Читать интересную книгу Мова - Виктор Мартинович

Мастер благовоний ватной походкой отошел в сторону, присел на корточки и несколько раз изо всех сил ударил кулаком в асфальт. Донесся хруст сломанных костяшек. Встал с бледным омертвелым лицом и пошел к лимузину. Про меня он, казалось, просто забыл. Меня для триад больше не существовало. Но я успел вернуть пушку водителю его «Мерседеса».

Дальше все помнится эпизодами. Провал, какие-то события, снова провал. Вот я иду мимо машины «скорой» и слышу разговор санитаров. «Жертв вроде нет», — а другой ему: «Только тот, в наколках, с первого этажа, сложный. Что думаешь?» И первый ему: «Не знаю, шансы есть, но сильно надышался, ожог легких, на аппарате». И второй: «Чего он в подъезд полез? Нужно было дома сидеть и окно открыть. И через окно прыгать». И первый: «Интересно ему было!»

Дальше помню, как шел через толпу зевак, каких-то женщин в банных халатах и тапочках, несмотря на октябрь, одна с явным наслаждением сказала: «Видишь, какой пожар! Шесть пожарных машин!». И ей кто-то отвечает: «Не шесть – восемь!», — а она в ответ: «Видишь, какой пожар!».

Снова провал, милицейское оцепление, сержант с усталым лицом, мне: «Нельзя. Туда нельзя. Там опасно. Работают пожарники». Я ему: «Я с этого подъезда». И он тогда: «Ну, проходи». А в глазах – жалость. Дальше – все в копоти, дыма уже нет, только резкий горький запах. Я не ощущаю никаких оттенков пороха, просто дым, едкий дым. Когда сгорает человеческое жилище, дым всегда очень горький. Пропитанный горем. Далее – дядя Саша, в одной майке, стоит посреди газона, подсвеченный уличными фонарями и сиренами, и кричит: «Га-ли-на!». И в другую сторону: «Га-ли-на!». Изо рта его идут клубы пара. Это значит, что сейчас где-то три—пять градусов по Цельсию. Но инея не видно. «Теплая октябрьская ночь», – ловлю я себя на глупых мыслях. Увидев меня, Сан Саныч подходит: «Сережка, слушай, ты Галину не видел? Я в гараже был, когда взорвалось. А она, может, в магазин за кефиром пошла?». Я кручу головой: не видел. Бреду дальше. А сзади – его крик: «Га-ли-на! Га-ля! Где ты?»

У подъезда много пожарных машин. Одна из них стоит там, где раньше был куст сирени. Его больше нет, он смят многотонной техникой. Открытый канализационный люк. Из него торчит какая-то сложная металлическая конструкция, к которой приделаны шланги, идущие от пожарных брандспойтов. Какой-то мужик в форме чрезвычайников отсоединяет один шлангов этой конструкции и начинает скручивать. С улыбкой говорит милиционеру, дежурящему у входа в подъезд: — Слышь? Иди подсоби! — О, а что, демонтируете уже? – спрашиваю я. — Так пожар уже погасили, – объясняет чрезвычайник. Да там и гореть уже нечему было. Сколько часов тушили… Шесть? Восемь? Ему радостно. Для него закончилась работа на сложном объекте. — Туда можно? Я с третьего, – говорю я милиционеру. Тот кивает. Протягивает мне мощный фонарик. — Держи. На третьем может пригодиться. Там в одной квартире даже проводка сгорела, не говоря уже про лампочки. Я открываю двери подъезда, и мои ноги до колен обдает волной теплой воды, которая льется по ступеням. В воде – какие-то мелкие предметы, куски обгоревших обоев, столярки. Тут очень тепло, и все еще полно дыма. Двери квартиры зека Вити широко открыты – наверное, санитары, которые его спасали, искали и паспорт, без которого не госпитализируют.

«Галина! Галина!» — с улицы слышны крики дяди Саши.

