Читать интересную книгу Тонкий лед - Эльмира Нетесова

—   Ты это о чем? — повернулся к нему Касьянов.

—   Знаешь, я никогда не дрожал за свою шкуру. Ни на войне, ни в зоне никто не назвал трусом. А тут... Сам себе не поверил. Все понимаю, но такое не могу объяснить,— крутнул головой Соколов, добавив,— даже вспомнить совестно. Хотя, чего там, все —живые люди, а в жизни чего не случается?

—   Что тебя точит? Поделись,— предложил Федор Дмитриевич и, подкинув сушняк в костер, повернулся к Соколову, приготовился слушать.

—    Был у меня на зоне пахан фартовых. Я о нем говорил частенько. Громадный мужик, оттого и кликуху имел соответствующую — Медведь. Весь в шерсти как настоящий зверюга. Силища у него была нечелове­ческая. Боялись его все. Уж не говорю о зэках. Охрана икать начинала, завидев пахана на пути. Овчарки от него пятились. Да и мне не по себе становилось при встрече с Медведем, хотя виду не подавал. Но пахан это чувствовал и часто доставал меня. Особо бесили нас фартовые законы, которые воры держали в зоне. Они бойкотировали подъемы, переклички, работу, а еще считали западло отвечать на наши вопросы. Мы для них были лягавыми, вроде мусора под ногами. Сколько ломали мы Медведя и фартовых, ничего не получалось. Везде облом.

—   Ты его в другую зону сбросил? — спросил Фе­дор Дмитриевич.

—   Кто бы его взял? Кому он нужен? На него толь­ко глянь, голова в плечи сама прячется поневоле.

—   Так он и теперь у тебя? — спросил Егор.

—    Нет! Столько я не выдержал бы, да и он... На зоне не может быть двух хозяев. Кто-то должен уйти навсег­да. Вот и пошла меж нами «ломка». Кто кого одолеет?

—   Но у тебя — власть! А у него? — выдохнул Егор.

—   У Медведя в своем бараке власть была неогра­ниченной, и слушались там только пахана, меня не замечали. Вот это и взбесило, что мои распоряжения в фартовом бараке не выполнялись.

—   И что ты с ними сделал?

—   Всех выгреб на работу, но не на деляну, а на подготовительные и погрузочные работы, чтоб легче было видеть, кто вкалывает, а кто сачкует. Соответ­ственно выработке кормили их.

—   Медведь, небось, целыми днями дрых?

—   Ну, да! Три дня за ним наблюдал. Он, козел трех­этажный, облюбовал себе бревно и все время на нем просиживал, ждал, когда его жопа корни пустит. А остальные пахали. Не гляди, что фартовые, жрать всем хотелось. И только решил я Медведя отправить на деляну с самого утра, как ночью он исчез из барака.

—   В бега ударился?

—   Не просто в бега, а в перебежчики. Там у нас за Атосом стало намывать морем песчаную косу. Она все дальше уводит от островка. Поначалу была малень­кой, а теперь метров на сто пятьдесят-двести к рейду убегает. От нее до судна, ставшего под погрузку, уже можно доплыть при желании, но только летом. Зимой в том месте — своя сложность: слишком тонкий лед. По нему не подойти к судну, не ступить. Крайне опас­но. Все зэки были наслышаны, сколько мужиков там погибло. С виду тот лед прочным смотрится, а ступил на него, и все. Там под ним внизу теплое течение. Оно хватает, закручивает в воронку, затягивает под лед, и уже не вытащить, не спасти. Но Медведь верил в свою удачу. На рейде в то время греческое судно стояло. К нему навострился пахан.

—   А если б не взяли?

—   Видишь ли, я тоже по наивности так думал. На деле все иначе оказалось. Мы не знали, что фартовые всех государств свободно общались меж собой на своем эсперанто. И если зэку надо было смыться, он малевал на сортименте ничем не приметный знак в ви­де креста. Для надежности такое вырубалось на сор­тименте. Означал тот знак «примите ради Бога». С суд­на отвечали тремя короткими гудками. Это означало, что послание нашли, поняли, принять согласны.

—   А отказать могли?

—   Конечно, но о таком даже я не слышал.

—   Так значит, все-таки сбегали? — переспросил Егор Соколова.

