Читать интересную книгу Марка страны Гонделупы - Софья Могилевская

Когда учительница Клавдия Сергеевна назвала Кирилкину фамилию, Кирилка не очень-то хорошо понял, что ему нужно идти к доске. Он был сейчас в другом месте. Очень, очень далеко отсюда.

— Тебе к доске! К доске иди… — раздается откуда-то с задней парты кажется, голос Вовы Чернопятко.

И Кирилка, глубоко вздохнув, поднимается с места и идет к доске.

— Напиши таблицу умножения на четыре, — слышит он голос Клавдии Сергеевны и покорно берет в руки мелок.

И вот он стоит у доски, теребит в руках мягкий белый камешек. Меловая пыль, осыпаясь, летит на пол, на его курточку, а он, не мигая, смотрит на учительницу.

Таблица умножения на четыре?

Разве он когда-нибудь знал эту самую таблицу умножения?

Но, Кирилка, неужели ты забыл? А окна в школе? Только сегодня утром ты самостоятельно решил такую трудную задачу с окнами на четырех школьных этажах. А ведь это и было умножение на четыре. Ну вспомни же, Кирилка, вспомни…

— Что же ты не пишешь? Начинай, — говорит Клавдия Сергеевна, а сама с пристальным вниманием смотрит на мальчика.

Что с ним? Стоит как в воду опущенный. В глазах испуг…

А умножение на четыре они проходили совсем недавно. И, помнится, когда она вызывала Кирилку, он отвечал отлично.

Клавдия Сергеевна смотрит в классный журнал. Совершенно верно. Против Кирилкиной фамилии стоит пятерка. Именно в тот день он отвечал ей таблицу на четыре.

Но что же с ним сегодня?

Что у него случилось?

— Положи мелок на место. Ты весь испачкался, — говорит Клавдия Сергеевна. Голос у нее сейчас строгий. Она всегда справедлива, и если сердится — значит, есть за что.

— Давай повторим вместе, — продолжает Клавдия Сергеевна. — Четырежды два… сколько?

Кирилка рад бы ответить, но не может выдавить из себя ни слова.

Весь класс шепотом подсказывает ему: «Восемь!» — а он молчит. Он так испуган, что даже вздохнуть боится. Стоит — и ни звука.

Клавдия Сергеевна тоже молчит.

Сколько труда и терпения понадобилось ей, чтобы мальчик пошел наравне с классом, чтобы перестал робеть и дичиться! Очень помогла в этом его дружба с Петей Николаевым и Вовой Чернопятко. С тех пор как мальчики подружились, Кирилка так переменился! Последнее время она была в нем почти уверена.

Что же произошло сегодня?

Опять он стоит у доски, похожий на прежнего, бледный, запуганный, полуоткрыв губы.

— Николаев! — Клавдия Сергеевна обращается теперь к Пете. Петя встает. — Вы по-прежнему готовите уроки все вместе?

На Петиных щеках вспыхивает жаркий румянец. Он давно забыл о своем обещании помогать Кирилке до самой весны, до тех пор, пока они не перейдут во второй класс. Он исподлобья смотрит на учительницу и молчит.

— Почему ты не отвечаешь? — спрашивает та.

— Нет, мы больше вместе не готовим… — Эти слова Петя произносит очень тихо и отводит в сторону глаза.

— Почему же?

И вдруг Пете снова становится так обидно. Они над ним смеются. Они не хотят с ним дружить. Они не хотят с ним даже разговаривать, а он еще должен с ними готовить уроки. Не будет этого!

И он сердито говорит:

— Вот еще! Не хочу я вместе с ними… — И неожиданно для себя с мрачным видом произносит любимое выражение Левы: — Тысяча чертей… Не хочу — и баста!

Неужели эти слова сказал Петя Николаев? Неужели это он посмел так ответить учителю?

В классе становится до того тихо, что Петя слышит, как тревожно и громко стучит его собственное сердце.

Клавдия Сергеевна закрывает классный журнал. Встает. Подходит к той парте, на которой сидит Петя:

— Тебе не стыдно, Николаев? Как ты можешь так со мной разговаривать?

Пете очень стыдно. Он готов провалиться сквозь пол от стыда. Готов расплакаться на весь класс — так ему стыдно.

— Передай своему отцу, чтобы завтра он пришел в школу… Я хочу с ним поговорить.

И тут на Петю находит. Он и сам не понимает, как он посмел.

— Сами говорите ему!.. — кричит он дрожащим от слез голосом. — У моего папы нет времени расхаживать по всяким школам.

Ничего подобного не случалось еще в первом классе «А». Да и не только в первом…

— Тогда пусть придет твоя мама, — говорит Клавдия Сергеевна. Она немного бледна. — А ты сам выйди из класса и лучше всего… ступай-ка сейчас домой…

Низко опустив голову, Петя проходит перед двадцатью партами первого класса «А». Осуждающие взгляды провожают его до самых дверей.

