— У вас были романтические отношения со студенткой по имени Андреа Донован или какие-либо отношения, выходящие за рамки «преподаватель-студент»? — спросила его Рамона.
30
Эрик оглядел всех присутствующих. Они смотрели на него в упор, буквально прожигая своими пытливыми взглядами насквозь.
Перед глазами встало плачущее лицо любимой сегодняшним утром, когда он сообщил ей новость, а затем её потерянное выражение, когда она читала одну из многочисленных статей. В тот момент он почувствовал, будто на него рухнуло небо. А каким взглядом она смотрела на него! Нет, в нем не было ненависти или отчаяния. Взгляд был пустым. Будто она потеряла всё.
Он пытался разговорить её, утешая без остановки и еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться, потому что от её вида и осознания собственной никчемности у него буквально разрывалось сердце. Он попросил отца приехать к ним в центр, чтобы тот побыл с ней, пока он решает дела. Когда он уходил, Энди не попрощалась. Она вообще не сказала ему ни слова. Мужчина чувствовал, что подвел её. Он не смог защитить её даже от этого.
Внезапно он понял, что не может соврать. Она не заслужила того, чтобы он отрицал их отношения. Не после того, что она пережила из-за него. Он понял, если он сделает как ему велел адвокат, то разобьёт ей сердце.
— Да, — вымолвил он, поднимая подбородок и смело встречая жалящие взгляды членов академического совета. — Это правда. Андреа — моя девушка. Это единственная правда, что написана в прессе, все остальное — выдумка чистой воды.
Повисла напряженная пауза. Но взгляды присутствующих не стали суровей. Видимо, они вынесли ему вердикт еще до того, как он пришел сюда, даже если бы он стал всё отрицать, даже если бы это была неправда. К сожалению, в наше время достаточно лишь одних обвинений, чтобы запятнать имя человека.
— О, — только и смог выдавить из себя президент MIT. — Признаться, я разочарован. Вы же, безусловно, знаете устав университета об отношениях преподавателей и студентов?
— Знаю, — ответил профессор. — Поэтому мы держали наши отношения в тайне. Никто бы не узнал, если бы не Фокс, который собрал на меня компромат.
И опять в помещении повисла пауза. Многие из присутствующих на секунду потупили свои взгляды. Эрик догадался, что многих он тоже шантажировал в свое время, чтобы выбить себе место.
— Да, — произнес Реиф, — много ходило слухов о покойном декане, в том числе и таких. Но мы к сожалению этого уже не узнаем наверняка. Только это ничего не меняет — вы нарушили устав, профессор Фрилинг. Мы не можем позволить вам преподавать в стенах нашего университета, особенно когда это стало достоянием общественности.
— Но Фокс и так нанес нашей репутации несмываемое грязное пятно, — подал голос вице-президент по коммуникациям и связям с общественностью. — Если мы сейчас уволим профессора Фрилинга, мы тем самым подтвердим всё, что там писали газетные крысы. Боюсь, мы сделаем только хуже.
— Согласна, — подтвердила декан по студенческой жизни, заместитель Фокса, и сейчас, наверное, временно исполняющая его роль. — Уволив профессора Фрилинга, мы только ухудшим наше положение. Предлагаю пока повременить с этим, может несколько месяцев, пока всё не утрясется.
— Я в любом случае уже подал заявление об увольнении несколько дней назад, — произнес ошеломлённый Эрик. — Во время восстановления Андреа я желаю быть рядом с ней…
— Кстати, что будем делать с девушкой? — перебила его исполнительный директор ассоциации выпускников. — По уставу мы обязаны её исключить. Но, учитывая её нынешнее состояние, вся общественность ополчится против нас, включая и преподавательский состав, и самих студентов.
Внезапно все присутствующие в конференц-зале исчезли, как и само помещение, так как глаза застелила белая пелена гнева. Эрик сжал кулаки, так что ногти впились в кожу ладоней, и принялся считать про себя, сосредоточившись только на звучании собственного голоса в голове.
Как можно быть такими бесчувственными и бестактными людьми? Неужели академический мир вытравил из них всю мораль? Как о ней могли говорить как о какой-то вещи, тоном, будто у них есть абсолютное право распоряжаться её судьбой?
