Читать интересную книгу Педро Жестокий - Франсуа Пиетри

Его сын, Ванцлав Пьяница — другая типичная фигура XIV века, которая казалась бы еще более мерзкой, чем Педро Жестокий, если бы его поступки не объяснялись некоторым умственным расстройством. Он был человеком распутным и склонным к самым экстравагантным излишествам. Ванцлава заточил в тюрьму его брат, Сигизмунд, но ему удалось сбежать на лодке с помощью девушки из простонародья, на которой он впоследствии женился. Затем, продав Ломбардию Джану Галеаццо Висконти за сто пятьдесят тысяч золотых экю, пфальцграф Рупрехт изгоняет его из империи и заточает в пражскую башню. Ванцлав опять сбегает, и запуганный им сейм провозглашает его королем Богемии. С именем этого государя, которого очевидцы того времени сравнивают с Нероном, Сарданапалом, Копронием, связано множество отвратительных историй. Недовольный блюдом, он приказывает насадить на вертел и зажарить своего повара. Рядом с собой он держит злого дога, который кидается на каждого встречного. Он ни на шаг не отпускает от себя палача и обедает с ним за одним столом. Он бросает во Влтаву священника, который отказался раскрыть ему тайну исповеди.

Ванцлав умер смертью, достойной своего правления: поссорившись со своим виночерпием, он схватил его за волосы, пронзил кинжалом, а затем, как описывает историк того времени, неожиданно рухнул на землю «со страшными криками и покраснев как лев». Его хоронят в гробнице чешских королей, но чернь откапывает его труп и бросает в реку. Тело вылавливает рыбак и продает за двадцать дукатов родственникам государя.

В миланском герцогстве, рассказом о котором мы закончим это долгое повествование об убийствах и преступлениях, яростная борьба гибеллинов и гвельфов связана с такими же кровожадными интригами.

Аццо Висконти, наместник императора, приговорил к смерти своего дядю Марка. Лучано Висконти был убит своей женой Изабеллой де Фиеско, которую он уличил в измене. Матео II, племянник Лучано, точно так же поступил со своими братьями Галеаццо и Бернабо. Бернабо, погрязшего в насилии и распутстве, отправили в тюрьму, где его впоследствии заколол его зять Джан Галеаццо.

Джан Галеаццо, который одновременно купил свой титул герцога Миланского и свою молодую супругу, Изабеллу Валуа, почти не успевает запятнать себя новыми преступлениями, так как умирает от чумы под стенами Флоренции. Но его сын, Джан-Мария, превосходит отца в низости. Отравив свою мать Екатерину, он изощряется в жестокости и преследованиях. Тиран и садист, он кормит псов трупами своих жертв. В конце концов его заколет кинжалом бастард Астор, его кузен.

В XV веке на смену Висконти придут Сфорца, которые будут не лучше их. Якобо, сын пахаря, ставший кондотьером простого ландскнехта, приказал зарезать Оттобона Терци, предал всех, кого только мог, и умер в уличном бою. Один из его незаконнорожденных сыновей, Франциско-Алессандро, захватывает герцогство и становится хозяином Италии; менее кровожадный, чем его предшественники, он отличается только своим коварством и порочностью.

Его сын, Галеаццо Мария, отравит свою первую жену, Доротею Гонзаго, и свою мать, Бланку Висконти, а его самого убьют три дворянина, которые поплатятся за это жизнью. И, чтобы закончить это печальное перечисление преступлений, вспомним, что Джана Галеаццо Марию, сына Галеаццо Марии, отравил его дядя, знаменитый Людовик Моро, который, чтобы захватить власть, вначале отрубил голову Симонетте, министру и регенту герцогства, одному из редких порядочных людей той ужасной эпохи.

Если бы Педро Жестокий один менее чем за двадцать лет своего правления не совершил то, что потом пытались превзойти самые худшие правители, Испания казалась бы зараженной этой кровавой чумой XIV и первой половины XV веков менее, чем другие христианские нации. До Педро Жестокого и после него в Кастилии и на остальном полуострове были достойные государи.

Его отца, Альфонса XI, несмотря на беспутную семейную жизнь можно считать великим королем. Следовавшие за Педро правители, начиная с Энрике Трастамарского и заканчивая Энрике Беспомощным, будут бледными и слабыми личностями, но им нельзя поставить в упрек ни одного по-настоящему преступного деяния.

