Читать интересную книгу Забайкальцы. Книга 4. - Василий Балябин

— 5-го Забайкальского, — Михаил старался держаться спокойнее, свести дело в шутку.

— Документ есть? — рычал Арся.

— Какой документ, когда я сам налицо! Чудак же ты, Арсентий!

— Я тебе не чудак. Идем к атаману. Жарких, забери его оружие!

За столом сидел уже один опьяневший Федор, он ничего не видел, не слышал, склонясь над столом, тянул старинную казачью песню:

Вспомним де-е-едов и отцов!Ой да ли нас казако-ов мо-о-о-о-олодцов…

За Михаила вступились Данило и Демин с Фартусовым, но это только подлило масла в огонь.

— Р-разойдись… вашу мать! Вы тут все заодно… я вас, — хрипел Арся и уже выхватил из кобуры наган, но за руку его ухватил Данило.

Началась свалка, звон разбитой посуды, Мишку трясло как в лихорадке, рука тянулась в карман к браунингу, и только боязнь напугать хозяев, подвести их под плети удержала его от расправы с Арсей. Сознание молниеносно пронизала мысль: "На улице… там я его…"

А оружием Михаила уже завладел Жарких и, держа палец на спуске, направил его на большевика. Едва успел Михаил надеть полушубок, папаху, как за правую руку ухватил его Арся, за левую Жарких и поволокли из дому.

Новые друзья Михаила поспешили за ними следом. Демин даже винтовку Данилову прихватил. Данило сверх полушубка набросил шашку.

Снег уже перестал, навалило его чуть не в аршин, пушистыми шапками лежал он на столбах и заборах, а небо все так же затянуто серо-свинцовыми тучами.

В улице Черников, опасаясь выстрела в спину, приказал Демину с винтовкой идти впереди. Чутье опытного карателя подсказывало ему, что у Данила и его друзей какой-то сговор, поэтому и шагал он справа от Михаила с наганом в руке; слева от арестованного месил ногами снег Жарких с винтовкой на изготовку. Следовавших за ними Данила и Фартусова Арся не опасался, зная, что у них одна шашка на двоих.

Теперь уж о сопротивлении нечего было и думать. Шагая между двух конвоиров, Михаил проклинал себя за то, что, имея при себе браунинг, не застрелил Арсю в доме Орловых, теперь же, чтобы достать пистолет, надо завернуть полушубок, и конечно же, Арся пристрелит его прежде, чем он успеет это сделать.

Редкие прохожие на улице, пропуская мимо себя необычное шествие, с удивлением взирали на арестованного Мишку, недоумевая, за что же арестовали его свои же казаки.

Но вот и атамановский дом. Уже войдя в ограду, Мишка внезаппо был осенен догадкой.

— Слушай, Арсентий, — сказал он, обращаясь к карателю, — дозволь за амбар сходить до ветру? Ну сам пройди со мной! Ведь не сбегу же я из-под нагана!

— Идем! — коротко отрезал Арся и сам пошел следом.

"Сейчас я тебя, гад, сейчас!" — злорадствовал Мишка, чувствуя, что и сердце его забилось сильнее. Он с трудом отодвинул приваленные снегом тесовые ворота, прошел за амбар, по пятам за ним следовал Арся. За амбаром Михаил остановился, стоя левым боком к Арсе, неторопливо расстегнул, завернул исподнизу полушубок и, когда рука дотянулась до кармана брюк, мгновенно выхватил браунинг, дважды выстрелил в карателя. Арся, качнувшись, шагнул вперед и, падая от второй пули, успел-таки выстрелить в Михаила.

На выстрелы прибежали из ограды Данило, Демин и Фартусов, остался лежать там один Жарких, кровыо своей поливая рыхлый снег. Полголовы снес карателю шашкой Данило.

Черников был еще живой, завалившись на правый бок, он хрипло стонал, загребая окровавленный снег. Демин добил его выстрелом из винтовки.

Переполох поднялся в атамановском доме, когда друзья занесли туда раненого Михаила. Увидев на руках у казаков бесчувственного, окровавленного мужа, Маринка ахнула, упала в обморок. Пока с нею отваживались, отпаивали холодной водой, друзья раздели Михаила, как могли забинтовали на груди его рану и уложили на кровать.

— Фершала, дядя Филат, скорее, — тормошил атамана Данило. — Тимоха, седлай живее, в станицу…

— Не надо, — тихонько дернул Данило за рукав подошедший сзади Демин, — не тревожьте его… отходит.

Все трое подошли к кровати, Михаил слабо, редко стонал, даже глаза чуть приоткрыл, пошевелил губами, "..риша", — угадал Орлов конец его последнего слова. Данило припал ухом к груди друга, но сердце его уже не билось.

Молча стояли казаки у кровати покойного. Маринка, стоя на коленях и приткнувшись головой к телу мужа, плакала навзрыд.

— Прости нас, Михайло Матвеич, что не уберегли от вражьей пули, земля тебе пухом, — с трудом выговорил Данило охрипшим голосом и, вытерев глаза верхом папахи, кивнул своим: — Пошли, товарищи!

