Читать интересную книгу Картинки похождений бравого солдата Швейка - Йозеф Лада

Возникала загадка, где же, в таком случае, находясь приблизительно в 150 километрах от линии фронта, пехотинец Швейк раздобыл русскую военную форму? Ведь позиции тянутся по рубежу Сокаль — Турзе — Козлов! Когда майор сообщил об этом генералу и показал на карте место, где пропал Швейк, тот взревел, как бык, почувствовав, что все его надежды на скорый суд и расправу разлетелись вдребезги. Генерал подошел к телефону, связался с дежуркой тюрьмы и приказал немедленно доставить к нему, то есть к майору на квартиру, арестанта Швейка. Пока исполняли его приказание, генерал Финк, не переставая, драл глотку, что Швейка он должен был вздернуть немедленно, на свой риск и безо всякого следствия!

Когда, наконец, Швейка привели, майор потребовал у него объяснений — что же произошло у Фельштына? Швейк надлежащим образом и с должной обстоятельностью все растолковал. Когда майор вслед за этим спросил, почему же он не рассказал об этом на допросе в суде, Швейк резонно ответил, что там его, собственно, никто об этом и не спрашивал. Смысл всех вопросов заключался только в одном: «Признаетесь, что вы добровольно и без давления одели на себя вражескую форму?» По той причине, что это была истинная правда, он не мог ответить ничего иного, кроме как «так точно!» А вот, с другой стороны, когда его на суде обвинили в измене государю императору, это он с возмущением отверг… «Этот человек круглый идиот», — сказал генерал майору.

«Осмелюсь доложить, — откликнулся Швейк, — иногда я и в самом деле чувствую какое-то слабоумие… особенно этак к вечеру…» — «Заткнись, болван!» — прикрикнул майор и обратился к генералу с вопросом, как теперь быть со Швейком. Через час после этого вооруженный конвой уже вел Швейка на вокзал, чтобы препроводить в штаб бригады в Воялич. Начальник конвоя, чех в чине ефрейтора, нещадно задавался перед земляком-арестантом, проявляя свою неограниченную власть над ним. У ефрейтора был такой напыщенный вид, словно ему уже завтра предстояло, по меньшей мере, вступить в должность командующего корпусом.

Когда они уже сидели в поезде, Швейк обратился к начальнику конвоя: «Знаете, господин ефрейтор, смотрю я на вас и вспоминаю одного ефрейтора — Бозба его фамилия, — который служил в Триденте. Только он получил ефрейтора, как сразу же в первый день стал раздуваться вширь. Щеки у него начали отекать, а брюхо так вздулось, что на следующий день уже не влезал в казенные штаны. Но самое страшное — у него стали вытягиваться в длину уши! Словом, отправили его тогда в околоток, и полковой врач сказал, что такой камуфлет приключается со всеми ефрейторами. Чтобы его спасти от погибели, пришлось спороть звездочку, тогда только опухоль и спала…»

После этого ефрейтор окончательно проглотил язык, а Швейк невозмутимо продолжал: «Сдается мне, господин ефрейтор, что у вас какое-то большое горе, потому вы даже языка лишились. Знавал я, конечно, много печальных ефрейторов, но такого бедолагу, как вы, господин ефрейтор, — простите и не извольте гневаться — ей богу, еще не встречал. Поделились бы со мной, рассказали, что вас мучает. Глядишь, авось помогу советом…» — «С меня уже хватит!» — закричал ефрейтор. «Какой счастливый человек! — откликнулся Швейк. — А то ведь некоторым всегда чего-то не хватает». Ефрейтор с трудом выдавил из себя последние слова: «В бригаде тебе покажут кузькину мать, а я с тобой больше цацкаться не желаю!»

Когда Швейка доставили в бригаду и привели к полковнику Гербиху, у того в кабинете сидел поручик Дуб. За несколько дней, прошедших после перехода Санок — Самбор, на долю Дуба выпало новое испытание. Поручик Дуб и сам не знал толком, как это случилось, что он вдруг воспылал желанием продемонстрировать надпоручику Лукашу свое кавалерийское искусство, вскочил на коня и исчез вместе с ним в какой-то лощинке, где его потом нашли прочно засевшим в этаком небольшом болотце. Даже самый искусный садовник не смог бы, пожалуй, так посадить его в своем саду! Когда его вытащили оттуда с помощью аркана, Дуб лишь тихо стонал, словно при последнем издыхании.

Увидев Швейка, Дуб воскликнул зычным голосом: «Ага, опять попался! Многие ублюдками блуждают по белу свету и еще худшими мерзавцами возвращаются восвояси. И ты — один из них!» Следует отметить, что последнее приключение завершилось для поручика Дуба слабым сотрясением мозга, а потому не приходится удивляться, что, призывая бога взять его сторону в единоборстве со Швейком, он кричал в стихах: «О, господи боже, взываю к тебе… Заволокли меня дымом пушки гремящие, ужасающе летят пули свистящие! О, господи боже, призываю тебя, пособи одолеть сего супостата… Где ты был так долго, негодяй? Что это за форма на тебе, каналья?»

