Медленно-медленно, стараясь не попадаться тюленям на глаза, я поползла на пение. Добравшись до начала подъема, я увидела внизу ряд ровных камней. И, да, «русалки» были на месте. Они сушились на солнце и довольные лежали вразвалку с закрытыми глазами, наслаждаясь тишиной точно так, как только что делала я. Жирная серая «русалка» похлопала ластами и перевернулась на спину, открыв на обозрение свой белый в пятнах живот. Из моря выбралась еще одна и поползла к своему детенышу. Тот радостно уткнулся в нее и начал сосать. Неподалеку от меня еще один малыш лежал явно довольный и сытый. Он заметил меня, и огромные глаза с любопытством уставились на меня, но без страха. Это был Эйлеан-на-Роин, а я же всего лишь прохожий.
Было пора идти. Неохотно я поползла назад, чтобы не потревожить спящих обитателей детской комнаты, и встала. Посмотрела на часы. Десять минут шестого.
Десять минут шестого?
Когда я в последний раз глядела на часы, было тоже десять минут шестого.
Я приложила часы к уху. Они были на батарейках, но легкое тиканье должно было быть слышным. Ни звука. И только теперь я поняла, сколько я потратила времени на путь от коттеджа и на ленивое времяпрепровождение на острове. Может быть, я вышла из дома вообще не в два часа? Часы постепенно замедляли ход весь день.
Я побежала.
Я видела дамбу. И скалу, которую мне показывал Нейл. Вода достигала ее середины. Осталось сбежать вниз до дамбы, дорога ровная. Я успею.
Но я забыла о другом, о чем говорил мне Нейл.
«Прилив, — сказал он, — наступает рысью».
И так оно и было. Несмотря на то, что в то время, когда я начала свой бег, вода доходила всего до середины камня, вся каменная запруда да и верхняя часть дамбы были залиты водой. И пока я мчалась, вода все понималась и поднималась.
Я в нерешимости остановилась. Я, возможно, и сумела бы перебраться на ту сторону, но, как я уже и говорила, дамба была покрыта водорослями, и идти по ней было опасно даже во время отлива. И хотя плавала я хорошо, прилив кружил таким страшным водоворотом, что мне совсем не захотелось плыть.
И, конечно, из-за растерянности и тревоги момент был упущен. Еще волна, и камень-ориентир исчез под водой. Что ж, что случилось, то случилось. А самая высокая точка прилива когда? В полночь?
На некоторое время меня охватила ярость, ярость и одновременно стыд за свою собственную глупость, банальность ситуации, воспоминание о моем коттедже, ужине и уютном очаге. Потом ярость стихла. Ее сменили другие образы: палатка Нейла у склона и возможность, вероятно и не худшая, провести в ней ночь. К тому же, отличное место, откуда можно увидеть Нейла на лодке, когда он будет возвращаться. Можно будет его позвать, и он, конечно, заберет меня с собой.
Я потащилась снова к лагерю и обнаружила, что мне даже не придется собирать дрова для костра. Внутри пузатой маленькой палатки имелась походная газовая плитка. Вдобавок к ней были чайник, котелок, спички, чайные пакетики и сухое молоко. Изучая запасы Нейла, я обнаружила консервы с бобами, сардинами, ветчиной и галеты. Мне не на что было жаловаться, как и швейцарской семье Робинзонов. И, разумеется, отличный спальный мешок. Я лишь надеялась по мере того, как садилось солнце и ветер становился холоднее, что мне не придется им воспользоваться.
Тюлени пели до захода, потом смолкли.
Становилось темно, начали пропадать птицы. Постепенно они тоже замолчали. Один лишь полный поднимающийся прилив заполнял полусветлую ночь Нагорья своим холодным звуком. Я уже не могла разглядеть дом. Да и лодочный сарай, находящийся ближе к берегу, тоже исчез в темноте. Но лодка так и не появилась.
Задолго до того, как небо потускнело и появились звезды, я зажгла плитку и разогрела бобы, которые и съела с бумажной тарелки. Закончила я свой ужин чаем с печеньем. Потом я забралась в спальный мешок.
Глава 14
Я заснула под приглушенный шум моря в ночи. Разбудила меня песня земли.
Сначала она была частью сна, который растворился, как только я проснулась и поняла, что нахожусь в одиночестве на острове с башней и сплю на земле в спальном мешке, а под головой у меня свернутый свитер. Но создавалось впечатление, что я лежу на голой земле, из-под которой, прямо справа от моей головы раздавался звук, еще более странный, чем русалочья песнь тюленей.
Тихое медленное стенание прерывалось резкими вскриками, подобными плачу. Будто горевала шепотом земля, причем специально, словно пытаясь поговорить, привлечь к себе внимание. Вернее, напевать, такое слово пришло мне на ум. И как только это слово пришло мне на ум, мне тут же представилась живая картинка птичьей колонии на западе острова, птицы агрессивные, защищающие, ухаживающие, нежные.
Таинственно, но, возможно, не страшно. Я села. Звук стал тише, но все еще продолжал звенеть где-то в ночи, словно кто-то дергал за какую-то проволоку под землей. Я вылезла из спального мешка и распахнула полы палатки. Высунув голову наружу, я огляделась.
Сумерки, и только. Ясное небо, полное звезд, серело вверху. Луна, полумесяц с поблескивающими тонкими концами медленно плыл по небу и тускло освещал все вокруг. Мой мир, остров, был лишен красок, но все было видно. Ничто не шевелилось, молчали птицы. И опять слабо, но настойчиво зазвучала эта напевная песня из-под земли. И вдруг, в одно мгновение, настолько неуловимо, что я даже не поняла, что вижу это, все небо словно заметалось. Крошечные тени низко заскользили над землей; тихо, будто летучие мыши или ночные ласточки мелькали передо мной эти очертания и кишмя кишели между башней и морем.
Малые качурки. Цыплята Матушки Кэри. Хрупкие черные пташки, ночные одинокие странники, которые прилетают на берег, чтобы устроить гнездо, но большую часть своей жизни проводят над волнами и в бурю, и в солнце. Должно быть, они гнездятся в кроличьих норах в торфянике, на котором была поставлена палатка, и в башне. И странный химический запах, на который я еще раньше обратила внимание, шел не от растений, а из дыр, в которых птицы отложили свои яйца.
Только это могло достойным образом завершить мой день. Такое должно было случиться. Остаться одной здесь в ночи и увидеть полет столь чудесных существ, таких пугливых, таких редких… Я обнаружила, что стою у палатки, завернувшись в плащ и стараясь получше их разглядеть. Они не обращали на меня никакого внимания. Ведь они — обитатели ночи, воздуха, земли и океана, а я всего лишь ничего не значащая частичка берега, которую можно облететь, как валун или бревно.
Мне стало холодно, и я вернулась к мирскому существованию. Закутавшись в плащ потуже, я перенесла свое внимание от темных очертаний башни с ее бесшумно порхающими привидениями на себя. И посмотрела на дом Хэмилтонов. Свет там не горел. Но это ничего не значило. Если Нейл вернулся, когда я спала, он поостережется выдавать себя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});