На площадке между первым и вторым этажами – пожарный в полной амуниции, в оранжевом термокостюме и с закопченными баллонами. Он устало прислонился к стене. Говорит в трубку: «Нет, ну я же видел. Я видел, как выглядит взрыв бытового газа. Я видел. А тут – какая-то херня. Два наших чуть не сгорели. Херня какая-то. Полная херня. Струей под напором бьешь, а оно водой не сбивается. Ну! Хер знает, что такое! И температура выше обычной, мы полчаса после ликвидации очага воду лили, чтобы железные конструкции в бетоне остудить, чтобы не поплавились. И искусственная вентиляция, потому что запах какой-то… Хер знает. Три квартиры, одна – в ноль, до коробки!».

Я поднимаюсь выше и вижу, что уголок Сан Саныча не тронут огнем, что Шишкин даже не закоптился, только листья растений пожелтели, увяли и поникли. «Га-ли-на! Га-ли-на!» — кричит на улице хозяин этого уголка. Вижу свою железную дверь, осевшую, с огромным пузырем посередине – то ли от взрыва, то ли от высокой температуры. Берусь за дверную ручку и с криком отдергиваю руку, потому что пальцы чуть ли не влипают в раскаленный металл. Замок выбит, я толкаю металлическое полотно ногой в промокшем ботинке, и оно медленно открывается.

Я вхожу внутрь, межкомнатных дверей нет, спеклась даже ДСПшная дверь в туалет. Стекла в окнах разбиты, и даже рамы выжжены, косяков не осталось. Луч фонаря высвечивает ровные прямоугольники в бетоне. «Галина! Галина!» — без окон крики дяди Саши исключительно хорошо слышны.

Каждый мой шаг по полу вызывает какое-то шипение – набравшие воды ботинки оставляют мокрые следы на бетоне, которые мгновенно испаряются. Наверное, тут все было залито водой, но вода быстро сошла вниз, а влага испарилась. В комнате не сохранилось даже остатков деревянного пола, а я все надеялся найти глобус, в который я, дурак, еще подумывал спрятать книгу. Нет и шкафа с одеждой – его просто нет, от него не осталось даже пепла! Ни полочек с сувенирами, ни обоев, ни дивана, ни антресолей.

Я завороженно зашел на кухню – тут, очевидно, был эпицентр, поскольку значительной части стены между моей и дядисашиной квартирой не было, бетон раскрошился, металлический каркас погнулся и прогорел. Через дыру я увидел, что на кухне дяди Саши горит свет, возможно, огонь там лютовал не так яро.

У меня же там, где раньше стояла газовая плита, — просто ничего больше не стоит, только черная поверхность бетонного пола. На месте холодильника – оплавленный сталагмит из железа, который продолжает источать жар. Двери балкона выбиты и повисли на ветвях соседней липы. Висят они почему-то вверх ногами, может, потому что от удара о перила их перевернуло. Что интересно, мой бардак на балконе частично сохранился, видна треснувшая от температуры банка, обгорелые останки старой табуретки. Я вернулся в комнату. Огонь уничтожил все мои журналы с распиханными по ним свертками мовы. Сгорели носки с заначкой в две тысячи юаней, хранившиеся в кокетливом комоде «Пинскдрев». Соответственно, сгорел и сам дубовый комод «Пинскдрев». — Га-ли-на! – срывающимся от горя голосом кричит Сан Саныч внизу. Куда, интересно, она пропала? Пожарный, кажется, сказал, что тушили тут часов шесть, не меньше. Где она может пропадать шесть часов? Я вернулся на кухню и проверил место, где спрятал книгу. Книга на месте. С ней все в порядке. Я улыбаюсь: все-таки я выбрал для нее самое надежное место на земле. В коридоре послышались шаги (я едва успел спрятать книгу туда, где она хранилась до этого). В квартиру по-хозяйски вошел мужчина в костюме Slonimskaja Fabrika и галстуке Eliz. В руке мужчина держал какую-то грязную тряпку. — День добрый, – сказал он и его металлический взгляд впился в меня. – Пройдемте со мной. — А что я сделал? – успел я спросить у его спины. — Ничего вы не сделали, – ответила спина безразлично. – На опознание. Паспорт с собой? Паспорт у меня был с собой. Мужчина через тряпку взялся за металлическую ручку двери Сан Саныча. Почему-то Сан Саныча. Она пострадала значительно меньше моей – в прихожей даже сохранились обои. Тлеет обувь. От высоких ботинок Галины идет дымок. Следователь проходит в спальню, приостанавливается. Тут стоят двое пожарных. Смотрят. — Вот. Ознакомьтесь. Внимательно, – говорит мне следователь. И кивает на какой-то большой почерневший рулон, наверное, дядя Саша собирался выбить ковер и свернул его. Я рассматриваю рулон. Черное, продолговатое. Дымится. Пахнет как-то странно. — Га-ли-на! – кричит дядя Саша во дворе. — Главное, понимаешь, он сюда уже заходил, – говорит один пожарный другому, и я уже начинаю понимать, ноги мои подкашиваются. – Зашел, посмотрел, говорит: «Нет, и тут ее нет». — Ну а ты бы узнал? Разве по этому можно человека узнать? Я смотрю на этот почерневший тлеющий предмет и начинаю различать руку. Ногу. Тут, наверное, голова. Прижатая к плечу. Почему-то. — Видишь, – тихо рассуждает один из пожарных, – к окну ползла. — Ну логично, что? Правильно ползла, – отвечает ему другой пожарный. — Задохнулась. Видишь, в плечо дышала. Может, руки уже не двигались. — Вы ее узнаете? – спрашивает у меня следователь. — Галина! – кричит мой сосед снизу. Я молчу, смотрю на это почерневшее нечто. Я ничего не могу ответить. — Пожалуйста, сконцентрируйтесь. Это процессуально важный момент, – настаивает следователь. — Можно я выйду? – спрашиваю я. — Позовите этого, – говорит следователь, кивая вниз, где надрывается Сан Саныч.

