— Тоби низзя, це для взрослых. И никому не болтай про тэ, шо чув та бачив, пойняв?
Между тем прибыли на место. Мужик на деревяшке вместо ноги да дед лет семидесяти подготовили не слишком глубокую, но широкую яму Потом выяснилось, что вырыть её помог Ванько, но самого его здесь не оказалось.
Покойников, завернутых кто во что, бережно опустили вниз, положили рядком, накрыли домотканной рядюжкой. Бросая горсть земли, многие прослезились:
— Хай земля вам будеть пухом!..
— Царство вам небесное, мученики!..
Бросил и Андрей три горсти. Глаза его затуманились, дрогнул подбородок; стиснув зубы, чтоб не разреветься, отошёл от могилы, смахнул слёзы, успокоился. Не дожидаясь окончания похорон, заспешил обратно.
В сторонке от тропы заметил бумажку, поднял. Да это ж прокламация! «Дорогие хуторяне! — прочел на обратной стороне листовки. — Не верьте вражьей пропаганде — тому, что утверждается на обратной стороне: всё это ложь! Столица нашей Родины Москва не сдана врагу, Красная Армия не разгромлена, она с каждым днём укрепляет свою мощь. Измотав врага, скоро перейдёт в наступление, и фашистским извергам недолго осталось бесчинствовать на кубанской земле. Не падайте духом, верьте в нашу победу!»
Кроме листовок, он передал и текст, но этот показался ему намного лучше — грамотней и в самую точку. Сунув листовку в карман, на радостях сорвался с места и бежал до конца плантации: хотелось поскорее увидеть Марту и поблагодарить. У калитки свистнул, подождал, но никто не вышел. «Может, не хочут, чтоб нас видели вместе посторонние» — решил он и ушёл.
После обеденной дойки коровы отдыхали в сумрачных, нежарких хлевах, пока спадёт полуденный зной, и только в третьем часу пополудни их снова выгоняли «на пашу». К этому времени один из пастухов-очередников (по договорённости или кто помоложе) по издавна заведённому правилу отправлялся в противоположный конец хутора собирать гурт. Так делалось потому, что хозяйки, лишь на короткое время прибегавшие с работы, подоив, снова спешили обратно, и пастух зачастую сам отпирал хлев и понуждал корову, а то ещё овечку или телка-бузевка, покидать убежище. Андрей, хоть в этот раз и не было такой необходимости — все хозяйки дома, вышел пораньше: хотелось встретиться и поговорить с Мартой. Чтобы не быть замеченным Борисом или Мишкой, прибежал балкой.
— А я тебя утром видела, — сообщила она. — Угадай, где?
— Когда пробегал мимо вашего двора?.
— Не угадал. У кладбища.
— Ну да! Тебя там не было.
— А вот и была! Разбросала прокламации и спряталась в подсолнухах. Видела как ты прочитал одну и потом припустился бегом.
— Надо было окликнуть: я так хотел тебя видеть! Чтоб поблагодарить.
— Опасалась, что нас увидят. Да ты и пролетел, как пуля. Я сперва, удивилась: говорил ведь, подошла очередь пасти стадо, но потом догадалась: маме нельзя волноваться, и она пасёт вместо тебя.
— Ну ты и сообразительная, чес-слово! — похвалил он. — И ещё молодчина и умница. И твоя мама — тоже. Сколько штук напечатали?
— Все шесть. Как к ним отнеслись женщины?
— Радовались — очень. Удивлялись, конешно: неужли подпольщики — у нас на хуторе, раз так быстро всё сделали. Прочитали и порвали на мелкие кусочки. Я просил — не дали да ещё и предупредили, чтоб не болтал об увиденном. Так что всё будет шито-крыто! Но мне уже пора, доскажу опосля.
— Вечером приходи, буду ждать.
У раздавленных танкеткой ворот повстречал Мишку и Бориса, только что выпроводивших своих бурёнок. Поздоровался.
— Привет. Ты чё это, все же дома, — заметил последний.
— Да так, по привычке…
При дележе разрезанного на полоски противогаза Мише по жребию достались неровные, хорошего пряща из них не получилось; к тому же одна резинка вскоре лопнула, что страшно его огорчило. И Андрей подарил ему свой, злополучный. Рогатка его выглядывала из накладного кармана куцих штанов, второй отдувался запасом «камушков». Заметив, что бывший хозяин остановил взгляд на карманах, Миша тут же спрятал рогатку глубже, предупредив:
— Чур, назад раки не лазят!
— Не боись, назад не потребую, — успокоил он меньшого товарища. — Только не забудь, что я просил.
— Завтра же сделаю на него засаду!
— На кого это? — спросил Борис.
— Какой-то приблудный кот Мурзика совсем забодал — житья не дает. Вы чем намерены заняться?
— Да вот, хочем к вам в помощники напроситься, — сообщил Борис.
До конца хутора к компании присоединился и Ванько. Все пятеро — друзья сызмалу: вместе росли, учились, шалили, а то и хулиганили: совершали вылазки на бахчи, виноградники, на орехи, и не только на колхозные. Случалосъ, ночью проверяли содержимое колодцев, куда в летнее время некоторые хозяйки опускают свежеприготовленный борщ с мясом, молоко либо узвар…
Этим проделкам вскоре пришёл конец: двадцать второе июня сорок первого года круто оборвало беспечное, бездумное детство; кончились и радости, и шалости. А последовавшие дни, и особенно вчерашний, сделали ребят взрослыми не по годам.
Как-то само собой получилось, что они, не сговариваясь, собрались сегодня все вместе без, казалось бы, видимой причины. Пасти впятером — такого ещё не было. Но и не с бухты-барахты…
Когда, прибыв на место, худоба дружно набросилась — на разнотравье, друзья поднялись на высокий курган. Здесь всегда свежий ветерок, отсюда не то что стадо — вся округа как на ладони. Вон, в стороне, пасется гурт северной половины хутора. Коров намного больше, но пастухов тоже двое, на этот раз женщины. И те, и эти пастухи следят, чтобы гурты не смешивались, иначе вечером получается неразбериха. На восточной окраине хутора сиротливо стоят бригадные постройки: конюшня, бычатня с базом — ещё недавно они не были пустыми. Посреди бригадного стана задрал шею колодезный журавель с деревянной бадьей на длинном шесте; вплотную к срубу примыкает дощатое корыто для водопоя — безлюдно и тут. Несколько в стороне — два деревянных амбара под черепичными крышами — это из них забрали зерно хуторяне. Поблизу от них — учётчицкая, она же бывшая контора бригады. К стану вплотную примыкает и сам хутор Дальний — два порядка хат с грунтовой дорогой посередине. Эти хаты-мазанки, саманные да турлучные, построены казачьей голытьбой ещё до советской власти; крыты камышом или кугой. И лишь несколько домов, кирпичных и под железо, скрашивали унылый вид довольно невзрачной улицы.
На вершине кургана ребята расположились в холодке под развесистым ясенем, именно для холодка посадили они это дерево прошлой осенью. До этого саженцы дважды усыхали. Тогда Ванько приволок на плечах вот этот ясень, которому, судя по толщине ствола, было уже не менее пяти-шести лет. Вырыли обширную яму, удобрили коровьими лепёхами, несколько раз по весне полили, и дерево оделось в богатую листву.