Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ваша система и впрямь отработана на славу.
— Вот видишь! И лампа может гореть всю ночь — право выбора остается за ними — либо размышлять, либо спать, либо читать.
Профессор, не переставая, расхваливал преимущества такой обстановки. Еще он сказал, что любая пациентка, если пожелает, может послушать музыку, нажав на кнопку. Как и следовало ожидать, музыка также была тщательно продумана: она представляла собой какофонию, сплетенную из сладострастных напевчиков и мотивов, вызывающих тревогу, страх и даже ужас.
Мы вышли из палаты и отправились дальше — Лиза, провожала нас долгим пристальным взглядом.
— Как видишь, наши подопечные ни в чем не нуждаются,— самодовольно сказал Трувер.
— Ни в чем или почти ни в чем,— проговорил я. Тут он спохватился и, опередив меня, поправился:
— Я хочу сказать — из того, что не нарушает принятого здесь распорядка и не мешает нашей работе.
Продолжая осмотр, мы поднимались с этажа на этаж, однако наше восхождение почему-то больше напоминало мне сошествие в Ад, описанное Данте.
Ничего нового я не увидел — изощренные методы, с помощью коих детей принуждали вырабатывать так называемый пучок энергетических зарядов, везде были одни и те же. Трувер позволил мне переброситься лишь несколькими словами с пациентками,— этого было недостаточно, чтобы понять, как они относятся к такому бесчеловечному обхождению. Среди них были и инвалиды: я видел одну слепую девочку, двух или трех глухонемых и еще одну, страдавшую слуховыми галлюцинациями. Однако их было совсем немного. Большинство же выглядели вполне нормальными и здоровыми детьми.
— Среди таких несчастных,— заметил Трувер,— иной раз попадаются настоящие самородки, правда, это случается довольно редко. Поэтому к мнению так называемых экспертов-псевдоромантиков, утверждающих, будто калеки — прирожденные полтергейстеры, мы относимся весьма скептически. Так что, как видишь, большая часть наших пациенток на здоровье не жалуется.
Это было похоже на правду, однако у девочек под глазами синели круги — следы долгих бессонниц, а зрачки были ненормально расширены, как у наркоманов, живущих в мире болезненных грез.
Наконец мы добрались до последнего этажа.
— А вот и знаменитая Аликс,— объявил профессор.
Он произнес это с гордостью музейного смотрителя, приготовившегося выставить на обозрение главную жемчужину коллекции.
— Аликс, говорят, ты вчера плохо себя вела, стены в твоей палате опять нагрелись. Почему ты думаешь о постороннем?
— Я думаю о чем хочу,— недовольно отозвалась Аликс. — Иногда мне бывает трудно сдержаться.
Она не сказала «господин директор», как все остальные девочки. Но профессор нисколько не обиделся и даже улыбнулся.
— Но ведь так нельзя, дорогая моя. Если ты хочешь, чтоб мы оставались друзьями, будь любезна вести себя как полагается.
Когда мы вошли в палату, Аликс лежала на кровати. При виде нас она встала, повернулась к нам спиной и в точности, как вчера ночью, замерла у коридорной решетки. Она действительно была хрупкая и еще совсем маленькая — как Марк. Однако, несмотря на это, чувствовалось, что, как и у Марка, у нее довольно сильный характер — его не сломили даже кошмарные условия. От слащаво-дружеского тона Трувера миловидное личико ее исказилось в презрительном негодовании. Губы девочки беззвучно зашевелились, и мне показалось, что я прочел по ним слова, произнесенные утром Марком: «Я не люблю, когда мне тыкают». И это меня снова обрадовало.
Когда Аликс вышла, я окинул взглядом палату и обнаружил, что здесь нет ни одной книги.
— Аликс не любит читать,— объяснил профессор.— Она и музыку не слушает. Даже ни разу не была в кинозале. И мы ее не неволим — ей это ни к чему. Она просто думает. Понимаешь — думает! И вырабатывает столько энергии, что диву даешься, причем без всяких искусственных стимуляторов! Когда мысли ее работают в нужном направлении, она выдает такое!.. Да она одна стоит доброго десятка полтергейстеров. И это при том, что я еще не успел узнать весь диапазон ее возможностей.
Мы вышли в коридор — Аликс стояла все в той же позе, надменно повернувшись к нам спиной. Трувер похлопал девочку по плечу, мне показалось, что оно пренебрежительно передернулось, однако Аликс мгновенно подавила охватившее ее раздражение.
— Повторяю, дружище, такой экземпляр надо еще поискать. Ведь ты у нас талант, да еще какой, правда, Аликс?
Профессор сказал это с видом барышника, расхваливающего товар. В ответ Аликс только пожала плечами.
