Собор 1227 года запретил голиардам петь скабрезные песни на мотив католических молитв Sanctus или Agnus Dei; запрет этот явно доказывает распространенность подобного сочинительства! Голиардическая поэзия, рожденная желанием сбросить ярмо латинской метрики, поначалу выступала как своего рода стилистическое упражнение, задачей которого являлось максимальное использование возможностей акцентного стиха. Латинская модель, построенная на длине слогов и чередовании долгих и кратких звуков, ощущалась явно устаревшей; латынь, отступая, освобождала место местному лимузенскому наречию. Другому языку — другую метрику. В основу нового стихосложения, основанного на количестве слогов, было положено место ударного слога в конце стиха; а вскоре была изобретена рифма. Латинская литургия, церковные гимны, стихи, «тропы» (слово, от которого, возможно, произошло название trobador, «трубадур») стали плодородной почвой, позволившей укорениться различным поэтическим влияниям и, прежде всего, прибывшим из ближайшей мусульманской Испании вместе с прекрасными сарацинскими пленницами, исполнявшими любовные песни, аккомпанируя себе на музыкальных инструментах; влияние арабо-испанской поэзии на становление поэзии трубадуров до конца еще не исследовано. Торговцы прививали сеньорам, проживавшим в городах, пристрастие к восточной роскоши, пьянящим ароматам пряностей и дорогим вещам, о существовании которых прежде даже не подозревали; походы крестоносцев и путешествия паломников прокладывали все новые и новые пути в страны арабского мира.
Стих (vers) стал одним из основных «инструментов» трубадура; до конца XII века этот термин был эквивалентен понятию кансоны (canso), образцовому лирическому стихотворению на мирскую тему. Прославление любви в стихах, положенных на музыку, с использованием каждый раз новой метрической формы — вот тот оригинальный инструмент, изобретенный трубадурами и приспособленный ими для своего необычного ремесла. Все строфы кансоны построены по единой метрической схеме и имеют одинаковую мелодию. Ученый эрудит Иштван Франк насчитал более восьмисот различных размеров, приходящихся на почти две с половиной тысячи сохранившихся песен трубадуров[130]. Если кансона — «инструмент», то другие жанры — скромные «приспособления», порожденные необычайной восприимчивостью трубадуров ко всем проявлениям жизни и гибкостью трубадурского стиха. Самые ранние производные от кансоны — сирвента и тенсона. Жанр сирвенты занимает подчиненное место по отношению к кансоне, заимствуя у нее и мелодию, и размер; однако говорится в сирвентах не о любви, а о предметах, достойных осмеяния, о морали или о политике; широкое распространение этот жанр получил в XIII веке. Можно вспомнить также плач (planh), унаследованный непосредственно из латинской поэзии, особую форму стиха, принятую при сочинении песен, оплакивающих умерших. Жанр тенсоны представляет собой спор на определенную тему и строится в форме диалога между двумя или более участниками. Мелодия тенсоны обычно не оригинальна. Спорщики вполне могут быть лицами вымышленными, в числе их может оказаться сам Господь или даже какая-нибудь ожившая вещь. «Инструмент» позволяет высказываться на любую тему и использовать любые мелодии, от самых изысканных до самых примитивных. Чтобы пополнить жанровый арсенал совершенного трубадура, к трем вышеуказанным основным «инструментам» следует добавить список «инструментов» дополнительных, иначе говоря, популярных жанров, таких, как пастурель, альба, танец, баллада и других, а также значительно более редких поэтических жанров, например жанр cossir (сетование), своеобразной элегии, примечательной своими рифмами, варьирующимися от строфы к строфе.
Арнаут Даниэль заостряет инструмент настолько, что становится возможным изготовлять чрезвычайно сложные украшения; к ним можно отнести жанр секстины. Это поэма в шесть шестистрочных строф, где каждая строка оканчивается одним из ключевых слов, которое вновь повторяется в определенной позиции в остальных строфах; слово, стоящее в конце строфы, начинает следующую строфу; наконец, все шесть ключевых слов, объединенных попарно ассонансами, сконцентрированы в трех последних строках, называемых tornada, или посылка — так же, как и в кансоне. Столь сложное построение свидетельствует о виртуозном таланте автора, создавшего сей чудесный инструмент. Сохранилась и уникальная мелодия этого стихотворения. Секстина имела огромный успех, форма ее полюбилась Данте и Петрарке и еще многим поэтам, вплоть до современных потомков окситанских трубадуров[131].
