Благодарю за помощь, джентльмены, — сказал Милтон, по очереди пожимая руку каждому из откликнувшихся на его зов.
Стадо техасских лонгхорнов, изрядно поредевшее за время путешествия по пустыне и прерии, вернули в загон, братья Гилланы вместе с их работником сперва управились с этим делом, и только потом внесли тело мёртвого ранчеро в дом.
Мы с Милтоном остались вдвоём против арестованных скотокрадов. Двое целых и невредимых, четверо раненых разной степени потрёпанности. И они явно что-то затевали, я видел это на сосредоточенных лицах и в том, как они переглядываются между собой. Пришлось вновь достать из кобуры револьвер.
До этого они все вели себя смирно, охраны было гораздо больше, чем конвоируемых, а вот теперь каждый из них чуял возможность сбежать. Нам с Милтоном нужно было только проводить их в Эль-Пасо и бросить за решётку.
— Эй, маршал, может, отпустишь нас? — спросил один из раненых, сплюнув в песок.
Ранен он был легко, пуля царапнула его по плечу. Это был дюжий чернявый южанин, с длинными жёлтыми усами, испачканными в табачной жвачке. Руки его были связаны за спиной, но менее опасным он от этого не стал, это ясно читалось в его движениях и фигуре.
— Это с какой стати? — фыркнул Милтон.
— Мы тебе заплатим, — сказал скотокрад.
— Обоим заплатим. Тысячу долларов, — слабым голосом произнёс один из его товарищей, раненый в грудь.
Милтон зыркнул на меня, будто ждал моей реакции, но я равнодушно сидел в седле, поигрывая револьвером возле кобуры.
— Поехали в Эль-Пасо, там заплатите, — сказал Милтон, вновь покосившись на меня.
Я вопросительно изогнул бровь, маршал кивнул с ехидной улыбкой. Ясно, он решил одурачить этих джентльменов с безукоризненно чистой репутацией.
— Не-ет, — протянул усатый. — Нельзя нам в Эль-Пасо.
— Я так не думаю, — хмыкнул Милтон. — Пошли.
Поводья всех их лошадей были связаны между собой, деваться им было некуда. Милтон ехал впереди, я замыкал цепь с револьвером наперевес.
— Только вздумайте дёрнуться, нашпигую свинцом, — пригрозил я. — Вас как раз шестеро, по числу патронов.
Милтон мог бы воспользоваться своим правом маршала и завербовать кого-нибудь нам в помощь, но я уже понял, что он не любил этим правом злоупотреблять. Хотя на его месте обязательно бы воспользовался такой возможностью. Конвоировать преступников вдвоём — так себе затея.
— А вы не боитесь, маршал, что нас кто-нибудь попытается вызволить? — с наглой усмешкой спросил усатый.
— А кто-то уже успел узнать о вашем аресте? — фыркнул Милтон.
Усатый, играя желваками, склонил голову. Так скоро узнать о провале и аресте мог бы только экстрасенс. Экстрасенсов в их банде, очевидно, не водилось.
Разве что кто-то из соседей Гиллана мог бы поехать и рассказать всё мистеру Риду. Сначала стрелять в его людей вместе с маршалом, а потом поехать и доложить, но в такой исход я не верил. Все они казались мне приличными людьми.
— Заткнитесь и езжайте молча, — проворчал я.
Не все из них были так уверены в себе, как этот усатый. Молодой ковбой из людей Рида, кажется, Кевин, крупно дрожал и бормотал про себя молитвы, живо представив себе виселицу, на которой окончится его земной путь. Да и другие раненые понуро глядели в землю, стараясь удержаться в седле со связанными руками.
Крыши Эль-Пасо показались на горизонте, ранчо Гиллана находилось достаточно близко от города. Дошли без проблем, хотя револьвера из руки я так и не выпускал.
— Не позволяйте никому приближаться, Шульц, — перед въездом в город маршал обернулся и отдал незамысловатый приказ.
Дует на воду, но предосторожность лишней не бывает, я это понимал не хуже него.
— Как скажете, маршал, — откликнулся я.
Горожане на нас откровенно пялились, не каждый день увидишь такую процессию.
— Отличный улов, маршал!
— Это кто такие?
— Гляньте-ка, это же парень Кэмпбеллов! С кем связался-то!
— Надо же!
Нас обсуждали, ничуть не стесняясь, а я продолжал стискивать кольт в руке, направляя его над головами арестованных. Меня давно отучили направлять оружие на людей, если я не собираюсь стрелять, а стрелять я пока не собирался.
Мы ехали в контору, так сказать, в изолятор временного содержания, где эти молодчики останутся до выяснения обстоятельств и до решения суда. А суд обещал быть скорым, суровым и справедливым, свидетелей было полно, состав преступления налицо, негодяев взяли с поличным. Разве что раненых немного подлечат перед тем, как повесить. На них теперь висел не только угон скота, но и убийство, так что приговор мог быть только один. Смерть через повешение.
Всей рутиной и размещением арестованных по камерам занимался лично Милтон, я обеспечивал охрану, напустив на себя грозный вид. Здесь, в городе, шансов на то, что кто-то попытается бандитов освободить, было гораздо больше, чем там, в прерии.
Вымотались мы с маршалом за эти два дня максимально, но результат того стоил. Милтон хотел ещё и поболтать с ними до суда, пообещать помилование в обмен на информацию, но сперва жуликов нужно было помариновать в камерах, наедине с тягостными мыслями о смерти, поэтому мы с маршалом поднялись в кабинет и налили себе по заслуженной стопочке коньяка.
Стол маршала был завален документацией, накопившейся за время нашей отлучки. Макулатура, в основном, Милтон выписывал все доступные газеты и журналы, но и служебная корреспонденция тут тоже имелась. Я выпил коньяк и взял в руки стопку свеженьких ордеров. Кого тут разыскивает милиция. Всё-таки я продолжал вести свой список, пусть даже давно не вычёркивал из него имена.
Ничего особенного, листая бумажки, я не увидел. Вернее, увидел не сразу. В самом конце стопки я обнаружил забавное совпадение, ордер на арест некоего Джека Шульца, и едва удержался, чтобы не показать его маршалу, посмеяться вместе. Удержало меня то, что выписан этот ордер был шерифом округа Донья-Ана, Нью-Мексико. Шериф обещал сто баксов тому, кто доставит Джека Шульца к нему живым или мёртвым. В Лас-Крусес.
Глава 11
Сто баксов. Сотня долларов. Зеленая бумажка с портретом Бенджамина Франклина, которого все считают одним из президентов, но который президентом никогда не был. Всего лишь одним из влиятельных масонов, отцов-основателей США. Впрочем, в этом времени купюры с его портретом ещё не существовало, но всё равно, в моём сознании теперь моя жизнь оценивалась в одну бумажку с портретом Франклина. Лично я оценивал её гораздо дороже. Для меня она была