Такими же были и короли Арагона до Педро IV и после него (на личности этого монарха мы еще остановимся подробнее), и ничто не свидетельствует об этом лучше, чем доброжелательные прозвища, которым их наградят потомки: Отец Отчизны, Добродушный, Монах, Честный, Великодушный. В Наварре Карл Злой также был единственным, кто резко отличался от других, не столь выразительных королей.

Зато Португалия — которая почти что являлась частью Испании того времени и по географическому положению, и по династическим связям — показывает нам более долгую преемственность жестоких и порочных королей. После Педро I, супруга знаменитой «Мертвой королевы», на трон вступает Фердинанд, его сын, неверный муж и отцеубийца. За ним следуют бастард Хуан I, убийца своей невестки и графа Андейро, ее любовника; Хуан II, который благодаря своему мудрому правлению получил прозвище «Заботливого короля», но он же, отправив на казнь герцога Браганского, собственными руками зарезал герцога Визеу, брата своей жены. Но, с другой стороны, Эдуард I и Альфонсо Африканский прославили XV век до того, как Эммануэль Счастливый блистательно начал XVI век.

В целом можно сказать, что хроническая склонность к преступлениям была заметна в Испании преимущественно во второй половине XIV века. Кроме того, по странной прихоти истории, придающей некоторым ее событиям характер театральной интриги, три Педро, все прозванные «Жестокими», а именно Арагонский, Португальский и самый выдающийся из них Кастильский, будут оспаривать эту грустную славу в период, ограничивающийся тридцатью годами.

Мы так долго перечисляли преступных и порочных государей и так подробно остановились на описании их бесчинств только для того, чтобы лучше показать, что Педро Жестокий если и был одним их худших примеров властителя того смутного времени, то далеко не единственным. Однако возникают вопросы: дала ли история XIV века что-нибудь другое? Неужели ни одно радостное событие, ни одна великая идея не осветила этот мрачный век? Неужели хоть некоторые из королей, несмотря на всю свою жестокость, не оставили после себя достойных завоеваний, память о мудром правлении, о благотворительности?

В действительности кроме времени французского Карла V, по праву называемого Мудрым, ни одна творческая идея, ни одно настоящее гуманное событие не оживляют конец средневековья, заполненный ужасными потрясениями Столетней войны, войнами Алой и Белой роз, гибеллинов и гвельфов, Великим расколом, наемниками, кондотьерами, колдунами и антипапами.

Что касается достижений мысли, то XIV век, в отличие от XV века, в котором, каким бы разобщенным тот ни был, покажутся, в первую очередь в Италии, первые колосья урожая, создавшего славу последующих веков, останется столь же бесплодным, сколь и кровожадным.

Цветы творчества плохо приживаются на сильно изможденной войнами и распрями почве, а Фруассара во Франции, Петрарки и Боккаччо в Италии (Данте относится скорее к предыдущему веку), Чосера в Англии недостаточно, чтобы заполнить период, который в Испании не оставит ни одного имени, достойного упоминания.

Единственное прогрессивное достижение, которое можно вписать в актив XIV века, — это рождение еще не сформировавшейся национальной идеи, которая вскоре придет на смену этому феодальному строю, чьи тирания и грабежи ускорили его закат.

Прародителями национальной идеи стали Вильгельм Телль в Швейцарии и Риенци в Риме. Во Франции она пробуждается во время Столетней войны, а в Испании ее рождение вызвано последним вторжением арабов.

Именно осознание национального единства заставляет общины и собрания почти повсеместно прийти к пониманию своей силы; поставить под рыцарские знамена свое народное ополчение; начать влиять на политику этих посредственных и недостойных монархов.

Но ошибочно было бы ставить в заслугу королям того времени эту тенденцию, влияние которой они почувствуют и которую используют ради грабежей и междоусобных ссор. Например, в Испании так называемая борьба Педро Жестокого против феодализма была не столкновением двух точек зрения, а яростной борьбой двух мужчин, средством, а не целью.

Виктор Дюри в своем замечательном труде по истории Франции, незаслуженно забытом в наше время, в нескольких фразах дает описание того, что представлял собой XIV век: «Этот век глубокого разложения является остановкой в ходе истории. Ни великих дел, ни великих ученых. Сила духа и морали ослабли. Средневековье спускается по склону, ведущему в пропасть все, что уже закончило в этом мире свое движение». Пожалуй, вот единственное смягчающее обстоятельство, что можно привести в оправдание короля, о котором в народном романсеро сказано: «Никогда столь черная душа не жила в груди христианина».