Нехорошее, мерзлое чувство знакомо расползлось по груди, шевельнулись волосы на затылке, онемели ноги, и Шелихов, сглотнув, закрыл глаза, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Зомби… да, он всегда не то чтобы сильно боялся их, но испытывал смешанные чувства гадливости, отвращения и даже жалости. Да, было страшно, конечно, но страшно было стать такой же бродячей мерзостью. Некоторые сталкеры стреляли в кадавров, хотя толку от этого было не особенно много — бывший труп, как правило, отказывался умирать во второй раз и продолжал топать по Зоне, словно не заметив цепочек сквозных дыр в груди, из которых и кровь-то не шла. Семен их никогда не стрелял, а, завидев, просто отходил в сторону или, затаившись, ждал, пока пройдут мимо, если не хотелось менять намеченный маршрут. Из всех известных тварей Зоны эти, пожалуй, были хоть и жуткими, но не особо опасными, почти безвредными. Правила с ними простые — на пути не стоять, не подходить и, уж конечно, не трогать. Даже если не нападет, то или заразу на себе таскает, или ядовит насквозь — жрут ведь все, начиная от тряпок и заканчивая аномальными образованиями. Пугаться их особо не стоило — в Зоне, как и на Большой земле, страшиться следовало живых, а не мертвых. Семен и не боялся. Раньше.
Теперь то ли действие лекарства уже прекратилось, то ли страх оказался все же сильнее научного препарата, но Шелихов чувствовал, как по мере приближения зомби ему становилось все хуже. Он даже не сразу услышал вопрос Ткаченко, стрелять ли этих, а когда услышал, не смог ответить — горло свело судорогой, и вместо слов послышалось тихое невнятное мычание. Шелихов негнущимися пальцами начал царапать пластиковую коробку со шприцами, руки немели, и когда раздалась громкая, трескучая автоматная очередь, Семен, вздрогнув всем телом, выронил пенал. Попал ли Андрей, сталкер уже не увидел. Он лег на землю, облапив дробовик, и тонко заскулил, чувствуя, как вместе с приступами ужаса душу точат невыносимый стыд и отчаяние. В голове крутилась одна мысль — вернуться домой, в свою темную, припахивающую плесенью комнатушку, завернуться в одеяло и, намертво вцепившись в спинку кровати, дождаться конца всему этому страху, яростно вышвырнуть из своего личного бытия весь этот мир с его Зонами, ходячими трупами, памятью, ужасом, гнилыми мертвыми речками, людьми, землей и небом. Чтобы вокруг была только темная холодная пустота, абсолютное ничто, в котором так здорово было бы раствориться, спрятаться так, чтобы никто и никогда не нашел…
— Не могу больше… — сдавленно, глухо заревел сталкер и, до крови ломая ногти, вцепился в землю. — Пристрелите на хрен… не могу так жить…
— Возьми себя в руки, мужик, — кто-то жестко схватил Семена за шиворот, рывком приподнял и, судя по странному онемению на шее и звуку хлопка, даже ударил. — Успокойся! Ну!
Как ни странно, Шелихова поднимал не военный, а Лазарев. Несмотря на тяжелый шок, Семен ощутил даже что-то вроде удивления — на скулах Игоря вздулись желваки, глаза горели так, что казалось, могут треснуть стекла очков.
— Ты, зараза, нас проведешь, понял? Проведе-ошь… соберешься и проведешь… не сметь, понял? Зар-раза… — Ученый бесцеремонно прошелся по карманам Серого, выудил пачку «Альянса», прикурил и сунул дымящуюся сигарету Шелихову в зубы, — давай, тяни… зар-раза… Андрей Николаевич, будьте добры, в моем рюкзаке есть фляжка с коньяком.
— Проще пристрелить… — Семен закашлялся, подавившись дымом. — Чё вы со мной цацкаетесь…
— Ага, вот прямо сейчас и пристрелю… — Игорь кивнул. — Сначала пей давай… зараза такая. Видел бы ты себя со стороны. Страшнее тех матричных организмов, честное слово, я уж думал, прямо здесь кончишься. А нам без тебя нельзя… нельзя, зараза этакая…
— Довел бы и я, — буркнул Ткаченко. — Ты не обижайся, сталкер, не по злобе я это скажу, но какой из тебя, на хрен, проводник? Тебе всю нервную систему заново прошивать надо.
