Не спалось. Я пятый командир полка. Почему? Ведь здесь не убивают... В семнадцать лет я впервые попал в механический цех. Грохот, лязг, скрежет, вращающиеся колеса, гигантские стальные руки то к тебе, то от тебя, сноп искр, люди, люди в защитных очках и засаленных комбинезонах. "Эй, ворон не лови!" - задорный крик, белозубой девчонки, пронесшейся мимо меня на механической тележке с чугунными болванками. Оглушен, ослеплен, ошеломлен...
Сходное состояние испытывал я и сейчас.
Одним словом, попал как кур в ощип... Бежать? Куда? К кому? К командующему: мол, так и так, не сдюжу... Один, не на кого опереться... Стоп! Ты еще ровным счетом ничего не знаешь об офицерах полка. Рыбаков, Сапрыгин, Астахов, Платонов, Шалагинов, Петуханов... Они вели эту громоздкую махину по весенней распутице, пополняли рвущуюся вперед армию маршевыми ротами, недоедали, недосыпали. Ты им пока еще не судья!..
Правильно, не судья. Но командир. Так думай, наблюдай. У тебя свой опыт, у них свой. Объедини все это. Ты здесь новый человек; может, увидишь то, что они перестали замечать в силу привычки, в силу той обстановки, в которой оказались...
14
Разбудил телефон. Сапрыгин докладывал:
- Приказано в двенадцать ноль-ноль отправить три "ящика", - Готовы?
После небольшой паузы:
- Будут готовы.
- В назначенное время "ящики" на толоку! Туда же офицерский и старшинский состав всего полка.
* * *
Петуханов сегодня на коне. Дежурит по полку, подтянут, а посадка хоть на пьедестал. Нет-нет да и поглядываю на него. Красив мужик.
Нарзан идет рысью по утоптанной дороге. Маршевые роты и офицеры полка выстроены друг против друга. Нас заметили, и сизый табачный дымок над поляной стал рассеиваться, ряды смыкались под негромкие команды.
Клименко увел лошадей в укрытие. Петуханов докладывает:
- Мишени, лопатки, два чучела для штыкового боя. Все приготовлено, товарищ подполковник.
Этот большой, сильный мужчина сейчас напоминал ребенка, который собрал свои игрушки и теперь радуется не нарадуется. Спрашиваю:
- Начштаба приказал?
- Личная инициатива!
Стоят роты, напротив офицеры, а между ними я и мои помощники: Сапрыгин, замполит Рыбаков, внешне спокойный, но в глазах тревожная настороженность; майор Вишняковский в поношенной гимнастерке, в синих галифе, без ордена, с животом, туго стянутым широким армейским ремнем.
С первого взгляда на три плотные колонны заметил: часть солдат в приличных гимнастерках, хотя и в той же обувке, в какой выходили по тревоге. Ровнее, чем вчера, держат строй.
Сапрыгин, показывая на часы, настойчиво шепчет:
- Отправка задерживается.
Рука Рыбакова скользит по портупее вверх-вниз, вверх-вниз. Не может скрыть нетерпения.
Не торопясь обхожу роты, становлюсь так, чтобы все меня видели.
- Кто из госпиталей? Построиться на левом фланге!
Суматоха - и более восьмидесяти солдат образовали отдельную колонну. Подошел к ним:
- Недолеченные есть?
- У меня грыжа...
- Я подхрамываю...
Пятерых солдат увел на осмотр полковой врач.
Нажимаю на голос так, чтобы всем было слышно:
- У кого трое и больше детей?
- Пятерых ращу! - ответ издалека.
Легкий смешок вспорхнул над строем.
- Выходи, отец.
Щупленький солдат выскочил из строя:
- Тамбовский я... Бабы нашенские рожалые. Младшему годок будет.
- А чего такой веселый?
- Живинка у середке, - ответил шустро и подморгнул.
- Встань в сторонку, отец...
Многодетные отцы выходили из строя. Набралось до отделения.
- Танкисты, командиры зенитных орудий, стрелки-радисты - в отдельный строй!
Голос из редеющей колонны:
- Почему запрещают возвращаться в часть, в которой служил до ранения?
- Кто запрещает? Выйти всем, кто хочет вернуться в свои части!
"Возвращенцев" набралось больше взвода.
Роты таяли на глазах. В сомкнувшемся строю остались одни парнишки. Им по восемнадцать-девятнадцать. Что они умеют? Стрелять, перебегать боевое поле, ползать по нему, встречать танки, скрываться от минометного шквала? Приказываю дежурному по полку Петуханову:
- Левофланговое отделение строя на линию огня!
- Есть!.. Слушай мою команду: отделение, на стрельбище шагом марш!
Солнце выползало из-за леса, краешком глядя на только что расставленные мишени. Застыли ребячьи глаза, винтовки прижаты к плечам. Петуханов зычно:
- Лежа, прицел четыре, заряжай!
Полуобороты - и на землю. Острые локотки выдавливают на сырой пашне луночки. Петуханов докладывает:
- Товарищ подполковник, отделение к выполнению первой стрелковой задачи готово!
- Трубач, сигналь!
Над затихшим полигоном рвется звонко: внимание!
- Огонь!
Нестройные выстрелы, отдававшие в хрупкие ключицы юнцов.
- Отбой!
Еще раз прозвучал сигнал "внимание!". И снова пули летели за молоком.
- Может, не пристреляны?
Беру у правофлангового винтовку, целюсь. Почему-то дрожит мушка. Палец не дотягивается до спускового крючка...
И тихо-тихо - все ждут.
После выстрела поднимаюсь, как водолаз, который пробыл на дне десятки минут, так и не обнаружив предмет, видный невооруженным глазом с палубы корабля. Моя первая ошибка - винтовка в еще неокрепших руках.
Сапрыгин, взяв ее, прищурившись, осмотрел мушку. Прицелился стоя и все три пули всадил в девятку.
Оступился, из-под ног полетел камень - еще не обвал. Надо остановиться, оглядеться. А я пошел, пошел закусив удила, Услышал шепот замполита:
- Так у него же тяжелое ранение.
- Отделение, ко мне! - Я входил в раж. Теперь уж никакого внутреннего торможения, - как говорят, пошел-поехал...
Солдаты окапываются.
- Танки справа.
Тот уткнул голову в рыхлую землю, другой распластался, почему-то раскинув ноги, а этот подхватился и побежал. Ему вслед: "Ты убит!" - а он бежит, бежит...
Дальше тридцати метров никто не бросил гранату-болванку.
- Дежурный, боевую гранату!.. Внимание! Ложись! - командую, выдергивая чеку. - Раз, два, три, четыре! - Бросаю.
Граната взрывается в сорока метрах. Подбегает замполит:
- Вы с ума сошли!
- Отойдите. Встать!.. На Халхин-Голе, как известно, из ста гранат, брошенных японцами, шестьдесят вышвыривали обратно. Шестьдесят! Граната взрывается через шесть секунд. Запомните: через шесть секунд!
Сапрыгин негромко, но настойчиво:
- Роты не выйдут через час, приказ будет сорван.
- Роты скомплектуем новые. Срок - сутки. Всех по подразделениям. Посмотрел на коновода: - Лошадей, ефрейтор!..
Лежу на кровати в сапогах, уставившись в потолок. Вошел Клименко, невесело потоптался у порога.
- Ты чего?
- Поисты треба.
- Тащи.
Хлеб домашний, с хрустящей корочкой, а молоко пахнет свежей травой. Клименко не спускает с меня глаз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});