Время от времени полковник Гербих страдал жуткими приступами боли в большом пальце правой ноги. В такие минуты он бушевал и свирепствовал, как тигр. Однако сейчас полковник был в отличном расположений духа. «Так что же вы, собственно, натворили?» — спросил он Швейка таким ласковым тоном, что у поручика Дуба зашлось сердце и он сам ответил за Швейка: «Господин полковник, этот солдат прикидывается дурачком, чтобы своим идиотизмом прикрывать хамские проступки и выходки». Обращаясь затем к Швейку, Дуб проговорил: «Ты пьешь мою кровь, верно?» — «Пью», — с достоинством ответил Швейк. «Вот видите, господин полковник, — продолжал поручик Дуб, — будет необходимо его примерно наказать!»

Поручик Дуб углубился в сопроводиловку, составленную майором из Перемышля, а затем победоносно воскликнул: «Все, Швейк, теперь тебе каюк! Куда ты девал казенное обмундирование?» — «Оставил на дамбе пруда. Вообще-то все это чистейшее недоразумение». — «А ты знаешь, сволочь, что это значит — лишиться на войне мундира?» — загремел поручик Дуб. — «Осмелюсь доложить, господин лейтенант, знаю, — ответил Швейк. — Ежели солдат лишится мундира, то должен получить новый». — «Иезус-Мария, — завопил Дуб, — ты у меня доиграешься! Еще сто лет после войны будешь на военной службе лямку тянуть!»

Внезапно полковник Гербих скорчил жуткую гримасу — начинался очередной приступ подагры. Полковник лишь махнул рукой и заорал душераздирающим голосом человека, которого медленно поджаривают на вертеле: «Вон! Все вон! Подать мне револьвер!» Все уже знали, что это значит, и поэтому, не мешкая, выскочили из кабинета вместе со Швейком. Медлил только один поручик Дуб, но полковник запустил в него чернильницей и поручик тоже поспешил убраться. После этого из кабинета долго раздавался рев и вой… Наконец вопли затихли. Большой палец вновь держал себя ягненком, приступ подагры прошел, полковник позвонил и приказал привести Швейка.

«Так что с тобой, собственно?» — ласково спросил Гербих. Дружески улыбаясь полковнику, Швейк изложил ему все перипетии своей одиссеи, упомянув о том, что он ординарец 11-й маршевой роты 91-го полка и не представляет себе, как там без него обходятся… Полковник тоже улыбался, а потом приказал выдать Швейку новое обмундирование. Покидая после этого в новом австрийском мундире штаб бригады, Швейк строго по уставу обратился к поручику Дубу, чтобы спросить, не пожелают ли господин лейтенант чего передать надпоручику Лукашу. Поручика Дуба хватило лишь на то, чтобы рявкнуть: «Abtreten!»

Едва приехав в Золтанец, Швейк чуть было с ходу не наткнулся на неприятность в этапной комендатуре при вокзале. Какой-то капрал дико на него разорался. Может, Швейк еще захочет, чтобы он, то есть капрал, шел разыскивать его роту? «Мне бы только знать, где она расквартирована в местечке. Для меня это очень важно, потому что я являюсь ее ординарцем», — подчеркнул Швейк. Из-за соседнего стола тигром вскочил какой-то штабной фельдфебель и тоже принялся драть глотку: «Сукин сын! Ординарец, и не знаешь, где твоя маршевая рота?!» Прежде чем Швейк успел ответить, фельдфебель выскочил из комнаты и тут же привел из соседней канцелярии толстого надпоручика.

Этапные комендатуры, наряду с прочим, служили западней для слоняющихся одичавших солдат, которые, разыскивая свои части, могли, пожалуй, проваландаться всю войну. Войдя, толстый надпоручик первым делом спросил у Швейка документы. Швейк предъявил их, надпоручик, убедившись в правильности его маршрута, благосклонно сказал капралу: «Дайте ему информацию!» и опять скрылся в канцелярии. Когда дверь за ним захлопнулась, штабной фельдфебель схватил Швейка за плечо и, подведя его к выходу, дал следующую справку: «А ну, дерьмо, проваливай отсюда!» И Швейк снова очутился в невообразимом хаосе забитого войсками местечка и принялся разыскивать кого-нибудь знакомого из батальона.

Швейк долго плутал по улицам Золтанца, пока наконец не решился пойти ва-банк. Остановив какого-то полковника, он на своем ломаном немецком спросил, не знает ли, случаем, господин полковник, где тут расквартирован его, Швейка, батальон, а вместе с ним и его маршевая рота. «Со мной можешь говорить по-чешски, — сказал полковник, — я тоже чех. Твой батальон стоит рядом в селе Климонтове, а в местечко вашим нельзя: ребята из одной вашей роты, когда сюда пришли, сразу же подрались на площади с баварцами». Полковник дал Швейку пять крон на сигареты и, попрощавшись с ним, подумал: «Какой симпатичный солдатик!» А Швейк отправился в Климонтово.