И последнее, что он видит, когда закрывает за собой дверь, это глаза Кирилки, полные испуга, и круглые щеки Вовы, с которых медленно сползает румянец…

Петя плохо помнил, как оделся, как шел по улице, как подошел к своей калитке. Ему хотелось только одного: скорей, как можно скорей домой и чтобы дома была мама. А ноги, ему казалось, как нарочно, идут ужасно медленно, и портфель оттягивает плечо.

И вот он пришел. Стоит на крыльце. Сейчас он нажмет звонок. И сейчас мама откроет ему дверь.

Но как ей сказать? Нет, он не может. Он лучше помолчит до вечера. Вечером он обо всем расскажет папе. Пусть папа его накажет. И пусть лучше папа, а не мама пойдет завтра в школу.

Петя нажимает пуговку звонка. Получается такой тихий и очень жалобный звук.

Но мама все равно услыхала.

Ее шаги. Она торопливо бежит по коридору.

Щелкает английский замок, и дверь распахивается. Вот она сама. Немного озабоченная. Ее глаза. Ее лицо. Ее голос, и сразу тысяча вопросов:

— Петя?! Почему так рано? Я не узнала твоего звонка. Разве было только три урока?

И вдруг она видит его несчастные глаза, полные слез, его побледневшие щеки.

— Петя, что случилось? Петя…

Разве можно от нее что-нибудь скрыть?

И Петя, громко рыдая, говорит:

— Мама… Мамочка, я сделал ужасную вещь… меня прогнали из школы…

Глава двадцать третья 

Незнакомец в мохнатых сапогах

Что и говорить, суматошный нынче выдался денек! Драка с Левой — раз. Разговор со старшей пионервожатой Зиной — два. Ужасный случай, который произошел с Петей на уроке арифметики, — три. И в довершение всего Кирилка незаметно исчезает из школы, даже не предупредив об этом Вовку. Хорошо, хоть Зина назначила им прийти к трем часам. Можно успеть пообедать, сбегать за Кирилкой, и они вместе явятся на заседание в пионерскую комнату ровно в три. Минута в минуту!

Может быть, впервые за всю зиму Вовка возвращался из школы в полном одиночестве. А когда идешь домой совсем один и рядом нет ни Пети, ни Кирилки, ни даже любимого щенка Тяпки, с которым, на худой конец, можно поразговаривать, разные мысли лезут в голову. И хочешь не хочешь, а приходится думать. Тут уж ничего не поделаешь…

И поэтому, возвращаясь из школы совсем один, Вовка всю дорогу думал.

Вообще же для Вовки в жизни не было ничего неясного и раздумывать над чем-либо он не любил. А если и встречались какие-либо неясности, то рано или поздно все само собой выяснялось, — значит, тоже не стоило тратить времени на размышления.

Но сегодня… Сегодня сплошь все казалось неясным.

Зачем, например, он сцепился с Левой? Из-за Пети? Но ведь с Петькой они поругались на всю жизнь. И разве ему, Вовке, не все равно, обманул Лева Михайлов Петьку или не обманул? Почему же у него зачесались руки? Почему он не мог не крикнуть Леве: «Ты вор!»?

Непонятно…

И еще другое: как мог Петька так сказать Клавдии Сергеевне? Как он посмел? И главное: почему он так сказал?

Вовка шел, глубоко задумавшись, мрачно сдвинув черные брови. И он даже не обернулся, когда толстая продавщица из гастронома, увидев его, крикнула на всю улицу:

— Мальчик, мальчик, подожди…

Нет, Вовка шел все тем же ровным шагом и даже головы не повернул, словно этот возглас относился не к нему.

Между тем продавщица, стараясь догнать Вовку, кричала изо всех сил:

— Мальчик, мальчик… Ты оглох, что ли? Остановись!

Но Вовка будто и вправду стал слегка туговат на оба уха. Он шел себе и шел не оборачиваясь.

Тогда толстая продавщица ускорила шаг, догнала его, уцепилась за него и гневно крикнула:

— Стой же наконец!

Тут уж Вовка, само собой разумеется, остановился и застыл как вкопанный.

— Ну? — вскричала продавщица, еле переводя дух. — Долго прикажешь за тобой гоняться?

— Ох, тетя! — воскликнул Вовка, тоже еле переводя дыхание. — Как вы меня испугали!..

— Нет, как вам это покажется? Бегу за ним целый квартал, и он же еще на меня в претензии! Ну? — грозно продолжала она. — Говори, где ты был в воскресенье после обеда?

— Что вы, тетечка? — на всякий случай соврал Вовка. — Нигде я не был! Провалиться мне на этом самом месте… Целый день дома сидел! Вот спросите маму.

— Нет, как вам это покажется? — сердилась продавщица. — Он же целый час торчал возле моей витрины, и он же целый день сидел дома… Тогда кто это был?