и тихо-мирно разъехались по домам.
- Никита уверен, что это кто-то из артистов.
- Я за своих ребят ручаюсь.
- Владимир Владимирович хочет с тобой встретиться и поговорить. Завтра.
- Не имею возможности. Я в дороге – еду в Судак.
- Предупреждаю, ему это не понравится.
- Я это делаю не для него.
- Ох, Лёня, не шути. Дело очень серьёзное. Никита сказал Владимиру Владимировичу «фас», он требует вашей крови…
- Пусть сначала разберётся, кто его вырубил. Лично мы тут совершенно ни при чём. Всё, до встречи на баррикадах. Пока.
Я дал отбой и спрятал мобилку в карман.
- Что случилось? – спросила Настя.
И остальные глядели на меня с интересом.
- Да какое-то, - ответил я, - досадное недоразумение. Никите Романову шампанское ударило в голову, и он хочет нас уничтожить.
Глава 2
Оставшуюся часть ночи мы провели в машине.
Под утро всем удалось уснуть: сказалось напряжение предыдущего дня.
Я поднялся раньше всех и даже успел обо всём договориться с заправщиком.
- Слушайте сюда, - сказал я своим, когда они проснулись. – Вон того пассажира зовут Рудольф, он живёт в селе Заболотное. Село весьма зажиточное. По трём причинам: во-первых, там производят минеральную воду «Заболотницкую» - пять лет назад в тех местах отрыли якобы целебный источник; во-вторых, предприимчивый председатель умудрился создать страусиную ферму, и Заболотное является чуть ли не основным поставщиком страусиных яиц для киевских ресторанов; и наконец, один из депутатов Верховной Рады родом из Заболотного, он любит свою малую родину и всегда как может и чем может помогает бывшим односельчанам в любых идиотских начинаниях.
- К чему это заболотноведение? – забурчал Бурмака.
- Село зажиточное, - повторил я, - и у них есть роскошный клуб. Дело за малым – договориться с председателем о нашем выступлении. Рудольф заправляет нас в долг, и мы с Андреем едем в Заболотное – оно в пяти километрах отсюда, а вы остаётесь здесь загорать, чтоб не светиться в селе раньше времени. К тому же из нас нормально одет только Бурмака. Если мы все вместе заявимся к председателю в таком виде… Сами понимаете.
Когда мы отъезжали от заправки, я обернулся и посмотрел на оставляемую тройку. Вместе они смотрелись ещё ненормальнее, чем по отдельности: сумасшедший бомж в канотье, в недавнем прошлом явно артист театра оперетты; деревенский босяк, отоварившийся в секонд хенде; и девушка из высшего общества, потерявшая память и чувство реальности. Такой у них был вид.
…В сельсовете мы председателя не нашли. Нас направили прямо к нему домой.
Дом председателя – голубой с бордовой крышей – был не новый, но крепкий и ухоженный. Чувствовалось, что хозяин за домом следит, любит свой дом, словом, мужик хозяйственный…
Сам председатель произвёл на меня благоприятное впечатление. Упитанный и бодрый. Такой, показалось мне, своего не упустит, но и чужого не возьмёт до тех пор, пока оно чужое… С таким хозяйственным мужичком, решил я, будет легко договориться…
- Добрый день! – воскликнул я, когда он вышел на крыльцо к нам навстречу. – Что ж вы нас не встречаете? – Я обменялся выразительными взглядами с Бурмакой. – Признаться, не на такой приём мы рассчитывали.
На полных губах председателя забродила неуверенная улыбка:
- Простите, я не совсем понимаю…
- Да вот и мы, - говорю, - не понимаем! Вы подали в наш театр заявку с просьбой прислать к вам творческую группу для проведения в вашем клубе культурно-развлекательного мероприятия. Администрация нашего театра приняла решение дать положительный ответ на вашу заявку. Мы специально прибыли за день до выступления, о чём вас заранее уведомляли…
- Боюсь, здесь какая-то ошибка, - сказал председатель, придя в себя. – Вы из какого театра?
- Киевский театр драмы и комедии, - я вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжку. – Какая ошибка? Киевская область, Васильковский район, село ЧуднОе…
Село ЧУдное, как я узнал у Рудольфа, находилось по соседству от Заболотного и пребывало в полнейшем запустении и упадке.
- Ну, вот видите! – обрадовался председатель.
- Что? Это не ЧуднОе?
- ЧУдное… Оно по трассе налево, а вы, вероятно, свернули направо. Мы Заболотное.
- Что?
- Я – Антон Васильевич Игнат, председатель села Заболотное.
Мы с Бурмакой изобразили растерянность. Бурмака даже принялся нервно икать, что, по моему твёрдому убеждению, уже было лишним.
- Что ж, - говорю, – тогда просим пардона.
Мы развернулись, чтобы уйти, но, как я и предполагал, настоящий хозяин не потерпит, чтобы что-то – пусть и артисты - не использовалось в хозяйстве.
- А вас что – Самсонов, значит, пригласил?
- Самсонов, - вздохнул, а точнее, выдохнул я утвердительно.
- Надо же, - криво усмехнулся Антон Васильевич, – на ремонт школы у него денег нет, а приглашать столичных артистов – сколько угодно!
- Да, я уже понял, что ваш Самсонов – тот ещё голова.
Было видно, эти слова пришлись Антону Васильевичу по душе.
- Это точно, - подхватил он. – Вот если бы я вас приглашал, я бы автобус за вами прислал.
- Жаль, - искренне заметил я, - что не вы наш заказчик.
- Послушайте! – воскликнул наконец-то председатель. – А не желаете выступить у нас?
Я посмотрел на Бурмаку, тот заикал сильнее.
- Но ведь у нас договор… - напомнил я тихо.
- На завтра, - напомнил мне в свою очередь Антон Васильевич. – А я приглашаю вас на сегодня.
Тут я наигранно замялся:
- Даже не знаю… разве что неофициально… без формальностей…
- Какие формальности! Договоримся так! Как деловые люди! Прошу в дом.
На этих словах талантливый Бурмака прекратил икать, и мы направились в дом – договариваться.
Глава 3
Выступление началось ровно в восемнадцать ноль-ноль.
За пять часов до этого успели сделать простенькую афишу:
«Творческий вечер актёров столичного театра драмы и комедии».
С председателем договорились просто: он кормит нас обильным обедом и отдаёт семьдесят процентов от выручки за входные билеты. Антон Васильевич был щедр. Думаю, сильнее всего его радовал тот факт, что приглашённые Самсоновым артисты сначала выступят у него, а уж потом у самого Самсонова. Я опасался только одного – как бы он на радостях не позвонил этому самому Самсонову и не стал бы хвастать: тогда бы наш невинный обман вскрылся и кто знает, чем бы это нам грозило.
За само выступление я тоже слегка беспокоился, но всё-таки