—    Как думаешь, за что моего предшественника выг­нали с работы? За побег! Но я не хотел его участь разделить и сам вместе с охраной пошел в погоню. А зима стояла! У Медведя из зоны три пути имелось: один—удрать в Поронайск, другой — за рубеж, тре­тий— примориться на Курилах, а по весне смыться с рыбаками на материк. Весь вопрос был в транспор­те. Я понимал, пахан захочет завладеть нашим кате­ром, и всегда на нем оставлял дежурного охранника, конечно, вооруженного. Но пахан сумел подойти тихо. Охранник дремал. Медведь убил его спящим. Но тут из рубки выскочила овчарка, подняла шум. Успела при­хватить пахана, пока тот не пырнул ее ножом в бок. Медведь попытался завести катер, но не смог. Собака здорово повредила руку. Сил у него не стало. Медведь побежал к судну по косе, надеясь, что, заметив его, подойдет поближе. Но греки не стали рисковать, а мо­жет, приметив погоню, не захотели неприятностей и остались стоять на якоре. Я вместе с начальником охраны бежал впереди и ближе всех оказался к Мед­ведю. Крикнул ему, чтобы вернулся. Он продолжал бежать и уже успел заскочить на опасную грань тонко­го льда. Начальник охраны выстрелил по ногам. Пахан еще пробежал несколько шагов и упал. Под ним хру­стнул лед. Медведя тут же затянуло в море. Я только приметил руку, метнувшую в нашу сторону нож. Он не достал никого, да и мы поспешили к берегу.

—   Вы его нашли?

—   Через три дня Медведя вынесло море на го­родской пляж. Прошло уже много времени, а вот в последние дни все снится мне Медведь. Даже дома нет от него покоя. Только задремлю на диване, пахан из кухни с ножом ко мне идет. И все грозит урыть как падлу. Не только внешне узнаю, но даже запах его чувствую.

—   Нервы шалят! — пожалел Соколова Егор.

—   А может, бухнул лишку? — усмехнулся Касьянов.

—   Ни в одном глазу! — возмутился Александр Иванович и продолжил,— лег вечером на диван, га­зету хотел прочесть, и заснул. Уж и не знаю, сколько спал, но опять Медведь привиделся. Я во сне понял, что нет пахана, утонул, и отвернулся лицом к стене, послав фартового. А минут через десять жена разбу­дила и спрашивает, почему кухонный нож рядом со мной на диване лежит, острием в бок направлен. Гля­нул, и почему-то холодно стало. Вот тебе и приве­дение.

—  А как же твоя овчарка подпустила его? — уди­вился Касьянов.

—   В то время сын повел ее во двор выгулять,— вспомнил Соколов.— Смешно сказать, но я стараюсь не оставаться дома в одиночестве. Извел Медведь, собаки он не боится. Стоит мне прилечь, пахан то с шилом, то с ножом возникает. Точит «перо», а сам так мерзко ухмыляется и все примеряет лезвие на ладонь, словно прикидывает, хватит ли прошить меня насквозь? Даже дрожь пробирает!

—   Все время его во сне видишь?

—   Это раньше так было. Теперь воочию как вас обоих. Иногда натыкаюсь на него, отскакиваю в ужасе, а жмур хохочет. Я жене признался. Привела врачей. Они меня прослушали всего, обстучали. Глаза смотре­ли, выворачивали наизнанку. Все анализы взяли. При­знали нормальным, полноценным мужиком и посове­товали почаще отдыхать и высыпаться. Больше ника­ких рекомендаций, ни одной таблетки не прописали.

—  А на зоне он к тебе приходит? — спросил Кась­янов.

—   Нет, в кабинете не решается возникнуть.

—   Давно он тебя мучает?

—  Давненько. И не знаю, как от него избавиться? Поверишь, жена теперь все ножи под замок прячет. Даже стыдно.

—   Ее, женщину, понять можно: боится за тебя.

—   Ну, а мне вы не верите?

—   Знаешь, Саш, верю. Пока сам этого не пережи­вешь, трудно все это представить,— признался Кась­янов.

И вдруг все трое невольно оглянулись на звук тяже­лых шагов. На них двигалась громадная лохматая тень.

—  Медведь! — выхватил из костра горящий сук Егор и, подняв в руке над головой, хотел швырнуть его в тень, но не достал.

Тень подошла к суку, обнюхала и, фыркнув, свер­нула в кусты, обратно к реке.

—   Я и о пистолете забыл! Завалить стоило зверя! Во, был бы трофей! И мяса на всю зиму хоть зава­лись! — опомнился Соколов.

И тут же все трое услышали раскатистый, гулкий смех, никак не похожий на звериный.

—   Кто это? — дрогнул голос Егора.

—   Медведь,— еле слышно ответил Александр Ива­нович.

—   Зверь или приведение?

—   Хрен его знает! — вытер вспотевший лоб Кась­янов и до самого рассвета никто из троих не пошел в палатку.