Так и вышел Данило из дому с папахой в руке, уже в ограде надел ее и, глянув на зарубленного им карателя Жарких, сказал:

— Надо забрать у них оружие, Михайлову шашку отдадим Марихе, остальное заберем с собой.

— К красным едем? — спросил Фартусов.

— А куда же больше-то? У нас теперь один-единственный путь, другой дороги нету. Седлать надо скорей — и ходу!

ГЛАВА XVII

Из обоза Ермоха возвращался уже в половине октября. Из трех хозяйских лошадей ему удалось сохранить лишь одну рыжую кобылицу, да и то потому лишь, что была она кривая — с бельмом на левом глазу, двух других подменили. Одного коня взял у него казак-семеновец, взамен отдал своего охромевшего гнедого мерина. Ермоха осмотрел новичка, определил, что у него "мокрец", воспользовавшись дневкой, принялся лечить: мокнущую ранку под щеткой залил разогретым тарбаганьим жиром, стал прибинтовывать к ней листки подорожника — и вылечил.

Дважды увольнялся Ермоха из обоза, дождавшись подмены, и оба раза его заворачивали обратно встречные части белогвардейцев. Так и добрался он до Мотогора, где весь обоз отбили у беляков красные партизаны. Но тут, уже перед тем, как обозников отпустили по домам, взяли у Ермохи и второго коня. Партизан — чернобровый, кудрявый, как двухмесячный ягненок, в широких плисовых штанах — сожалеюще вздохнул, отдавая Ермохе своего коня в обмен на пантелеевского Рыжка:

— Владей, дед, моим Савраской! В обиде не будешь на Яшку Гагеря, конь этот сто сот стоит.

Ермоха внимательно оглядел саврасого, прощупал ноги, заглянул "в зуб".

— Шестую траву ест Савраска. Мда-а, конь стоящий, по всему видать, только не тебе бы на нем ездить! Ишь до чего спину-то довел, ездок задрипанный! Всыпать бы тебо за этого Савраску плетей хороших!

— Плете-ей? Ишь ты, какой прыткий! — огрызнулся партизан. Он уже накинул на рыжего седло, подтягивая подпруги, покосился на сердитого старика. — И чего ты пристал ко мне, как банный лист! Ты кто такой есть? Буржуй недобитый? Постой, посто-ой, где же я тебя видел? — Гагерь, что-то припоминая, наморщил лоб, уперся в Ермоху пристальным взглядом и, что-то вспомнив, хлопнул себя ладонями по бедрам. — В Улятуе! Точно, дом у тебя под цинковой крышей, штаб наш в нем находился, помнишь?

— А как же, помню, все помню, — заулыбался Ермоха, нелепая догадка красного конника развеселила старика, — богатые люди, они памятливые, не то что ваш брат — голытьба!

— Ты мне тут хиханьки да хаханьки не разводи, — злобно, с придыханием, продолжал Яков, — думаешь, под бедняка нарядился, так я тебя и не призначу? Я вас эдаких наскрозь вижу. Ишь в обоз его поманило, заместо того чтобы дома сидеть да на внучат своих интересоваться!

— Истинная правда! — Ермоха согласно кивал головой, посмеивался, оглаживая бороду. — А сыновей-то у меня да внучат как у волка жеребят!

— Так я тебе и поверил. Сыновей-то в белые отправил, а сам в обозники заделался, чтобы за нами доглядать да своим доносить про всякие секретности наши. А ну, идем к командиру!

— Да ты што, очумел, што ли? — задетый за живое, Ермоха уже не смеялся, и голос его зазвучал по-иному, — В шпионы меня произвел! Ах ты паскудник, молокосос паршивый, ишо и пугать меня вздумал! Как бы я тебя не пугнул да не потащил к командиру вашему! А ну, брысь от Рыжка!

Яшка и глазом моргнуть не успел, как Ермоха вырвал из рук его повод и, завладев конем, сдернул с него седло.

— Я т-тебе покажу кузькину мать, — дрожащими от злости руками развертывая подседельник, хрипел обозленный старик, — я т-тебе…

— Дядя Ермоха! — раздался позади его знакомый голос.

Старик, выпрямившись, обернулся и седло из рук выронил от удивления. Перед ним стоял широкоплечий, черноусый командир в гимнастерке цвета хаки, перекрещенной на груди ремнями от шашки и пистолета.

— Рудаков, Ванчо! — обрадованный встречей, Ермоха то принимался обнимать молодого друга, целовать, то, чуть отстраняя от себя, любовался им, восхищаясь. — Какой ты, брат, стал важнецкий, а! В командирах ходишь, сотней небось командуешь? Как ты сказал — эскадроном? Да это, поди, все равно? То-то, ох, приеду домой уж и порасскажу…

— Дядя Ермоха, — Рудаков, улыбаясь, похлопал старика по плечу, — мне ведь некогда, к командиру полка вызывают срочно. Будет время, я разыщу тебя здесь, тогда уж и поговорим, — и, подхватив левой рукой шашку, чуть не бегом устремился мимо обозных телег в улицу.