— Я и не и'рал, — запротестовал Ремо.
— Это была борьба! — воскликнул Барр. — С парой матросов… И что бы они ни говорили, мы не жульничали — хотя я вполне мог, чтоб им провалиться! — Возмущение невинно обвиненного заставило его голос зазвенеть, и Даг, все еще тихо сидевший на скамье, с трудом сдержал улыбку. — Они так меня разозлили, — продолжал Барр, — что я сказал им: мы и вправду колдуем, но они могут защититься от зловредных происков Стражей Озера металлическими шлемами — вроде тех, что бывают видны на разбитых статуях древних воинов: для того они тогда и были нужны. И дураки-фермеры купились! На следующий день половина матросов из Опоссумьей Пристани щеголяла, напялив на головы кухонные горшки и тазы. Это было… это было… — Барр задохнулся от мстительной радости при воспоминании. — Это было великолепно! — Парень попытался выпятить подбородок, но тут же поморщился и стал тереть свои синяки.
— Так вот откуда пошла вся эта чушь! — воскликнула паромщица Исси. Голос ее дрожал от смеха, хотя она изо всех сил пыталась изобразить гнев. Она отвернулась от провинившихся и стала тереть лицо, пока с него не исчезли все следы ухмылки. Даг, который хорошо мог представить себе толпу наивных, устрашенных Стражами Озера матросов, разгуливающих по Пристани в звякающих доморощенных шлемах, прижал ладонь к губам.
«Ах, оказаться бы здесь на прошлой неделе!»
— Я просто слегка уравновесил весы, — продолжал Барр. — Вы же знаете, как много мы делаем для этих тупых фермеров и как мало мы видим от них благодарности. Да это никому и не вредило, пока твои девицы не рассказали им, что это все розыгрыш.
Паромщица вздохнула.
— Моим девочкам потребовалось почти три дня, чтобы уговорить матросов бросить их глупости, да и то некоторые так и не пожелали расстаться со своими шлемами. Ну а остальные, — задумчиво добавила она, — изрядно взбеленились. Жители Пристани, да и старые речники вдоволь над ними посмеялись.
Амма Оспри потерла переносицу.
— Несмотря ни на что, думаю, вода все унесла бы вниз по течению при следующем паводке, если бы вы, безответственные дураки, не отправились туда прошлым вечером и снова их не раздразнили. Почему?..
— Я попался на крючок, — уныло признался Барр.
— 'Оворил ведь тебе, — буркнул его напарник, вытаращив здоровый глаз.
— Так в чем было дело? — потребовала ответа Амма.
Барр молчал еще более уныло.
— Я слышала одну версию происшествия сегодня утром на пристани, — вмешалась паромщица. — Лучше, если ты сам все расскажешь.
Барр совсем съежился.
— Расскажи правду, чего уж, — пробубнил Ремо. — Хуже, чем мне, тебе не будет.
Барр совсем сник. Голосом, который, казалось, исходил откуда-то из его колен, он сказал:
— Девчонка с баржи назначила мне свидание… В лесу за Пристанью.
Ледяное молчание, последовавшее за этим признанием, нарушила Амма Оспри.
— Где и когда она тебя пригласила?
— У переправы в Опоссумьей Пристани… вчера днем. — Барр вызывающе обвел взглядом осуждающие лица. — Она прямо горела. Я не думал, что она врет. Ну вы же знаете, как эти крестьянские девчонки иногда вешаются на шею дозорным.
— Предполагается, что вы должны их отваживать, — суровым голосом сказала женщина в юбке.
— 'Оворил же я, что это запа'ня, — мрачно глядя на напарника, заявил Ремо. — А он — «Нет, 'акое 'ыло 'ы 'слишком очевидно!»
Лицо Барра там, где его не покрывали синяки, покраснело.
— Я не просил тебя ходить со мной.
— Ты мой на'арпик. Я 'олжен 'рикрывать 'вою спину.
Барр глубоко вздохнул, потом выдохнул воздух, ничего Ремо не возразив.
— На меня в темноте накинулись шестеро матросов с баржи. У меня никакого оружия не было, у Ремо тоже. Сначала матросы работали кулаками и палками. Потом, когда мне на помощь пришел Ремо и дело повернулось в нашу пользу, один из матросов вытащил нож. Ремо должен был воспользоваться своим ножом, чтобы защититься, — больше у нас ничего не было, кроме голых рук!
— Ты обнажил заряженный разделяющий нож в обычной потасовке. — Голос Аммы Оспри был холоднее и тяжелее зимнего льда.
— Лучше бы я 'рался голыми 'уками, — пробормотал Ремо и добавил совсем тихо; — Или 'одставил шею…
Дагу все было ясно, и он почти жалел об этом. Он смотрел на обломки светлой кости, разложенные на дощатом столе. Сердце у него болело за этих двух молодых глупцов. Обхватив себя правой рукой, он стал ждать, что будет дальше.
— Ну вот мы и добрались до главного, — сказала Амма Оспри. — Почему вообще ты взял с собой прошлой ночью разделяющий нож, хотя знал, что в дозор отправишься только сегодня?
На лице Ремо было написано страдание, не имевшее никакого отношения к синякам.
— Он… он 'ыл новый. Мне его 'олько что 'али. Я хотел 'ривыкнуть к нему…
Картина была ясна. Даг хорошо знал, какое возбуждение и гордость испытывает молодой дозорный, которому в первый раз доверили разделяющий нож. Обычно такая гордость отрезвляла и вместе с личным горем порождала всепоглощающую решимость быть достойным подобного посмертного доверия.
«Ох…»
Даг подумал, что суровая внешность женщин скрывает такие же переживания.
— И тут эти проклятые матросы, эти проклятые фермеры разломали его на куски, — продолжал Барр, и в его голосе зазвенело воспоминание о тогдашней ярости. — Ну и мы оба накинулись на них. Я даже не помню, как это случилось. — Парень коснулся руки на перевязи. — Они струсили и разбежались. Некоторые до сих пор бегут, насколько мне известно.
Это Даг тоже мог себе представить: ярость, ужас, чувство страшной вины привели к такой потере власти над собой, что она ужаснула, должно быть, самих страдальцев не меньше, чем их жертв.
«Дозорный никогда не должен терять власти над собой. Особенно, когда рядом фермеры».
Это вдалбливалось дозорным, но иногда недостаточно глубоко. Ведь когда подобное случалось, плохо приходилось всем: испуганные фермеры платили сторицей.
— Твоя прапрабабка Грейджой не ради такой судьбы поторопилась умереть, — сказала женщина в юбке. — Она могла бы прожить еще несколько месяцев, если бы не боялась умереть во сне.
Лицо Ремо сделалось из красного белым.
— Знаю… — Парень изо всех сил закрывал свой Дар, но тело выдавало его: он дрожал, как при невыносимой физической нагрузке.
— Я собиралась сама отнести обломки твоим родителям, но, пожалуй, это следует сделать тебе.
Ремо закрыл глаза.
— Да, мэм, — прошептал он мертвым голосом. Барр не произнес ни звука.
Амма Оспри показала на Дага.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});