Читать интересную книгу Флердоранж — аромат траура - Татьяна Степанова

— Ну, наверное.

— Больше всего он с художником Бранковичем общался, — сказала Вера Тихоновна. — Ну, это который наполовину иностранец; он портреты свои за бешеные деньги продает.

— Да, я тоже что-то слышала, — с усмешкой —произнесла Островская.

— А мне Иван Данилович Кошкин рассказывал. Причем знакомство это очень не одобрял. Он Полину-то с детства знает и Артема тоже. И хотел, чтобы ничего этакое их даже не касалось.

— Ничего этакое? — спросила Катя.

— Ну, Савва-то этот, серб, художник, потом Павловский Александр Андреевич — слышали, наверное, про него — они люди известные, с характером, с привычками устоявшимися, взрослые. Молодому мальчишке, студенту, в их компании негоже быть. Савва по миру ездит, жена у него вроде немка была, как говорят, одним словом — богема. Да еще норовит все с голых парней картины писать, — Вера Тихоновна покачала головой, — Одевается как клоун… Одним словом, Иван Данилович знакомства этого Артема, дружбы этой не по возрасту очень не одобрял. Да только кто сейчас стариков слушает?

— Да что вы, Вера Тихоновна, при чем тут Бранкович или Саша Павловский? — Островская махнула рукой. — Нет, они люди хорошие, смелые. Без них в этой глуши вообще было бы жить страшно. Я вот вас, Катя, все спрашивала о портрете примерном этого убийцы, которого вы со своими коллегами ловите… А вы сказали, что портрета этого психологического у вас пока нет. Так, может, его так никогда и не будет, а?

* * *

Катя молча ждала, что она скажет дальше. Островская выбрала в блюде спелую малину и опустила ее себе в молоко.

— Скажите, милочка, вам известно, что это не первая трагическая смерть, случившаяся в этих местах на свадьбе? — спросила она.

— Нет, неизвестно. — Катя так вся и обратилась в слух.

— Да ну, Галя, нас же с вами на смех с этим поднимут. И тысячу раз правы будут, — вздохнула Брусникина.

— Почему на смех? Ничего не на смех, что вы, — заторопилась Катя. — Расскажите, пожалуйста, Галина Юрьевна. Тут что-то подобное уже случалось раньше, да? Убийство, нападение? Когда это было?

Островская переглянулась с Брусникиной.

— Как ни удивительно, но для рассказов такого сорта год называют совершенно точный, — сказала она многозначительно. — У нас здесь, знаете ли, существует одна любопытная местная легенда…

Глава 10

ЛЕГЕНДА

— Это произошло в двадцать пятом году, — сказала Брусникина.

—В двадцать пятом?! — растерянно переспросила Катя. Чего-чего, но такого она не ожидала.

— Вера Тихоновна, дорогая, позвольте уж, я расскажу, а вы меня, когда надо, поправляйте — В темных глазах Островской вспыхнули искры. — А дело было так. В двадцать пятом году из Москвы приехала сюда, в Славянолужье, по путевке комсомола молодая женщина — врач.

— Не врач, а фельдшер, — сразу поправила Брусникина— А звали ее Анной, и поселил ее сельсовет в Большом Рогатове при бывшем земском фельдшерском пункте.

— Да, да, все так. Эта самая Анна была, как гласит народная молва, из богатой купеческой семьи. Но с семьей порвала, ушла в революцию, вступила в комсомол и даже воевала в Красной армии. Сюда после Гражданской войны направили ее не только крестьян лечить, но и налаживать новую жизнь в деревне. Ко всему еще была она удивительно хороша собой.

— Учтите, Анна — личность абсолютно реальная. Фотография ее имелась у одной нашей учительницы, ныне покойной. Я сама то фото видела и могу подтвердить, что девушка была настоящей красавицей, — сказала Брусникина.

— И сразу как она сюда в Славянолужье приехала, а тогда это был еще не район, а уезд, причем не Московской, а Веневской губернии, за ней начал ухаживать один парень.

— Два было воздыхателя у нее, — снова перебила Брусникина, — один Марусин Степан — председатель рогатовского сельсовета. Марусины — его внуки и правнуки до сих пор туту нас живут, можете проверить. А второй появился позже. И откуда он появился, никто из местных жителей толком не знал. Говорили, вроде откуда-то с юга приехал. А парень был собой просто картинка — высокий, здоровый, кудрявый. Явно не из простых, не из крестьян, а городской, отчаянный. Как тогда говорили — фартовый.

— С Анной познакомился он быстро — пришел однажды к ней в фельдшерский пункт на прием. — Островская тщетно пыталась вернуть себе роль главного рассказчика.

— Потому как ранен был. Пришел к ней с ножевым порезом в боку — сказал, вроде на станции его кто-то в пьяной драке пырнул, — не уступала Брусникина. — Анне назвался Павлом, сказал, что он, мол, бывший красный командир, демобилизованный. Ну, стала Анна его лечить-перевязывать.

Дело-то молодое… И влюбилась в этого красавца по уши.

