Читать интересную книгу Россия 2020. Голгофа - Александр Афанасьев

Бой обычно идет волнами, а эти – неопытные, не смотрели за расходом боеприпасов и начали перезаряжаться одновременно. Это и был его шанс, он заорал, не поднимаясь с земли:

– Свои! Хорош х…рить, пехота! Свои!

Бой смещался, очевидно, боевики не смогли удержаться на позициях, отстоять блиндаж и теперь отступали. Ответного огня слышно уже не было, видимо, делали ноги со всех сил, даже раненых бросили…

– Кто – свои?!

– Москвич! Москвич, б…! Батю вашего Димой зовут, Димарь!

Осторожные шаги. Ствол автомата… Мудак, спрятался бы за дерево…

– Харэ, свои тут! – заорал куда-то опознавший его мент.

Где-то грохнул одиночный – добивают.

– Чего там?

– Ушли вправо. Сколько вас?

– Трое. Три «калаша», обрез.

– Бегал давно? Давай за мной – бегом марш…

Рванули вперед как лоси. По пути может быть все что угодно: засада, «картошка», растяжка с гранатой, а то и с МОНкой[48], просто решивший стать шахидом отморозок. Запросто могли обстрелять и свои, примут за боевиков, и привет. Расчет только на то – вовремя мордой в землю и криком опознаться. Точнее, матом.

– Песню запевай! – прохрипел человек, успевающий еще и по сторонам зыркать.

– Ты… о…л… – Мент едва поспевал за ним, невысокий, грузный.

– Свои… завалят…

И сам заорал дурацкую, сразу пришедшую в голову песню из другого мира и другой страны…

Все выше, и выше, и вышеСтремим мы полет наших птиц,И в каждом пропеллере дышитСпокойствие наших границ.Бросая ввысь свой аппарат послушныйИли творя невиданный полет,Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,Наш первый в мире пролетарский флот…

Лес в основном был березовым. Отступали духи по нему быстро и страшно. Брошенная пулеметная коробка, мазок красным рукой на белой коже березовой коры, перевязочный пакет, потом даже рюкзак попался…

Человек неосознанно забирал вправо, чтобы уйти из-под удара, от группы арьергарда, которую любой разумный командир должен был оставить, чтобы прикрыть отход…

Светлело. Между деревьев светлело, опушка рядом. Неужели проскочили?..

Вырвались на опушку, тяжело дыша, как лоси. Вдалеке – небольшой отряд, уходящий вниз, к оврагу и к населенному пункту – коттеджному поселку, дымившему трубами. Раненые у них все же есть – на ходу, но раненые. Тормознули их немного… но все равно ходко идут.

– Групповая цель на одиннадцать! – сорванным голосом крикнул человек, падая с разбегу на колени. – Триста! Одиночными, по центру! Огонь!

В обе стороны засвистели пули. Стреляли одиночными, Вепрь, конечно же, имел приличный приоритет перед плюющимися «ксюхами» и «АКМами» боевиков, из которых метров на пятьсот уже как из миномета стрелять можно. В прицел было видно, как прикрывающий отход пулеметчик, строчащий на ходу, перехватив сошки, на мгновение остановился, замер, а потом полетел на землю, из головы брызнуло красным. Огонь более легких автоматов не давал боевикам покоя, в то время как более тяжелые винтовочные пули Вепря, да еще и охотничьи, клали насмерть…

Боевики заметались, потом разделились на две группы, примерно равные, и одна рванула влево к дороге, а другая залегла, чтобы прикрыть отход остальных даже ценой собственной жизни. Но тут от поселка ударили в несколько винтовочных и ружейных стволов, появился внедорожник «Тойота», с которого вели огонь из пулемета «калашникова» и двух или трех винтовок, и боевики заметались, понимая, что уже никуда не уйти, не укрыться в открытом поле и только что продать жизнь подороже, принять шахаду и присоединиться к высшему обществу. Дикие крики «Аллах Акбар!» перекрывали грохот выстрелов. Русские стреляли молча…

– Сильно?

Пацан, со стиснутыми зубами переносящий медицинские процедуры, упрямо покачал головой:

– Херня!

Его оружие – отцовская, видимо, «двенадцатая» «Сайга» стояла рядом, прислоненная к стене. Попало, видимо, от своих же – нехорошо получилось. Просто выскочил из-за кирпичного дома, из-за укрытия, вот и попал…

Человек потрепал его по плечу.

– Молодец. Только запомни: сначала спасаешься сам, занимаешь позицию, только потом начинаешь стрелять. Делай так всегда, понял? Героев на войне нет – есть живые и есть мертвые. Все понял?

– Ага. – Пацан подумал и добавил: – Так точно.

– Молодец.

Человек заметил вышедшего из леса Димаря, он уже смотрел трупы. Помимо РПК, который у него был, омоновец тащил пулемет ПКМ без коробки, очевидно подобранный в лесу. Лента с патронами была небрежно кинута через плечо…

Человек подошел ближе.

– Сильно?

Бывший омоновец скривился, сплюнул на землю.

