Мне пришлось разъяснить команде, что Билли был уроженцем одной из бывших немецких колоний и поэтому не мог говорить по-немецки. Выслушав эту историю, они тем не менее продолжали строить ему всяческие каверзы.
Так, например, один из матросов машинной команды, вытянувшись перед ним в струнку на проходе, произнес:
— Прошу разрешения пройти мимо!
Билли покачал головой.
— Так ты не понимаешь, о чем я говорю? — продолжил матрос.
Билли только осклабился в ответ.
— Стало быть, ты не лейтенант, а верблюд.
— О'кей! — ответил Билли.
Подобные сцены разыгрывались ежедневно, если обстановка была более или менее спокойной. Среди членов экипажа шли разговоры, кем мы могли быть на самом деле.
От Хортена мы пошли к последней немецкой базе подводных лодок в Кристиансанн. В качестве корабля сопровождения с нами шел крейсер противовоздушной обороны. Капитан-лейтенант Хильбиг был подвергнут форменному допросу со стороны своих подчиненных об истинном нашем предназначении.
— Не собираетесь ли вы заслужить Рыцарский крест, проводя какую-то спецоперацию? — спросил его старший рулевой. — Не ощущаете ли вы болезненных симптомов в области шеи, господин капитан-лейтенант?
Хильбиг усмехнулся. Он был высокого роста худощавым блондином и в начале войны, служа в морской авиации, совершал налеты на Англию, пока не был откомандирован на флот из-за нехватки горючего, где и превратился в настоящего морского волка. Он никогда не повышал голоса, больше молчал, чем говорил, однако команда слушалась его беспрекословно. У него одного была отдельная, пусть и крошечная, каюта, являвшаяся нервным центром «U-1230».
Во время нашего перехода через океан я видел Хильбига в состоянии растерянности всего один раз. Мы находились как раз посреди Атлантики, между Европой и Америкой, когда ему сообщили по радио, что у него родилась дочь. И буквально через пять минут на лодку посыпались глубинные бомбы.
До Кристиансанна мы дошли без происшествий. Команда готовилась к последнему увольнению на берег. В гавани находилось несколько подводных лодок. На их антеннах развевались вымпелы, указывавшие число потопленных брутто «регистро» тонн. На базе царило волнение, поскольку как раз утром одна из подводных лодок, находившихся в море, подала сигналы бедствия. Из-за какой-то технической неисправности она вынуждена была всплыть и тут же подверглась атаке самолетов противника. К месту происшествия устремились четыре немецких корабля, нашедшие, однако, только громадное масляное пятно на воде, медленно уносившееся течением на север.
На шестидесяти двух именах были поставлены кресты…
Вечером я сошел на берег. Там я в последний раз посмотрел кинофильм для солдат вермахта. Содержания его я уже не помню, знаю только, что это была некая любовная истерия с геройскими подвигами и новенькой военной формой. После его окончания на экране вспыхнули громадные светящиеся буквы: «Внимание! Всем оставаться на местах! Офицеры выходят из кинозала первыми!»
Зайдя в какой-то кабак, я выпил древесный спирт: хотя меня и предупреждали, что делать этого не стоит, я пренебрег советом, посчитав, что имею дело с более опасными вещами. В Норвегию я попал во второй раз. Впервые я оказался там года полтора тому назад, в конце 1942 года, выполняя задание, которое едва не стоило мне жизни.
Дело в том, что наши пеленгаторы засекли работу нескольких агентурных радиостанций, ликвидировать которые не удавалось. Две передачи были частично расшифрованы. Тогда-то абвер услышал впервые об операции «Ласточка», предусматривавшей диверсию на заводе «Норск-гидро» под Фемор-ком. Это было единственное в мире предприятие, которое могло производить в больших количествах тяжелую воду, или оксид дейтерия, требовавшуюся для работ по расщеплению атомного ядра (американцы при изготовлении «хиросимской бомбы» были вынуждены применять вместо тяжелой воды графит).
Мне был дан адрес доверенного лица в Осло, которое я и посетил. Нам было известно, что он являлся двойником. Поэтому я выдал себя за английского агента, совершившего прыжок с парашютом, и сунул ему под нос пачку денег. Затем потребовал, чтобы он как можно быстрее установил связь с двумя агентами, которых я якобы потерял из виду во время приземления.
Тогда он назвал мне адрес одного заведения, за которым я сразу же установил наблюдение. Уже через две недели нам были известны фамилии и адреса всех людей, регулярно его посещавших. Вместе с тем мы узнали, что за несколько дней до моего появления там произошла встреча какого-то англичанина с двумя норвежцами. Англичанин этот назвался Джоном. Его-то мне и надо было найти.
Оба норвежца по моему указанию были схвачены норвежскими властями. На третий день им было сказано, что арестованы они из-за оскорбительных высказываний в адрес Квислинга — норвежского «фюрера»: в те времена по такому подозрению мог быть арестован любой норвежец. Еще через четыре дня я распорядился их выпустить (меня они, естественно, ни разу не видели).
Если бы они были профессионалами, то на определенное время должны были бы «лечь на дно». Но таковыми они не были, на чем и был построен мой расчет. За каждым их шагом велось наблюдение. И через два дня их увидели на одной из улиц западного пригорода Осло, откуда велась работа запеленгованного подпольного передатчика. Нам было ясно, что передатчик находился в одном из домов этой улицы. Чтобы не вызывать подозрений, от обыска всех домов подряд мы отказались.
Но вот оба норвежца скрылись в доме номер 11. Я же в это время находился вместе с двумя затребованными мною людьми у дома номер 9. Улица была слабо освещена единственным фонарем. Внешность Джона к тому времени нам была известна. Он был высокого роста, узкоплечий, неуклюжий, с редкими волосами. Хотя под такое описание могли попасть до пятидесяти тысяч норвежцев, мы были полны решимости арестовать каждого мужчину, имевшего похожую внешность.
В 23 часа 37 минут, что было впоследствии запротоколировано в полицейском донесении, дверь дома открылась. На улицу вышел мужчина без пальто. Это мог быть Джон. Остановившись, он закурил и осмотрелся направо и налево, — явно не случайно.
Я не собирался задерживать его немедленно, но мои помощники не стали ждать и подошли к нему. Один из них достал карманный фонарь и осветил продолжавшего стоять мужчину. Я в это время находился от них на расстоянии около двадцати метров.
— Руки вверх! — скомандовал он и направил на мужчину пистолет.
Удивленно, медленно и нехотя тот поднял руки.
— Идиоты! — пробормотал я про себя.
И в этот миг произошло неожиданное. Один за другим молниеносно раздались пять выстрелов, хотя мужчина и стоял с поднятыми руками. Оба моих помощника тяжело повалились на землю. Джон стрелял с бедра, нажимая на спусковой крючок с помощью устройства, позволявшего производить это действие и с поднятыми руками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});