Читать интересную книгу Внуки красного атамана - Алексей Коркищенко

- Господин Штопф является военным комендантом района, - возвещал Пауль. Я, Пауль Ненашков, - его помощник.

- Казаченьки и казачушки! - Штопф перешел на русский язык. - Немецкий командовайн поздравляйт вас новый порядок и дарит вам новый народный власть. Дарит атаман, хороший, зер гут атаман Гордеюшка Ненашков.

В толпе ахнули, загомонили.

Гордей, в галифе с голубыми лампасами и в кубанке с голубым верхом, выбритый старательно, высокомерно оглядел своих станичников. "Теперь вы у меня попляшете!" - казалось, говорил его взгляд.

- Казаченьки и казачушки, вы волен-золен... должны давать за это зер гут подарок фюреру Гитлеру от донской казак. Фюрер любит русский булка, ха-ха!.. Арбайтен на добрый совесть, как бык, ха-ха-ха! Лентяй - расстрел! Саботаж расстрел!.. Пу-пук! Капут советский лентяй! Ха-ха-ха! Масюта угодливо хихикал. Витоля вторил ему. Гордей поднялся на крыльцо, поклонился Штопфу, наверное, благодарил за оказанную честь и, подбоченившись, грубо сказал собравшимся:

- Распитюкивать с вами долго не буду. Работать надо! Не для коммунистов таперича спину гнуть будете. Кто постарается для немецких властей - землю получит, а кто будет отлынивать - гроб получит. Седни празднуйте, а завтрича всем явиться на кол... на атаманский двор за нарядами... "Арнаутка" Уманского поспела уже, надоть ее до последнего зерна собрать - то и будет гостинец Гитлеру от донских казаков...

Тугой вихрь ворвался на площадь, гудя, пронесся через толпу, закружил пыль и мусор у крыльца, и Гордей, задохнувшись, умолк.

"Арнаутка" Уманского - гостинец Гитлеру?! - ужаснулся Егор. - Ну, мы еще посмотрим!"

В тот же день полицаи арестовали Степашу Евтюхова. Его подняли прямо с постели, больного, с опухшими ногами. Взяли Федосея Кудинова и мужа старшей Мининой сестры Матрены, хотя они и не были партийными. Искали Пантюшу, но тот успел скрыться.

Федосея не сразу взяли. Он отстреливался, укрывшись в сарае у себя на базу.

Пауль, руководивший операцией, хотел зажечь сарай под камышовой крышей из ракетницы, чтобы выкурить оттуда старого кузнеца, но Гордей отсоветовал:

- Опасно. "Астраханец" вишь какой дует. Раскрутит жар, развеет полстаницы сгорит.

И тогда Пауль приказал собрать всех внуков и внучек кузнеца. Их было более десяти.

- Идите в сарай и приведите своего деда! - сказал он им. - Скажите ему, старому дураку, если он не выйдет добровольно и не сложит оружия, вы останетесь в сарае вместе с ним. Так ему и скажите.

Дети пошли в сарай к своему деду, и вскоре он вышел, окруженный ими, отбросил винтовку.

Раненых бойцов, находившихся у Евтюхова, Кудинова и Пантюши, женщины успели вовремя перепрятать. Как только арестованных под конвоем эсэсовцев отправили в станицу Старозаветинскую, полицаи, давно ждавшие случая свести счеты со своими давними врагами, разграбили их усадьбы. Жену Кудинова, старую женщину, ругавшую их недобитыми и недорезанными, избили до полусмерти. Корову, двух кабанов и шесть овец - долю награбленного - выделили Гордею Ненашкову. Грабили и других колхозных активистов.

Панёту не тронули, но вечером к ней пришел зять Афоня и увел корову.

- У меня она целей будет, - сказал он.

Егора в это время дома не было: он проводил в балке военный совет с Гриней и Дашей. Под деревьями, оплетенными диким виноградом, стоял Парис.

Разговор шел об "арнаутке" Уманского.

- Ее надо сжечь, - сказал Егор. - Этой же ночью. "Астраханец" слышите как дует? Он в эту пору не утихает и по ночам.

- Тогда надо идти туда сейчас же, - сказала Даша. - До Голубой впадины далеко, пока дойдешь...

- Да, треба поспешить, - поддержал ее Гриня. - Серники у меня есть, пошли... Егор покачал головой.

- Цэ дило, Гриня, треба добрэ розжувать. Я управлюсь один. Поеду верхом. Я зажгу "арнаутку" не серниками, а зажигательными бутылками, которыми танки поджигают. Возьму их штук десять. Я для пробы хлопнул одну о плуг - она рванула огнем, аж загудело. Проскачу вдоль поля от ветра, о твердую дорогу побью их - и баста, ваших нет!

Даша и Гриня очень хотели принять участие в задуманной операции, но Егор их отговорил:

- Незачем туда всем переться.

Он вернулся домой в сумерках. Панёта встретила его слезами:

- Афоня корову увел.