Однако кансона, трубадурский шедевр, жанр, самой природой предназначенный для поэтических изысканий, — словно в насмешку! — претерпит урон в плане техники стихосложения. В конце концов многие станут находить удовольствие в искажении его симметрии и уничтожении гармонии, в результате чего образуется descort*, поэтический разнобой. Сохранилось десятка два дескортов, и все они представляют собой куртуазные любовные песни. Каждая строфа в них имеет свой размер и свою мелодию. Одно из таких стихотворений принадлежит Раймбауту де Вакейрасу; в нем каждый куплет (cobla) написан на своем языке: провансальском, итальянском, французском, гасконском, галисийском, а в последней строфе все языки собраны вместе — по две строчки на каждом[132]. Это стихотворение является убедительным доказательством многоязычия жителей юга средневековой Европы.
О куртуазных добродетеляхКуртуазные добродетели превозносятся главным образом в кансонах. А кансоны воспевают прежде всего любовь. Fin’amor, любовь куртуазная, утонченная, любовь как добродетель, достоинство, заслуга, любовь, объединяющая в себя все ключевые понятия языка трубадуров. Разумеется, ни желание, ни чувство из понятийной системы не исключаются, однако реализация их переносится на более высокую ступень, в область духовного совершенства личности; любовь — своеобразная школа духовного роста индивида. Концепция любви у трубадуров стала первым этапом на пути становления субъективизма в литературе.
Трубадур поет, потому что он влюблен, хотя ему далеко не всегда отвечают взаимностью; однако он утверждает, что в любви главное любить (даже когда поэт жалуется, что не любим), ибо, как добавляет, к примеру, Бернарт де Вентадорн, от любви лучше становится и поэтическое мастерство, и сам человек! Ценность человека, который любит, возрастает; подобное утверждение звучит вполне гуманистически.
При дворах сильных мира сего — королей и сеньоров — всегда найдется место для людей, готовых содействовать славе хозяев этих дворов. Надо неустанно восхвалять воинские подвиги, чтобы поддерживать воспоминание о мужестве тех, кто совершил их, и превозносить щедрость былых времен, дабы заслужить награду и новые милости: кров на зиму, пищу, теплую одежду, коня или деньги, чтобы было с чем пуститься в путь.
Трубадуры отнюдь не считают бедность добродетелью; таковой она является, скорее, для церковников; однако и они молчат об этом вплоть до возникновения в середине XIII века нищенствующих монашеских орденов. Трубадуры воспевают «людей богатых», то есть могущественных, и причисляют к добродетелям юность (joven). В творчестве Бертрана де Борна слово «юность» имеет сорок три контекстных значения. Оно обладает обширным семантическим полем, покрывающим весь комплекс куртуазных добродетелей, присущих классу молодых холостых рыцарей. Не имеющие средств к существованию, молодые рыцари постоянно пребывают в поиске, постоянно жаждут благодеяний; будучи зависимыми от сеньора, они ожидают от своего повелителя щедрых даров (largueza) в виде денег и земель; стремясь заслужить уважение дамы-госпожи, они также ждут от нее щедрости, не имея оснований надеяться на более ощутимые милости. Они чрезвычайно щепетильны, у них высоко развито чувство чести, и поэтому более всего они боятся клеветников (lauzengiers), злых завистников, стремящихся очернить их в глазах дамы и оговорить перед мужем: клеветник — персонаж, более всех подвергающийся поношениям. Молодому человеку надо жить в самой гуще придворной жизни, дабы учиться владеть своими чувствами, уметь подавлять их, стараясь не стать объектом насмешек со стороны старших, пытаться сдерживать свои порывы, то есть исповедовать добродетель mezura («мера») и являть пример самоотречения, терпения и самообладания. Подобно истинной радости францисканцев, наслаждение трубадуров также имеет своим источником не-обладание. Словарь и систему жестов, с помощью которых происходит ухаживание за дамой, куртуазные поэты заимствуют из ритуалов принесения оммажа, то есть установления феодальных связей, соединяющих их с сеньором, супругом дамы.