«Конану из Киммерии — князь и духовный хранитель Тай Цзона.
Молю тебя и заклинаю именем твоего сурового бога Крома, Властителя Могильных Курганов, приди на помощь мне и моему народу. Прошу тебя об этом если не в память о нашей давней дружбе — ибо вряд ли можно назвать дружбой несколько дней, проведенных под одной крышей, — то в память о выпитом вместе вине и съеденном вместе хлебе. И я, и семья моя, и беззащитный народ мой ныне волею Императора ввергнуты в наихудшую беду, которую только можно измыслить.
Прошу тебя, приезжай как можно скорее, потому что даже выехав наутро от получения сего письма, ты опередишь захватчиков на три дня, не более… Тай Юэнь Чжанг из династии Тай».
— Ну, и что все это значит? — спросил Конан, прочитав письмо. Самое удивительное в этом послании было не то, что какой-то кхитайский князь просил его о помощи, ссылаясь на давнее знакомство, а то, что письмо было написано на туранском языке — изящной, легкочитаемой вязью, как будто писавший знал, что кхитай-ские знаки варвару понятны не более, чем темные иероглифы Стигии.
— Пусть позволит Солнцеподобный объяснить, — быстро, словно боясь, что его тут же перебьют, заговорил старик. — Недавно ко двору Императора прибыли иноземные послы. Знатный князь из Зингары привез Императору драгоценный дар, и Повелитель Звезд отдал ему за это наше маленькое княжество, Тай Цзон. Кайбон наш, Тай Юэнь, да снизойдет на него милость Падцы, уже много лет болен, сыну его едва сравнялось десять зим. И потому Дваждырожденный решил поставить над княжеством иноземного правителя, коль скоро, как он думает, власть ныне в нетвердых руках. Но нам не нужен чужестранец! — Личико кхитайца сморщилось, словно из его головы-лимона разом отжали сок. — Мы любим нашего государя и скорее будем дожидаться вступления в Мужской Возраст юного принца, чем покоримся тому темному, с лицом хищной птицы!
Конан хмыкнул: зингарец, по его мнению, больше смахивал на спесивого петуха, чем на хищную птицу. Но старик, несомненно, говорил именно о герцоге Лара. Так вот он, оказывается, зачем прибыл в Кхитай! Римьерос Безземельный решил отвоевать себе на стороне собственное королевство — с благословения Императора.
— Ну ладно, а я-то вам на что? У вашего князя, как бы стар и болен он ни был, должна быть армия, должны быть люди„ Что я сделаю один? У зингарца сотня своих мечников, да Император ему даст еще две сотни!
— Мой кайбон сказал мне, что ты один можешь разгромить целую армию, о могучий! — Стараясь придать больше убедительности своим словам, кхитаец прижал к груди сплетенные пальцы. — Скажи, что ты хочешь за свою службу — и, хоть и бедно наше княжество, мы отплатим тебе щедро!
Конан впервые за весь разговор взглянул на старика с некоторой заинтересованностью.
— Щедро, вот как? Что же это у вас за страна такая — княжество бедно, правитель стар и немощен, наследник — едва ходить научился. Что с вас взять?
Кхитаец обиделся.
— Правитель наш, святостью близкий к Великому Учителю Падде, не стар и не немощен! — Голос вельможи сорвался на высокую ноту. — Ему передалась часть Божественной Силы всех государей Тай Цзона! Жалея нас, недостойных, он исцелял всех, кто приходил к нему. Все, кто хотел, получали его благословение и предсказание, шла ли речь о рождении ребенка или урожае риса! И вот однажды мы подобрали в горах путника — израненного, еле живого. Наш князь принял чужестранца в своем Доме-на-Вершине-Горы, вылечил его. Вскоре тот ушел. Но свою болезнь он оставил государю, и вот уже три года мучают нашего князя боль в груди и кашель. И не исцелить их ни травами, ни постом и молитвой… — Старик говорил все тише, тонкий его голос был уже еле слышен, как бывает еле слышен голос сказителя, когда он то ли поет, то ли говорит в сумерках у очага. — А последние месяцы начал он кашлять кровью, и очень боимся мы, что Учитель Падда заберет его к себе, столь велика сила и святость его» Мы теперь стараемся его не беспокоить, и приходим за предсказаниями только в случае крайней необходимости — когда засуха или мор на скотину и птицу…
Киммериец слушал старика сдвинув брови.
— Он что же у вас колдун;
— Нет, он — святой, — с убежденностью ребенка заявил кхитаец. — В его руках — Изначальная Сила Падды.
Конан мельком взглянул на свои руки. В них тоже таилась когда-то Сила. Год потратил он на то, чтобы обрести ее: год ученичества у святого старца, год мучений, неудач, проб и ошибок. Но в конце концов ему удалось вызвать дремлющую в нем до поры искру ясного голубого пламени — так что ладони его превращались в чашу, полную живого огня. Год понадобился ему, чтобы понять: эта Сила — не для него. Но Конан не считал этот год потраченным зря. Помимо умения метать молнии из ладоней, старец научил его искусству владения клинком, Искусству Убивать. И, быть может, не так уж и не прав этот таинственный князь, заявляя, что Конан один стоит целой армии. Вот только откуда он об этом знает? Или слава о Конане-с-двумя-мечами докатилась уже до самого Края Мира?
— Предсказание, — хмыкнул Конан. — И сбываются они, эти его предсказания?
— За все тринадцать поколений ни один кайбон Благословенной Земли не ошибался еще ни разу, — с гордостью заявил старик. — Все, что говорит наш князь, исполняется в точности. Только на глупые вопросы никогда не дает он ответа. — Тут посланник святого кайбона посмотрел на Конана почти сурово. — Поэтому если есть у тебя вопрос, ты получишь на него ответ — если этот ответ существует.
— А какие это вопросы — глупые? — сощурился киммериец.
— Никогда не спрашивай, в какой день умрешь, никогда не спрашивай, что есть горе, а что счастье, — нараспев ответил кхитаец, словно повторял наизусть свод правил. — Никогда не проверяй сплетен, никогда не спрашивай о том, что тебе запретили знать… Однажды — это было триста лет назад — к кайбону Тай Цзон пришел глупый человек и спросил: «В чем смысл жизни?» Кайбон не может отказать никому из своего народа, и он попытался узнать ответ на этот вопрос…
— Ну и?
— Он ушел в горы и не возвращался тридцать лет. А когда вернулся — он был уже не человек, он был Бог. Он принес ответ на глупый вопрос, но к тому времени спрашивавшего уже не было в живых. — Кхитаец посмотрел на Конана, как тому показалось, лукаво. — Поэтому лучше всего задавать вопросы, на которые можно просто ответить «да» или «нет».
— А лучше всего — не задавать вовсе, — понимающе усмехнулся киммериец. Перед глазами у него, как живое, встало смуглое узкое лицо с тонкими чертами и темными, чуть раскосыми глазами. «Умение задать правильный вопрос — это искусство. Сам я никогда не испрашивал себе предсказания в Храме Огня».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});