своим поведением показывал, что хозяин – я. Он беспрекословно меня слушался и ревниво меня оберегал. Однажды вечером, когда мы стояли и разговаривали с тестем у крыльца нашего дома, тот, как это часто бывает при разговоре седовласого полковника с безусым лейтенантом, назидательно похлопал меня по плечу. В тот же момент сидевший на земле между нами Джек молча взметнулся в воздух, и, если бы не добротное английское сукно тестевого пиджака, его правой, назидавшей меня руке пришлось бы несладко. Джек, естественно, был наказан, но я не думаю, что это его как-то образумило: по крайней мере тесть еще долго после этого случая воздерживался от воспитательных бесед со мной, во всяком случае в присутствии Джека. Он пропал почти так же внезапно, как и появился. Имея обыкновение убегать из дома, он проделывал это регулярно, перегрызая поводки, ломая наспех залатанные проходы в нашей изгороди или просто-напросто, перепрыгивая через нее. Чаще всего это были свадебные загулы. Из некоторых он возвращался быстро, но иногда, когда, по-видимому, встречал разделенную любовь, пропадал сутками. Как-то раз, с огромным трудом водворив его на законное место на крыльце и крепко привязав, я ушел в дом. Вернувшись всего через 15 минут, я увидел, что поводок перегрызен (несмотря на все его побеги, я никогда бы не решился посадить его на цепь – не та это была собака). Уже стемнело, но я отправился на поиски, так как он не мог уйти далеко, а оставлять его на ночь на улице не хотелось. Я знал, что его последняя привязанность жила неподалеку, во дворе огромного бревенчатого дома, в котором некогда размещались казармы расквартированного в Шувалово полка связи. Дом этот был заброшен и служил убежищем для бездомных собак и кошек, которых было немало в ту пору. Подойдя к дому, я громко позвал Джека, но ровным счетом ничего не говорило о том, что здесь кто-то есть, кроме меня и причудливых теней, отбрасываемых в лунном свете окружающими дом неказистыми деревянными постройками.
Я перелез через низкий забор и очутился во дворе. Картина, которую я увидел, кажется, до сих пор стоит у меня перед глазами. Посредине пустынного двора спиной ко мне, застыв как изваяние, сидела собака. В том, что это Джек, я не сомневался ни секунды. Он смотрел в одну точку перед собой и больше, кажется, ничего вокруг не видел