Он конечно прекрасно осознавал, что после его заявления Энди исключат из университета, но он был уверен, что обсуждение этого вопроса будет не в его присутствии, и уж точно не таким тоном.
— Профессор Фрилинг? — обратился к нему Реиф.
Эрик моргнул, возвращаясь тем самым в реальность, и прямо посмотрел на мужчину, от чего тот слегка дернулся. Он не утруждал себя смягчать яростный взгляд.
— Мы сообщим вам о нашем решении в ближайшее время, — осторожно начал президент университета. — Мы просим вас пока что не светиться больше в прессе и не давать повода да новых статей. — Он вдруг замолчал и нервно пожевал губами. — Мы конечно понимаем, что это не наше дело, и я хочу сказать, что у нас нет никакого желания вмешиваться в вашу частную жизнь…
Гейл прищурился, чувствуя, как горят его щеки и уши от вспышки гнева, что уже отпустила его, но все равно оставила после себя неприятное послевкусие в виде вспотевших ладоней и мокрой спины.
— Но мы все-таки просим вас пока не показываться на публике с мисс Донован, — продолжал тот, — до нашего окончательного решения.
— Что будет с ней? — спросил Гейл твердым голосом. Он не собирался уходить не узнав, что ждет её в дальнейшем. Хватит с неё неизвестности.
— Мы пока не можем озвучить вам свое окончательное решение по поводу мисс Донован. Нужно провести проверку и поговорить с главой кафедры, на которой она учится, взвесить все риски.
Эрик кивнул, хотя его совершенно не удовлетворил скользкий ответ Рафаэля Реифа, но он понимал, что сейчас не стоит даже и пытаться добиться от них четкого ответа, ведь это может навредить Энди. Но внутри профессора так и бурлило негодование. Хотелось взять этого старого хрыча, пусть и уважаемого доктора наук, за лацканы и вытрясти из него ответ.
— Всего доброго господа, дамы, — вымолвил он, и поднялся с места, направляясь к выходу.
Но, прежде чем выйти за дверь, он замер, а затем обернувшись произнес, стараясь сохранить твердость в голосе:
— Я только прошу вас учесть её нынешнее положение и что ей пришлось пережить. Пожалуйста, не заставляйте её расплачиваться за мои ошибки.
С этими словами он скрылся за дверью, не давая комиссии отреагировать.
31
4 ноября, 02:12 p.m, Реабилитационный центр, Бостон.
Энди смотрела в окно на некогда зелёную лужайку, теперь заваленную опавшими листьями, принадлежащую этому центру реабилитации, где возможно летом пациенты гуляют вместе с посетителями. Она вдруг вспомнила, как гуляла этим летом в Центральном парке, когда они с Эриком летали в Нью-Йорк, где она лишилась своего девичества.
Отголоски приятного воспоминания отозвались болью в районе солнечного сплетения. Девушка закусила губу изо всех сил стараясь не заплакать. Кажется, всё это было так давно, в какой-то прошлой жизни, где она была безумно счастлива. Энди горько усмехнулась про себя, вспоминая своё относительное спокойствие по поводу их отношений в самом начале.
Кто ж знал, что всё обернётся вот так?
Она не знала, что мама Эрика сенатор, и что Фокс оказался самим злом во плоти. Девушка вздрогнула, вспоминая его полный безысходности взгляд, когда он направил на неё пистолет. В тот момент она поняла, что умрёт.
Говорят, когда смотришь смерти в глаза перед тобой пролетает вся твоя жизнь. Но с ней этого не было. Никаких картин прошлого, кроме горьких панических мыслей, что возникали в голове о том, что она не хочет умирать. Что больше никогда не увидит лица близких. О сожалениях, что так и не узнала кто были её родители, есть ли у неё родственники, о том, что она так и не научилась нормально кататься на коньках.
И то ни с чем не сравнимое чувство, когда она поняла, что опасность миновала. Что-то между безумием и облегчением. Нет таких слов, которые могли точно описать, что она почувствовала тогда. Она даже не сразу поняла, что всё кончилось. Только увидев человека с автоматом наперевес, лицо которого скрывалось за черной маской, она смогла вздохнуть, и в тот же момент её прорвало.