сиденье автомобиля. Перед тем, как поехать, Степан тихо, чтобы не слышал мальчик, спросил: «Что с ними делать»? «Не знаю, — услышал в ответ. — Так не хочется крови. Мир не стоит слезинки ребенка, говорил Достоевский. Мне ли прощать зло. А, впрочем, взвесь каждого из них. Убийц убей. И кто причинил боль Диме, тоже не должен жить». Далеко в оставленном доме хрустнули металлические рогатины, еще глубже впиваясь в камни, и задергались в последних судорогах человеческие тела.
Медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, ехала машина по проспекту Октября. Два-три осмотра приводили только к тому, что, по велению Степана, невидяще смотрели милиционеры на заднее сиденье автомобиля, где, съежившись, сидел Дима, не видя его.
— Я хочу домой, попросил мальчик. — Мне надо увидеть маму. Она беспокоится. И вдруг с бабушкой действительно плохо? Хорошо, если меня обманули, когда вызвали из школы.
— Это тебя ищут, Дима, — ответил ему Кудрявцев. Тебя ищет ФСБ, милиция, бандиты. Весь город поднят на ноги. Ищут, чтобы узнать про нас. Тебя не оставят в покое.
— Все равно, я хочу домой.
Долгое молчание было ему в ответ. Переглядывались взрослые. Наконец пожал плечами Степан, и произнес Кудрявцев.
— Хорошо. Если будут спрашивать, скажешь, как все было. И как тогда, в первый раз, и сейчас. Мы со Степаном как-нибудь выкрутимся. Но только если будут спрашивать мирно. Начнут как бандиты сегодня, скажи «Степан», и он придет и выручит тебя. А если утром ничего не случится, мы попробуем вывезти вас всех из города и спрятать. Глядишь, что-нибудь придумаем. Главное, дотерпеть до утра. Что ты скажешь, Степан?
— Согласен.
У театра кукол мальчик вышел. Юрий Александрович и Степан долго смотрели, как в темноте пропадал его силуэт.
— Они придут к нему сейчас или утром. Тянуть не станут. Я не думаю, что они будут жестоки. Но надо быть готовым ко всему.
Не отъехав и ста метров. Степан остановил машину.
— За нами следят, Юрий. Двое, в небольшом автомобиле. В доме, где держали мальчика, лежало сигнальное устройство. Скорее всего, оттуда они и едут за нами.
— Час от часу не легче. Впрочем, не хочешь ли ты сказать, что мальчика использовали как наживку?
— Верно. Как червяка, чтобы глотнула рыба, то есть мы с тобой. Но эти люди не из тех, кто его мучил. Они другие.
— И кто же?
— Из другой страны. За морями, океанами. Хотят установить с нами контакт, предложить сотрудничество. В их мыслях — увезти нас отсюда.
— Что же ты думаешь делать, Степан? — голос выдал волнение Кудрявцева.
— Я с тобой, Юрий. Зачем они мне? — безразлично прозвучало в ответ.
— Они предложат тебе больше, чем я. Другие пространства, другие интересы. Я знаю, из какой они страны. Им не хватает только тебя для полного счастья.
— Юрий. Я уже говорил тебе, что у меня, если и нет сердца, зато есть душа. Мой славный создатель дал мне свою. Зачем мне их хитрости, их золото, их помощь? Их хитрости для меня — как хитрости муравьев в лесу, где царит дровосек. Их золото — оно растает во тьме веков, которые ждут меня, где растает и имя их страны. Их помощь — бог не нуждается в помощи людей. Скорее я, как пес, нуждаюсь в своем доме: в детях, которые балуются со мной, в огороде и курах, которых надо охранять, в хозяине, которому я нужен. Мне суждено быть с тобой. Разница между странами, народами, возможностями, о которых ты упомянул, — такой пустяк в сравнении с вечностью и тем, что впереди. Я хотел бы быть твоим другом. Если ты не против, конечно.
Молчание повисло в салоне девятки, предательской влагой заблестели глаза Кудрявцева, только и смог он проговорить «Спасибо. С тобой я ожил».
Долго они сидели, никуда не спеша. Потом очнулись.
— Что будем делать с этими янки? — задал Степан вопрос.
— Пусть их заберут для проверки документов, — безразлично ответил его сосед. — Кстати, к машине жучок не приделали?
— Не посмели.
Не оглядываясь, они потихоньку поехали домой, а сзади их разворачивалось новое действо. Первый же милицейский патруль остановил шпионов, долго и придирчиво изучал документы, придрался к отсутствию точки с запятой в указателе прописки, железобетонными вымученными голосами отнекивался от тысячерублевой взятки, которую и сулили и совали в карманы и руки задержанные, оправдывая свою спешку роддомом, где якобы жена одного из них рожала, весело барахтался с ними на газоне, когда хотели те смыться, и гордо рапортовал о своей профессиональной зоркости в районном управлении МВД, когда обнаружилось, что документы у задержанных липовые.
На Димкин звонок дверь в квартиру тут же распахнулась. Не веря своим глазам, мать с дочерью уставились на Димку, схватили за руки, буквально втащили домой. «Димка, Димка, мальчик мой, — в голос рыдали они, и еще пуще полились их слезы, когда отмочили они тряпку на Димкиной руке и увидели мизинец без фаланги, покрытый застывшей коркой крови. И синяки и ссадины на лице и теле. «Все хорошо, все хорошо, — успокаивал их мальчик, — мне совсем не больно. Меня дядя Юра с дядей Степаном спасли. Они не дадут нас в обиду. Вы не бойтесь». Но пуще прежнего лились женские слезы. И подлила огня в огонь бабушка, что и пришла то на кухню из последних своих старческих сил. Упала она на колени перед Димкой, увидев его окровавленный палец, запричитала: «Внучек мой, родненький. Да за что же тебя, окаянные. Ты то чем прогневил господа?»
С трудом упокоилась маленькая дружная семья. За чаем, сам себе не веря, рассказал им Димка, что с ним случилось за день. Словно страшную сказку с широко раскрытыми глазами слушали родные его рассказ. Только сейчас до них дошло, что шум в городе, пробки и проверки на дорогах, о чем судачили все соседи, был вызван тем, что искали их сына, внука и брата. Ничем старалась не выдавать своего страха Валентина. Лишь оставшись одна перед тем, как лечь спать, встала на кухне на колени и прошептала небу за окном: «Господи, спаси и сохрани. Господи, спаси и сохрани». На одного бога ей и оставалось надеяться.
В нескольких километрах отсюда слушали эти слова генерал Коршунов с капитаном Харрасовым. Многое прояснялось, но и вопросов добавилось не меньше. Таинственное исчезновение мальчика, о котором еще можно было строить какие-то предположения, добавилось не менее таинственным спасением и возвращением. Пройти по городу, который насквозь прочесывался и просеивался, было возможно исключительно необъяснимым человеческому разуму образом. И это необъяснимое отныне связывалось с именами Юрий и Степан.