Словно каждый нашёл по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с чёрной рамой,
Из которой глядит тот самый,
Ставший наигорчайшей драмой
И ещё не оплаканный час?
Это все наплывает не сразу.
Как одну музыкальную фразу,
Слышу шёпот: "Прощай! Пора!
Я оставлю тебя живою,
Но ты будешь моей вдовою,
Ты – Голубка, солнце, сестра!"
На площадке две слитые тени...
После – лестницы плоской ступени,
Вопль: "Не надо!" и в отдаленье
Чистый голос: "Я к смерти готов".
Повторю: в поэме "Без героя", которая писалась и переписывалась неоднократно с 1940-го по 1962-й, Ахматова не обозначила чётко ни одной тени, кроме мужа своего Николая Степановича Гумилёва. Она осталась навсегда его Прекрасной Дамой, а он её Паладином во всей разнообразной чертовщине, которая окружала при жизни обоих.
Уход Поэта описан и прокомментирован во многих исследованиях с момента открытия архивов КГБ на эту тему. Последнее – прекрасная книга Юрия Зобнина "Казнь Николая Гумилёва".
Как встретил революцию Поэт? Прежде всего, в трудах творческих и просветительских. С 1917 по 1921 год написаны лучшие его стихи, Гумилёв также заявляет себя как деятельный организатор и пропагандист отечественной и всемирной литературы, руководит Союзом поэтов Петрограда, инициирует различные культурные начина- ния. Как офицер, Гумилёв по началу не примкнул ни к красным, ни к белым. Даже увлёкся одним из героев "красного террора", о чём написал в стихотворении "Мои читатели", где:
Человек, среди толпы народа
Застреливший императорского посла,
Подошёл пожать мне руку,
Поблагодарить меня за мои стихи.
Этот "читатель" не только пожал благодарно руку Поэту, он ходил в петроградском "Союзе поэтов" буквально по пятам Гумилёва, бормоча его стихи. Этот человек слыл покровителем Есенина, этому человеку дарил свои сборники Маяковский. Далее передаю слово Юрию Зобнину: "Этим человеком был Яков Григорьевич Блюмкин, левый эсер, заведовавший в 1918 году секретным отделом по борьбе с контрреволюцией ВЧК, в прошлом – убийца германского посла графа Мирбаха (что послужило сигналом к началу восстания левых эсеров), а в недалёком будущем – невольный соучастник убийства Есенина в гостинице "Англетер".
Блюмкин буквально очаровал поначалу Гумилёва-поэта. Ещё бы, знаменитый террорист не из-за угла, а принародно "застрелил императорского посла". Кроме того, был организатором компартии Ирана – страны персидских миниатюр, обожаемых поэтом, куда рвались также Есенин и Хлебников, страны, планировавшейся в качестве плацдарма для экспорта революции в Индию – "страну духа" – так называл Индию Гумилёв. Какую роль сыграл Блюмкин в судьбе Гумилёва, неизвестно. Зато хорошо известна роль другого чекиста, следователя по особо важным делам Якова Сауловича Агранова, которому поручили дело Гумилёву по обвинению его в контрреволюционном заговоре.
Участие поэта в заговоре, в так называемом "деле Таганцева", до сих пор остаётся предметом споров. Был ли он активным участником "Дела" или резервировался для культурного строительства будущей России, когда заговор увенчается успехом, – об этом написано много. Но одно ясно – чем дальше развивались события, тем больше развеивались иллюзии поэта и патриота в отношении воцарившегося режима.
Русская история во все периоды её была предметом всевозможных "научных" спекуляций, начиная с Ломоносова, когда её писали преимущественно "люди заезжие" или преклонившиеся пред ними, и до наших дней, когда в исторической науке доминируют те же фигуранты. По сию пору в учебниках бытует мнение, что 1917 год начался ничтожной, по мнению советских историков, Февральской революцией (по мнению "либеральных", подлинно освободительной). А продолжился этот роковой год Октябрьским переворотом большевиков, которые установили свою национальную, отвечающую интересам народа (советский взгляд) власть и безжалостную, принесшую России неисчислимые беды (взгляд "либералов") диктатуру. Как выясняется теперь, та и другая модель управления Россией (как, впрочем, и третья – горбачёвско-ельцинская) были инспирированы извне. Об этом также много сказано в последние годы: о "пломбированном" вагоне Ленина, о деньгах Парвуса, об американских миллионерах-вдохновителях Троцкого и тех же вдохновителях "перестройки" и ельцинской "суверенной" России.
