– Но королева наверняка знала об этом? – спросила тогда Камилла.
Леди Лэмберн рассмеялась.
– При иностранных дворах короли и королевы редко беспокоятся о благополучии тех, кто несет службу при дворе, – ответила она. – В Англии все по-другому. Королева Шарлотта всегда так внимательна и любезна, и все окружающие безмерно преданы ей. У иностранцев не так развито сочувствие к окружающим, как у англичан. Твой папа рассказывал мне, что при дворе испанского короля женщины часто падали в обморок от изнеможения и, едва оправившись, вынуждены были снова возвращаться к своим обязанностям.
– Это бесчеловечно! – сердито воскликнула Камилла.
Леди Лэмберн вздохнула и ответила:
– Несмотря на все трудности и неудобства, знатные господа и дамы – в особенности последние – изо всех сил бьются за право быть допущенными к королевскому двору. Для них это означает все, и если по какой-то причине их отлучают от двора, они считают, что жизнь на этом закончилась.
– У тебя не было такого чувства, правда, мама? – спросила Камилла, глядя широко раскрытыми глазами.
Леди Лэмберн улыбнулась:
– Боюсь, дорогая, я никогда не верила во всемогущество королевской власти. Я всегда чувствовала, что какое бы положение человек ни занимал в жизни, он все равно остается просто мужчиной или женщиной – он страдает, волнуется, переживает или радуется так же, как и все.
Она вдруг рассмеялась, и Камилла спросила:
– Что тебя рассмешило, мама? Скажи мне, ну пожалуйста!
– Я вспомнила кое-что сказанное однажды твоим отцом. И хотя все, что он сказал, было чистой правдой, подобные заявления были для него совершенно не характерны.
– А что он сказал? – поинтересовалась Камилла.
– Когда мы жили в Париже, там был один очень напыщенный вельможа, который считал короля чем-то вроде божества. Он был готов буквально лечь на пол и позволить королю пройти по нему, если бы его величество пожелал. Он частенько читал твоему отцу проповеди о королевских привилегиях и прерогативах, очевидно полагая, что папа, как британский подданный, не проявлял должного смирения в присутствии короля. Но в один прекрасный день папа больше не выдержал его нравоучений. Когда этот государственный муж заявил: «Я уверен, господин посол, что вы понимаете, какой выдающейся личностью является его величество!», твой папа тихо ответил: «О да, но я также при этом не забываю, что, если он уколется булавкой, у него выступит кровь».
Камилла расхохоталась:
– Неужели папа действительно так сказал?
– Да, он сказал именно так, – ответила леди Лэмберн. – Этот вельможа так разгневался, что грозился сообщить о папином поведении английскому двору. Но потом понял, что будет выглядеть очень глупо, и замял этот вопрос.
Вспоминая теперь эту историю, Камилла подумала, что баронесса с ее преклонением перед княгиней не только не оценила бы юмора, но просто не поверила бы в то, что это правда. Баронесса готова была принести любую мыслимую жертву ради благополучия царствующей семьи, перед которой она просто трепетала, и если бы даже теперешнее путешествие стоило ей жизни, Камилла нисколько не сомневалась, что она все равно с готовностью взялась бы за это поручение.
– Могу ли я чем-нибудь вам помочь? – спросила Камилла, услышав, как баронесса застонала.
– От коньяка мой желудок, кажется, успокоился, – ответила баронесса. – Но моя голова! Она просто раскалывается от боли, и движение кареты так же невыносимо, как качка на море.
Было очевидно, что баронесса очень страдает. Поэтому Камилла, в конце концов, уговорила ее прилечь на заднем сиденье кареты, а сама села напротив. Затем она смочила носовой платок лавандовой водой, которую Роза так предусмотрительно дала ей с собой, и положила его на лоб баронессе.
Через некоторое время баронесса задремала, и Камилла снова погрузилась в свои мысли, глядя в окно. Лошади мчались так быстро, что из-под колес поднимался столб пыли, но несмотря на это, девушка решила не закрывать окна.
Когда они добрались до гостиницы, где им предстояло позавтракать, капитан Чеверли уже ждал их у дверей. Взглянув на часы, он выразил недовольство их опозданием и поинтересовался, что их задержало.
Однако, увидев серое лицо баронессы, которая с трудом передвигалась с помощью Камиллы, капитан изменил тон. Он бросился к ним и буквально внес бедную женщину в гостиницу.
– Нам лучше перенести ее наверх, – сказала Камилла капитану. – Ей следует прилечь. Пока мы будем завтракать, она хоть немного спокойно отдохнет. Она все еще чувствует себя, как на море.
Поднялась целая суматоха. Баронессу, сняв с нее шляпку и туфли, уложили на постель, а капитан Чеверли послал людей за бокалом коньяка, горячими кирпичами и холодным компрессом.
«Он, безусловно, знает, что нужно делать», – с благодарностью подумала Камилла.
Горничные с готовностью повиновались ему, и коньяк принесли почти в ту же минуту, как он отдал распоряжения.
– Вы должны хоть немного поесть, – убеждал капитан Чеверли баронессу. – Вы почувствуете себя лучше, обещаю вам, если что-нибудь съедите. Поэтому прошу вас, сделайте над собой усилие, иначе днем вам станет еще хуже.
Глотая коньяк, баронесса невольно застонала.
– Я останусь с вами, – предложила Камилла.
– Нет, дорогая, мне лучше побыть одной, – отозвалась баронесса. – Прошу вас, идите вниз и хорошенько поешьте. Никто не заметит моего отсутствия. Я не могу пошевелиться, мне слишком нездоровится.
Камилла уступила просьбе баронессы и направилась вниз в сопровождении капитана Чеверли, который проводил ее в уединенную гостиную.
– Баронесса слишком больна, чтобы ехать дальше. Я думаю, будет лучше, если мы задержимся здесь, пока она не поправится.
– Вы знаете, что это невозможно, – ответил капитан Чеверли. – Все уже подготовлено к вашему прибытию в Мелденштейн. В будущем вам придется очень нелегко, если сейчас вы заставите толпы народу ждать или хотя бы немного измените планы.
– Но это просто жестоко заставлять баронессу ехать дальше в таком состоянии! – сердито воскликнула Камилла.
Хьюго Чеверли пожал плечами.
– Будем надеяться, что она найдет силы взять себя в руки!
– Вы просто чудовище! – возмутилась Камилла. – Это ведь какая-то средневековая пытка заставлять больную женщину ехать с такой скоростью!
– Эти толстые, перекормленные клячи вряд ли в состоянии ехать по-настоящему быстро, – ответил капитан Чеверли. – В Мелденштейне на каждом постоялом дворе нас будут ждать свежие лошади из княжеской конюшни. Княгиня настоятельно требовала, чтобы вы провели в пути лишь две ночи.
– Я бы предпочла не трястись по этим ужасным дорогам, словно молоко в маслобойке, – заявила Камилла. – К тому же я беспокоюсь за баронессу. Я полагаю, вы не хотите, чтобы мы прибыли в Мелденштейн с бездыханным телом в карете?