Возможно, скоро необходимость во мне для опознания исчезнет. И возникнет потребность в бригаде психиатрической «скорой помощи» для дяди Саши. Бреду в свою квартиру, механически открываю дверь за ручку, сильно обжигаюсь, она же раскаленная. Захожу. Прислоняюсь к теплой стене. Тетя Галя умерла. Надо позвонить Ирке. Но она просила ей не звонить. Нужно просто постоять вот тут, и все наладится. Потом снова провал. Потом… Я стою у той же стены, на улице светает. Где-то рядом ясно слышен медвежий рев, не прекращающийся, на одной ноте. Рядом со мной – интеллигентное лицо мужчины в очках. Он наклонился ко мне, внимательно смотрит в глаза. Он медленно, почти по слогам, что-то говорит мне, и его слова сливаются в одно, превращаются в фон, потому что я перестаю концентрироваться на том, что он говорит, а говорит он монотонно: — Вам не о чем беспокоиться. Абсолютно не о чем. Вам поставят новую дверь. Я психолог из Центра медицинской реабилитации при чрезвычайных ситуациях. У вас абсолютно нет поводов для беспокойства. Взрывы газового оборудования случаются, поскольку оно давно устарело. В вашем доме оно будет полностью демонтировано. Ничего страшного не произошло. Ваша квартира была застрахована. Государство вас поселит в приличную гостиницу и отремонтирует все за две недели. Вам поставят новую дверь. Да, согласен, дверь сильно пострадала. Железо погнулось от взрыва. Но государство вам поставит новые двери, за которыми вы будете ощущать себя полностью защищенным. Вы получите компенсацию. Серьезную компенсацию. Потому что ваша квартира застрахована. А дверь вам поставят новую, металлическую, с защитой от взлома. Я лично прослежу. Надежную, отличную дверь». В коридоре слышатся шаги, появляется еще кто-то, одетый в белый халат, лицо его поцарапано. — Слышь, Петрович, вколи ты этому психу что-нибудь! – задолбались уже его вязать. — Он не псих! – доктор отворачивается от меня и спокойно, тихо говорит санитару. – Он потерпевший. Который пережил серьезный морально-психологический стресс. И поэтому с ним надо вести себя деликатно, Миша. Вот нахера ты его вообще собрался вязать? — А что, оставить его, чтобы он стоял посреди квартиры и ревел? А если он вообще не заткнется?