В трескучей пропаганде СМИ совершенно тонут факты о том, что, выйдя из пломбированного вагона, Ленин распрощался и с немецким генштабом, организовавшим ему проезд из заграницы в Россию, и с Парвусом, снабдившим его деньгами. Что касается Сталина, то он вообще для партии больше- виков ни у кого денег не брал, добывал их сам своими "эксами". И самое главное, к организации ЧК никакого отношения не имел, к убийству царя Николая – тоже. После окончания Гражданской войны, когда навестил в Грузии религиозную мать и та спросила "Правда, что ты убил царя?" ответил: "Нет, мама, я в это время воевал".
... Во времена Гумилёва ещё царил произвол революционеров пришлых, приехавших из-за границы и пытавшихся навязать России интернационализм по Троцкому. С двухмиллионным холокостом донских казаков, с многотысячными расстрелами врангелевских офицеров, добровольно сложивших оружие в обмен на помилование.
Как ко всему этому мог относиться Гумилёв? Так, как это описано в "Заблудившемся трамвае", "Пьяном дервише" "Звёздном ужасе", в написанном за несколько лет до смерти стихотворении "Рабочий" – мужественно, стоически, с верой в Россию "Нового Иерусалима". Кто-то в такой вере может увидеть неоправданный романтизм, кто-то восхождение в иную светлую реальность, которая доступна самым главным мудрецам – детям, видящим в грозовом небе не горе, не ужас, но "просто золотые пальцы", которые "показывают, что случилось, что случается и что случится" ("Звёздный Ужас").
Как сказано выше, допрашивал Николая Степановича следователь Яков Агранов, подписывавший протоколы допросов фамилией Якобсон. Этот человек в отличие от Дантеса отлично понимал, "на что он руку поднимал", так же, как и Блюмкин, знал наизусть стихи Гумилёва, цитировал их во время допросов. Понимая патриотический настрой поэта, рисовал ему радужные картины будущей России, во имя которой действуют большевики, добиваясь покаяния и выдачи сообщников. В картины Гумилёв не поверил, друзей не сдал, говорил о себе сдержанно, но в то же время не хитрил, взглядов не скрывал, умер, как человек чести, оставив посмертные легенды...
Остановимся ещё на одной, малоизученной странице жизни Н.С. Гумилёва – его взаимоотношениях с Н.К. Рерихом, позднее продолженных довольно тесным сотрудничеством их сыновей Льва Николаевича и Юрия Николаевича. В 1912 году, будучи в Париже, Николай Гумилев писал об открывшейся тогда в Париже выставке картин Рериха: "На фоне северного закатного неба и чернеющих елей застыло сидят некрасивые коренастые люди в звериных шкурах; широкие носы, торчащие скулы – очевидно, финны, Белоглазая Чудь" (речь идёт о картине "Поморяне. Вечер"). На другом полотне ("Поморяне. Утро") – "тоже северный пейзаж, но уже восход солнца, и вместо финнов – славяне. Великая сказка истории, смена двух рас, рассказана Рерихом так же просто и задумчиво, как она совершилась давным-давно среди жалобно шелестящих болотных трав". Письма с выставки были опубликованы в журнале "Весы", редактируемом Брюсовым. И далее: "Не принимая современную Россию за нечто самоценное, законченное, он (Н.К. Рерих) обращается к тому времени, когда она ещё создавалась, ищет влияний скандинавских, византийских и индийских; но всех – преображённых в русской душе".
За этими вроде бы чисто эстетическими оценками кроются напряжённые поиски доисторических корней славянства предпринятые Гумилёвым. Кому, кроме специалистов, известно, что наряду со своими африканскими путешествиями поэт совершил экспедицию на русский Север в поисках легендарной Голубиной Книги, хранящей, согласно легенде, таинственные космические знания о прошлом и будущем Земли? Эту книгу, начертанную литерами праславянской азбуки на многометровой скальной поверхности, Поэт нашёл и пробовал расшифровать. Вот откуда его интерес к Н.К. Рериху.