— Скажу тебе по секрету, Аликс, сегодня утром к нам приехал твой друг, самый, пожалуй, лучший друг.
На этот раз Аликс повернула голову и посмотрела прямо на нас. И я смог заглянуть в бездонную глубину ее глаз.
— Знаю,— сухо ответила она.— Марк здесь. Он приехал утром на красном автобусе, а с ним еще десять мальчишек. Я видала.
Я поразился ее безукоризненно точному ответу. Хотя она никак не могла выйти из корпуса, откуда больничные ворота не разглядеть. Не могла она при всем своем желании видеть и дорожку, ведущую к корпусам, даже если бы ей удалось высунуться в узкое оконце палаты.
— Ей разрешают гулять в парке?
— Во время заезда мальчиков это совершенно исключено,— пробормотал Трувер, отводя меня в сторонку.— Но она говорит правду. Кроме способностей к полтергейсту, у Аликс, бесспорно, есть дар ясновидения. Такое встречается, хотя и довольно редко.
— Я видала его,— повторила Аликс— Когда мне можно с ним поговорить?
— Об этом пока не может быть и речи...
— Вы все время так говорите — «пока»,— перебила его Аликс.
И снова ее слова поразили меня. То же самое по приезде сказал Марк. Но Трувер как ни в чем не бывало продолжил:
— Если вы будете умницами, я позабочусь, чтоб вас поселили друг против друга. И вы сможете не только видеться, но и общаться между собой знаками.
Девочка вновь передернула плечами, не сказав, однако, ничего в ответ, и просто отвернулась. Труверу пришлось оставить ее в покое, и он повел меня назад, к выходу.
Не обмолвившись больше ни словом об Аликс, профессор радушно пригласил меня в корпус для мальчиков, как две капли воды похожий на девичий: те же палаты, те же гравюры и книги, вызывавшие отвращение и чувство горькой тоски. Уже успев насмотреться этого вдосталь, я все время молчал и думал об Аликс и о Марке. Когда мы вышли в парк, я спросил профессора:
— Ты сказал — Аликс с Марком давно знакомы. И подружились они еще в детстве, задолго до того, как их сюда упекли...
— Поместили,— поправил меня Трувер.
— Пусть так. А раньше были подобные случаи?
— Никогда. Все дети из разных концов Франции, есть даже иностранцы: ведь я создал отборочные пункты и за границей, поскольку необычные случаи полтергейста время от времени отмечаются и в других странах, и мои подопечные не могли знать друг друга. А случай с Марком и Аликс просто уникальный.
И он, по своей неизменной привычке, потер руки, отчего мне едва не сделалось дурно.
— И возможность использовать столь необычное сочетание этих двух характеров интересует меня больше, чем работа с каждым в отдельности. По моим расчетам...
— Ты, конечно, и из этого случая умудрился вывести формулу?
— Конечно. Так, по моим расчетам, это не только не повредит, а, напротив, значительно повысит эффективность. Правда, тут наши мнения с доктором Мартой расходятся. Она сомневается — как бы это не обернулось нежелательными последствиями. Поживем — увидим, кто из нас прав. Когда все взвешено, просчитано и обдумано, остается только ждать результатов опыта.
IV
Я гостил у Трувера уже четыре дня, но поговорить с пациентами психушки смог лишь в присутствии профессора и доктора Марты; разговор всегда был коротким, и получить представление о состоянии их психики мне так и не удалось. Остальное же время я делал наброски для будущей статьи, только совсем не такой, как хотелось бы профессору.
Беседы с Трувером стали меня утомлять — его самовосхваление не знало пределов. И я решил, что впредь буду говорить только с Мартой. Хоть она и восхищалась профессором, тем не менее не всегда была согласна с его методами. Я даже предполагал, что в глубине сердца она все-таки жалеет несчастных ребятишек.
— Марта,— обратился я к ней,— разве вы не чувствуете, как страдают эти несчастные? Неужели вам их не жалко? Опомнитесь! Вас-то в детстве, наверно, так не мучили?
Взглянув на меня округлившимися глазами, она с искренним удивлением ответила:
— Меня — никогда!
Дальнейшие упреки и уговоры оказались бессмысленными. И я вдруг понял: наверняка ей знакомо чувство сострадания, но дети ее не интересуют, а значит, она не может понять их страданий. И сколько еще на свете таких психиатров!
- Журнал «Вокруг Света» №09 за 1993 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Вокруг Света 1993 №02 - Журнал «Вокруг Света» - Периодические издания
- Анкор - Иосиф Антонович Циммерманн - Периодические издания / Русская классическая проза
- Журнал «Вокруг Света» №11 за 1974 год - Вокруг Света - Периодические издания
- Журнал «Вокруг Света» №05 за 2009 год - Вокруг Света - Периодические издания