ГЛАВА XVI
То, что Жан очутился на совершенно незнакомой станции, в то время как рассчитывал через час быть в Вене, показалось ему только лишней насмешкой судьбы. Волнующая сцена с Ирэн до последней степени взвинтила его нервы. Теперь наступила реакция, и он испытывал страшный упадок духа.
Поведение Ванды де Кланс было для него ясно. Он не был глуп и понимал ее побуждения не хуже ее самой. Он удивлялся ее проницательности. Все же он знал такое, чего не знала она. Эта мысль на секунду подбодрила его. Ирэн была снова в его объятиях, его губы прижимались к ее губам. Да, в ней таился огонь страсти, и он разбудил его. Он любил, он обожал ее. Он яростно стиснул свои руки. Она должна стать его женой, он добьется этого! Затем он вспомнил ее положение в обществе, ее богатство, ее замок. Впрочем, еще на докучливые упреки отца в Лионе он любил отвечать: «Артист по своему положению стоит выше всякого класса общества. Нет никого, кто был бы выше его».
Он верил в это еще и теперь, но практическая складка его ума все же сильно поколебала это убеждение, и вид обстановки, в которой живут люди высшего общества, слегка смутил его.
К девяти часам вечера он, наконец, добрался до Вены. Он в темноте брел домой. Шел дождь мелкий и теплый, весенний дождик, несущий в своих ласковых капельках неясный запах полей, лесов, ранних цветов. Его лицо было влажно, а пальто промокло раньше, чем он дошел до дома. Но он ничего не замечал. Он вновь переживал свое объяснение с Ирэн, позабыв обо всем окружающем. Подходя к дому, он не обратил даже внимания на то, что окно его было освещено.
Он открыл дверь и вошел в свою комнату. Аннет вскочила с дивана. Ее лицо было в пятнах от слез.
– Жан! – воскликнула она умоляюще.
Она подошла к нему, обхватила руками его голову и попробовала привлечь к себе. Жан уклонился. Тогда она поняла, что всякая надежда потеряна. У него появился новый интерес в жизни, и это заслонило в его душе прежние чувства. Аннет беспомощно вскрикнула; ее лицо побледнело, ее бедные глаза опухли.
– Я слышала об этом… Я видела объявления, – сказала она. – Ты даешь концерт. Тебя ждет слава, и потому ты бросаешь меня.
Жан мотнул головой. Смокший воротничок тер ему шею. Это прозаическое ощущение вернуло его к действительности и сбило его экзальтацию. Он оказался в состоянии заметить не без удовольствия, что на столе стоит ужин, маленький праздничный ужин из яиц и салата. Такими ужинами он и Аннет в прежние дни не раз лакомились, братски деля трапезу. На примусе напевал чайник. Жан бросился в кресло и принял позу знаменитого виртуоза, которая его часто восхищала на открытках.
Аннет подошла и встала рядом с ним на колени.
– Ты меня простил, милый, – сказала она, прижавшись щекой к его щеке.
Он чувствовал теплоту ее рук. Ее нежная щека касалась его лица. Ее руки обвились вокруг его шеи. Она положила свою голову на его мокрый воротничок и улыбалась ему. Он не мог удержаться, чтобы не поцеловать ее.
– Какое счастье, милый, какое счастье! – говорила она, задыхаясь от радости. – Господи! Они будут превозносить тебя! Как они будут кричать и визжать от восторга, когда ты будешь играть!
Жан возбужденно рассмеялся и сказал:
– Ты, правда, рада за меня, крошка?
Она взглянула на него с обожанием. Он снова рассмеялся. Все, что он хотел, само давалось ему в руки.
Аннет неожиданно заметила, что его платье дымится от влаги. Она быстро вскочила и достала его единственный костюм для перемены. Она заставила его переодеться, а также снять ботинки и протянуть ноги к камину.
На сковородке жарилось рагу, и, когда оно шипело от жара, в комнате чувствовался пряный дым. Вслед за рагу на столе появились кофе и большие ломти свежего хлеба.
– Прошу к столу, – церемонно сказала Аннет. Они ужинали, сидя рядом. Жан глотал пищу с дикой жадностью, все время смеясь и жестикулируя. Аннет, наполнив до краев его тарелку, молчала, затаив дыхание. Наконец, его быстрая речь затихла, и Аннет также вставила слово:
– Знаешь, я тоже сделала карьеру. Я еду с труппой господина Шалька в Лондон, Париж и Будапешт. Я буду получать хорошее жалованье.
Она взяла его за руку и продолжала:
– Мы оба можем скоро разбогатеть. Мы тогда сможем устроить свой дом.
Ее глаза осторожно наблюдали его лицо.
– В четверг я уезжаю.
Он сжал ей руку. У него не было минуты за всю бурную прошлую неделю, чтобы вспомнить об Аннет. Сейчас он с новой силой почувствовал ее прелесть.
– В таком случае, ты должна быть доброй со мной, – заявил он настойчиво.
Ее щеки вспыхнули нежным румянцем:
– Потом, когда кончатся наши гастроли в Будапеште, – начала она, но в это мгновенье где-то на улице гулко пробило двенадцать.
– Жан, я должна идти. Ну, теперь все будет хорошо.
Она хотела встать, но Жан стал ее удерживать:
– Ты не можешь уйти. Только что ты сама сказала, что хочешь иметь один дом со мной. Как же ты теперь можешь оставить меня?
Его голос звучал резко.
– Пусти меня, – шептала Аннет, и слезы слышались в ее голосе. – Ты не понял меня. Я думала о браке.
Жан сильнее сжал ее руки. После сегодняшнего триумфа сопротивление Аннет казалось ему нелепым. Он видел в трепетном полумраке ее мягкие, льняные волосы, эти золотые волосы и пылающее лицо.
– Не оставляй меня! – неожиданно воскликнул он, прижимаясь к ней. – Не оставляй меня! Потом мы все наладим… потом, когда будем богаты и знамениты, когда ты вернешься из твоего турне! Дорогая, или ты забыла тот день, когда мы впервые целовались? Я люблю тебя. Клянусь, я люблю тебя!
Его горящие юные губы искали ее губ и нашли их. Она сделала последнюю отчаянную попытку.
– Ты женишься на мне, Жан?
Он крепче прижал ее к себе и зажал рот поцелуем. Затем выключил свет.
ГЛАВА XVII
Утром он встал в плохом настроении духа. Он сидел, угрюмо глядя на кофе, оставленный ему Аннет. Она ушла, чтобы сделать последние приготовления перед отъездом в Будапешт. Он остался один. Он осмотрел свою маленькую комнатку. Прибранная Аннет, она выглядела уютной и безукоризненно опрятной. Аннет рано встала и вычистила все, что только можно было вычистить. Она приготовила простой вкусный завтрак и затем ушла, не попрощавшись, так как думала, что он спит.
Он, однако, не спал. Он уже проснулся и испытывал мучительный упадок духа. Но это ничуть не походило на угрызения совести. Он встал, оттолкнул ногой стул и, зевая, подошел к окну. Он сам отравил воспоминание о своем счастье, и потому он был зол на себя. Следующий день, который ждет каждого, схватил его в свои когти. Он уже не был свободен!
– Проклятье! – сказал он, охваченный внезапным приступом злобы.