- Не горюй, бабаня, он подавится ею, - спокойно сказал Егор. - Во всяком случае, Господипомилуй долго не протянет. Она испугалась:

- Ты что задумал, Ёрка?.. Ты убьешь его, а они казнят и нас, и всю нашу родню. Слышал, что на майдане говорил комендант Што Пошто? За одного ихнего сто наших убивают. Вот и Фрося прибегала, плакалась. Хотела уйти от Афони-злодея, а он пригрозил: покинешь - решу тебя и всю запашновскую породу выкорчую... Она, бедная, ради нас с тобой все сносит. Ты уже взрослый, Егорушка, хорошенько думай о том, что собираешься делать.

Егор вспомнил слова деда: "Враг не дурак, к нему надо подходить умно, подумавши, а не пороть горячку".

Глава шестая

Даша провожала Егора за атаманский сад, ведя Париса на поводу. Он показал ей место, где закопал труп предателя. Никому не рассказывал об этом, а вот Даше рассказал. Словно оправдывался, что убил человека, хотя этот человек был дезертиром, предателем, он выдал расположение отлично замаскированных батарей полка, и немцы накрыли их прицельным огнем из тяжелых пушек. А огонь немецких пушек, несомненно, корректировал Пауль. Васютка говорил, что в подвале, где его допрашивал Пауль, на столе стоял какой-то аппарат с наушниками. Не иначе, то был радиопередатчик...

Даша близко заглянула ему в глаза, прикоснулась к его плечам горячими ладошками.

- Не переживай, Ёрик. Правильно ты сделал. Сам же видел, сколько людей погибло из-за предателей... Я бы сама его застрелила! - Она ласково погладила шею коню. - Ну, счастливо!.. Как вернешься, Ёра, заходи ко мне... Я буду ждать...

К Голубой впадине Егор доехал благополучно - никто не встретился на пути. Не доезжая до спуска во впадину, прорытого в обрыве, остановил Париса, кусты держи-дерева, росшие над яром, выглядели в темноте копнами соломы. Упругий ветер сдул луну с неба. В Голубой впадине было темно, как в омуте. Внизу под ветром плескались пшеничные волны. Наверх долетал теплый запах зрелого зерна. Явственно зазвучал в ушах басовитый приглушенный голос Уманского: "И пахнут хлеба ребенком, угревшимся в теплой постели..." Мог ли тогда Егор подумать, что когда-нибудь ему придется по-воровски подбираться к лучшей донской пшенице "арнаутке", чтобы сжечь ее?

Парис запрядал ушами. Невнятный звук донесся снизу сквозь шум ветра. Он показался подозрительным, и Егор расстегнул кобуру. Подтолкнул коня шенкелями. Он рысью пошел по склону вниз, копыта застучали на камнях.

- Стой! Кто такой? - внезапно раздалось под обрывом.

Егор выхватил парабеллум. "Голос проклятого Афони!... Фашисты караулят "арнаутку", - пронеслась мысль.

В темноте, справа, у деревьев, размазывались слабые силуэты двух людей, двух лошадей.

Звякнули затворы винтовок.

- Кто едет?!

Повернуть коня?.. Поздно. И нельзя!.. Нельзя отдавать фашистам "арнаутку".

Егор пронзительно свистнул и стал стрелять по силуэтам, посылая пулю за пулей. Парис огромными прыжками пронесся мимо охранников и врезался в пшеницу.

Позади закричали - один от боли, второй от ярости. Выстрелили.

"Скорей! Скорей!" Егор поддавал шенкелями, нащупывая рукой ремешок переметной сумы, в которой лежали зажигательные бутылки, переложенные травой.

Треснул второй винтовочный выстрел.

Парис вдруг споткнулся, прогнулся спиной и грохнулся наземь со всего маху.

Егора выбросило из седла, и он покатился по пшенице. Вскочил на ноги и в ужасе вскрикнул: из-под раненого коня выбухнул столб яркого белого пламени. Парис жалобно заржал, рывком поднялся, заплясал, будто хотел стрясти с себя страшное пламя. А оно запылало еще сильнее. Темнота рванулась прочь.

Кто-то из полицаев снова выстрелил по освещенному Егору - пуля вжикнула над головой. Он освободился от оцепенения, кинулся к Парису. Хотел спасти его, хотя не ведал, как он может помочь ему.

Но Парис, оглашая впадину ржанием, сорвался с места и помчался через поля "арнаутки", разбрызгивая жгучий белый огонь и горячую кровь из раны.

Огненный конь мчался по пшенице к речке Ольховке. Парис, видимо, понимал, что только в воде можно найти спасение. Егор бежал следом, задыхаясь в дыму.

Парис рухнул, не добежав до речки несколько десятков метров. Над ним вздыбилось высокое пламя. Конь больше не двигался,

С той стороны уже не стреляли, и Егор, перебредя через речку, вскарабкался на высокий крутой берег. Сердце колотилось так, что сбивалось дыхание. Егор лежал и жадно смотрел на бушующий внизу огонь и никак не мог унять судорожную дрожь во всем теле. В долине гудело, как в печи. Трещали мириады жареных зерен. С криком выпархивали захваченные врасплох стрепеты и перепела, метались в дыму и, задохнувшись, падали в гигантский костер. Молодые зайцы, тоненько пища, клубками жара выкатывались из огненной бучи. Над Голубой впадиной жаркий, опаляющий ветер закручивал искристые спирали, поднимая их до быстро бегущих сухих облаков.