— Нельзя, Андрей Николаевич. — Ученый вздохнул.
— Нельзя… хм, ну ладно. — Капитан пожал плечами. — Только я так и не врубился ни разу, почему.
— В Москве погибли или бесследно пропали шестнадцать научных экспедиций из шестнадцати, что пошли без проводников, имеющих опыт Зоны. Из девяти следующих, тех, что вели бывшие сталкеры, в полном составе вернулись семь. Вернулись семь, понимаете, и восьмая группа понесла потери в Крылатском — погибли полевой лаборант, ученый-биолог и, на обратном пути, сталкер-проводник, который все-таки вывел большую часть группы. Девятая группа, возможно, тоже жива, так как сигналы пропали сразу у всех в районе метро «Проспект Мира», где регистрировались временные петли, так что есть шанс, что они еще вернутся. Есть шанс. А у тех шестнадцати групп, получается, шансов не было.
— Их вели сталкеры… — Ткаченко выделил интонацией последнее слово.
— Только пять групп, — Лазарев хмыкнул. — Остальные экспедиции вели ученые, имевшие значительный опыт Зоны, одну, ту, которую до сих пор не нашли, военный сталкер и еще одну — бывший бандит и мародер Судак.
— Видимо, он и загубил часть группы? — предположил капитан.
— Нет… — Лазарев покачал головой. — Все вернулись живы и даже почти здоровы, только одного ученого с тяжелой психической травмой пришлось отстранить от полевых работ.
Андрей покачал головой, вздохнул и посмотрел на Шелихова уже не с раздражением и неприязнью, а почти сочувствием.
— Эх, ты, сталкер-проводник, опытный бродяга. Смотрю вот на тебя, и самому жутко становится. Ты мне скажи — это реально Зона так спалить может?
— Не… — зло выдохнул Семен. — В детстве из-за угла букварем по кумполу получил. С тех пор собственной тени шарахаюсь.
— Слушай… — Андрей миролюбиво поднял руки. — Что ты на меня кидаешься по поводу и без? Просто спросил, а ты — в оскал сразу…
— Да. Реально может. Сам ведь там был, в Зоне. Что тогда спрашиваешь? — Шелихов раскрыл пенал со шприцами-тюбиками. Трех уже нет… семнадцать штук всего осталось, а ведь ходка только-только началась. Черт… проклятие. Надо было у профессора еще две-три таких коробочки выцыганить. Ну а пока волна спокойствия мягко разошлась по всему телу, хотя руки до сих пор почему-то крупно трясло, а ноги пока отказывались ходить.
— Был. — Андрей вдруг странно хохотнул и, порывисто вздохнув, продолжил: — Командовал опорной точкой Периметра. Полгода просидел за бетонным забором и Зону, если честно, только в прицельный модуль наблюдал.
— Ну и как?
— Да никак. У нас место было очень тихое, спокойное. Ни тварей, ни вашего брата. Все бы хорошо, но все ж страшновато было, конечно. Особенно по ночам. — Ткаченко задумчиво улыбнулся. — Там от нас недалеко сельский погост был, весь лесом зарос, даже в бинокль не разглядеть ничего, и хоть пугали нас, но никто там из земли не вылезал и у забора не шатался. Все равно боялись и близко не подходили, хотя по нейтралке и положено было патрулировать. А Зона… хм, ну, что Зона? С вышки дома видать, серые все, заколоченные, трубы в небо торчат, трактор ржавый, и ничего необычного ну вообще не видно. Заброшенный поселок просто, каких сейчас много. Если бы не веяло от всего этого какой-то необъяснимой жутью, то и не поверил бы я никогда, что там смерть за каждым углом. Я и стрелял-то раз всего, ночью, по тепловизорам. Что-то здоровое было, а что — не разберешь. Я и накрыл его из «Корда». Утром в бинокль смотрели — какой-то багровый холмик из травы торчал, а что или кто это было, черт знает. Желающих прогуляться и полюбопытствовать не нашлось. Сегодня вот второй раз стрелял… не по мишеням.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});