– Двое. Трехсотыми[49] – девятеро. Но за такой джамаат легко совсем отделались.

– Что там? – человек кивнул в сторону леса.

– Ж…а. Их до хрена там было – под пятьдесят рыл. Два блиндажа. Конкретных, капитальных, я такие в командировках видел. Двери, окна пластиковые, сухо там. Похоже не местные, чехи. Несколько пэка – ударная группа.

– Я базар слышал. Сплошняком чеченский.

– Ты вообще псих конкретный, б… Полез под огонь, нах… А если бы шлепнули тебя?

– Не шлепнули же. Если бы не рискнул, они бы организованно отступили. А так пришлось им мотать удочки по-быстрому. Еще бы и заложников захватили… потом бы зае…ись освобождать… – Человек кивнул на красно-кирпичные коттеджи.

Омоновец помрачнел:

– С ними отдельная тема – еще разберемся…

Трупы боевиков лежали в поле совсем рядом. Оскаленные зубы, окровавленные бороды. Почему-то перестаешь видеть в них людей вообще… со временем, но вот тут лежал рядом совсем еще пацан… бороденка жиденькая, но уже мужчина, боец и кровник. Почему-то становилось не по себе при виде этого худощавого, в разгрузке не по росту «боевика». Повыбили-то их изрядно, но ведь лезут! Мужиков повыбили, так вон, б… – дети, считай, лезут! Какого… лешего их сюда принесло? Что они здесь забыли? Чего хотели сделать? Что вот этому пацану конкретно здесь было надо, ради чего он умер? И ведь ради чего-то умер! Кавказ – особая земля, там совсем другие понятия и законы. Сын ушел в банду – мать не приедет, не будет забирать, как бы бездарно ни воевал ее командир (а даровитых давно уже повыбили). Если кто-то будет говорить о мире с Русней, а выбили многих, очень многих выбили на Кавказе, в некоторых местах женщин вдвое больше, чем мужчин, а то и втрое, тому отрежут голову и откажутся хоронить по обряду. И когда это зверье рванулось сюда, в Россию, на русские земли – никто им слова не сказал против.

Так пусть и подыхают гады!

Трупы уже шмонали местные – боеприпасы, снаряжение, тем более автоматы, все дорого. Димарь остановил одного, деловито разбирающегося с трофейным «стечкиным».

– Пацан, старший кто тут у вас?

Пацан охотно показал:

– А вон там! Игорь Михайлович…

Димарь пошел к мужчинам у «Ленд Крузера». Те настороженно смотрели на приближающегося мента.

– Здравия желаю, капитан Сбоев, ОМОН. Старший кто?

Невысокий, лысоватый мужик, вроде и неприметный, но чем-то все же отличающийся от остальных, шагнул вперед.

– Я старший.

– Обзовись.

– Шкрябин Игорь Михайлович.

– Отряд самообороны создали?

– Да.

– Сколько народу?

– Да немного… – разговор был неприятен, – взрослых мужиков у нас тут всего восемнадцать. Вот, пацанов пришлось привлекать.

– То, что у вас банда в лесу под боком, не знали?

– Откуда нам? Тихо было…

Капитан кивнул на пацанов:

– А чего шмонаете?

– Так трофеи вроде как…

– Трофеи… В комендатуре зарегистрировались, нет?

Мужик поджал губы.

– Это зачем?

– А чтобы, б… Родину защищать!

– Нам свое бы защитить…

Это мужик сказал зря, через секунду он уже летел назад, спиной вперед, выплевывая зубы. Полет остановил капот «Ленд Крузера», об который мужик стукнулся спиной и начал оглушенно сползать на землю…

– С…а!

Человек толкнул капитана назад, встал между дерущимися. И хотя с капитаном ОМОНа ему было не сравниться хотя бы потому, что Сбоев был на тридцать килограммов тяжелее, омоновец остановился, тяжело дыша, как загнанная лошадь.

– Не надо, Дима… – сказал человек, – ты духов так бей, а русских не надо.

Омоновец зло посмотрел на него. Но ничего не сделал, а плюнул, повернулся и пошел по дороге, сам не видя куда.

Ополченцы молчали. Человек повернулся к ним. Обычные мужики, пришибленные волной времени. Раньше богатыми были, коттеджи себе построили. Теперь на хрен эти коттеджи ничего не стоят, вся ценность в них в том, что стены прочные – это если прочные. Чеченцы изначально в три, а то и четыре кирпича стены кладут. Тут, наверное, не так… но прочные – зимы холодные бывают. Вот и пытаются мужики жить как могут. Но все-таки не дошло до них еще. Общества-то сторонятся, на службу не идут. Это давно такое есть, с конца восьмидесятых еще идет. Социальная война называется. Сначала перестали верить государству, потом перестали верить друг другу, по сути все девяностые, нулевые, десятые – это страшная и мерзкая игра под названием «кто кого кинет». Весь народ стал – кто кидала, кто кинутый, а чаще и кидала, и кинутый в одном лице. Нельзя так жить…