— А он тоже вроде ее полюбил, — Островская Даже голос слегка повысила. — Двух недель не прошло, а он уж ее женихом стал. Свадьбу решили играть не откладывая. Вся местная комсомольская ячейка на той свадьбе гулять собиралась. Только один Степан Марусин, председатель сельсовета, сильно переживал, что такую невесту у него из-под носа пришлый чужак увел. И однажды увидел Марусин на пальце у своей любимой золотой перстенек.

— Это как раз перед самой свадьбой было, дня за два, — опять не утерпела Брусникина.

— Анна рассказала Марусину, что перстень этот — подарок ее жениха. Сняла с пальца, похвасталась. А Марусин возьми и разгляди на внутренней стороне кольца надпись выгравированную: «Любе любимой от преданного брата». Ничего не сказал Анне Марусин про ту надпись и казнил себя впоследствии за это молчание ужасно.

Настал день свадьбы. Справляли ее в Большом Рогатове, в сельсовете. Молодежи набилось в горницу — полно. Веселье было в полном разгаре: плясали, пели, жениху с невестой горько кричали. Все говорили, что такой красивой молодой пары — еще поискать. И вот, после того как в очередной раз крикнули горько и Павел поцеловал Анну, поднялся из-за стола Степан Марусин и говорит громко — вот, мол, дорогой товарищ, отдаем мы тебе нашего доктора, совет вам да любовь, однако прежде чем увезешь ее с собой от нас, просим объяснить здесь, прилюдно, что за перстень такой ты ей подарил? Откуда он у тебя? И что за надпись внутри его выгравирована?

— И случилась тут беда, — сказала Брусникина. — Как сказал это Степка-то Марусин, в горницу сразу двое милиционеров вошли. А Павел-то вскочил, схватил Анну к охапку, свадебный стол ногой опрокинул и к окну, А милиционеры за ним. Тогда он выхватил из кармана пиджака пистолет, выстрелил, убил одного милиционера наповал. Выстрелил снова — Марусина в плечо ранил. Анна пыталась удержать его, но он выстрелил ей в голову, выскочил из окна и скрылся.

— И что же было потом? — спросила Катя. Она решила набраться терпения и выслушать эту местную сагу до конца.

— А потом было вот что, — Островская нетерпеливо нахмурила темные брови. — Вера Тихоновна, ну, пожалуйста, дайте я расскажу, А то вы мне слова вымолвить не даете!

Дальше выяснилось, что жених этот Павел — не кто иной, как знаменитый в этих местах бандит Павел Костальен. Банда его наводила ужас на здешние уезды. В Гражданскую он не воевал ни за белых, ни за красных, а грабил и тех и других. Но самое ужасное убийство совершил он здесь, на хуторе Татарском.

— Опытная семенная станция, которой муж мой покойный заведовал, располагалась раньше в доме помещиков Волковых, — сказала Брусникина, пропуская мимо ушей просьбы своей соседки помолчать. — Дом их деревянный здесь неподалеку стоял. Немцы, когда тут недолго были в войну, сожгли его. Как ни странно, может, это и к лучшему…

Но тогда, в двадцать пятом-то году, эти самые Волковы так и жили в этом доме. Из всей их большой семьи к тому времени остались лишь мать, бабка парализованная, дочь Люба восемнадцати лет да ее старший брат. Были еще братья, да те за границу ушли с Белой армией, а этот дома остался. Еще до революции ходили слухи, что он больной, ненормальный. Вроде его сам профессор Бехтерев лечил. И потом все время что-то с этим парнем было не так. Жители местные Татарский хутор стороной обходили. Слухи гуляли темные — вроде и ничего конкретного, а страх какой-то смутный был. Даже когда по всему уезду помещичьи усадьбы громили, Волковых не тронули в доме — землю только отобрали. Ну, а Костальен-то, бандит, на слухи плевал. Где, как, про то неизвестно, но познакомился он с этой самой восемнадцатилетней Любой Волковой И было это примерно за год до того, как он появился в Большом Рогатове.

— С девушкой у него все тоже вышло быстро и просто — она в такого лихого молодца сразу влюбилась. А он предложил ей свадьбу сыграть — все честь по чести вроде, — пробила Островская. — А накануне дня венчания нагрянул ночью на Татарский хутор с частью своей банды и перебил всю семью. Мать и бабку его люди прикончили, а невесту свою, Любу, убил он сам — застрелил из пистолета, а перед этим изнасиловал на глазах ее брата. Ненормальный-то бросился отбить сестру, но Костальен и его прикончил. Легенда гласит, что парня всего шашками бандиты иссекли — живого места у него на теле от ран не было. Костальен думал, что у бывших помещиков ценности где-то припрятаны — золото, деньги. Но, кроме перстня, что у Любы на пальце был, так ничего в доме и не нашел. Перстень он себе забрал, не зная, что перстень тот подарил девушке брат, который, несмотря на свою болезнь, души в сестре не чаял. Прошло несколько месяцев, Костальена везде по уездам искали, но на след его напасть не могли.