Много было в Киеве людей, шпионивших в пользу Константинополя: купцы, священники, разные купленные людишки… Но самым доверенным человеком считали в Палатине боярина Блуда.
Потому что Блуд говорил правильные слова, в которые легко было поверить хитрым и коварным, не верящим никому и ничему византийским политикам. А говорил он именно то, что они хотели услышать: о хитрости и коварстве, о лжи и жажде наживы.
И еще потому, что Блуд был самым дорогим агентом Константинополя у русов. И когда палатинские политики видели, сколько золота уходит на подкуп Блуда, то уже не могли усомниться в его преданности.
И они – верили.
Вот почему у Ярополка не было никаких шансов убедить Константинополь в своем миролюбии.
Но Блуд не считал, что приносит вред Киеву и князю. Глупо резать корову, которая дает молоко, лишь для того, чтобы понравиться другой корове. Блуд считал, что понимает ромеев намного лучше, чем его князь. С ромеями нельзя дружить, потому что друга империя высушит, как паук – муху. У империи, как и у императора, нет друзей. Только подданные. И враги. Причем слабых врагов империя старается уничтожить, а сильных – подкупить.
Поэтому ромейский посол уедет домой, увозя с собой дополнительное уложение о торговле, в котором для купцов-русов (многие из которых были людьми Блуда) было выговорено немало льгот. Не опасайся ромеи Киева, получить эти льготы было бы намного сложнее. И заслуга в этом – не ласкового Ярополка, а хитрого Блуда.
В общем, дела боярина шли отлично. Однако были и сложности. Костью в горле сидел у боярина князь-воевода Свенельд. Сотни гривен не пожалел бы боярин, чтобы избавиться от старого воеводы, чтобы прибрали его к себе проклятые языческие боги. Только Свенельд мешал Блуду полностью прибрать к рукам Ярополка. Остальные – не в счет. С остальными можно договориться. Или купить. Или очернить. Или – подставить. Со Свенельдом так не выйдет.
Свенельд ни за что не разгадает Блудовых хитростей, но он, старый лис, переживший трех великих князей, нюхом чует подвох. И Ярополк ценит его выше прочих. Выше Блуда. И избавиться от него непросто. Такое Блуд не доверил бы даже самым близким. Да им и не справиться. Одно хорошо: ромеи тоже очень хотят избавить мир от князь-воеводы Свенельда. Они искренне верят, что Свенельд направляет сына на путь отца, на путь, ведущий к воротам Царьграда. Убрать Свенельда руками ромеев – вот это воистину византийская ловкость. Правда, добраться до князь-воеводы нелегко. Окружают его исключительно доверенные люди. Все, что он ест и пьет, проверяет особый человек. Так не принято в Киеве, но Свенельд завел этот обычай еще во времена булгарской войны, потому что знал, как легко погубить человека с помощью яда. Убить же его железом и вовсе невозможно. Это Ярополк ходит в церковь в одной рубахе, а Свенельд на людях всегда в броне. И в окружении бдительных гридней. Его не подшибешь деревлянским срезом.
Вспомнив об этом событии, Блуд слегка помрачнел. Что было бы, если бы охотник ухитрился убить Ярополка? Для Блуда – ничего хорошего. Потому что старшим в Киеве, как ни крути, выходил все тот же Свенельд. Младший брат Олег княжит в Овруче, и дружина у него такова, что оспаривать с ней киевский стол просто смешно. Владимир… Владимир – другое дело, но Владимир – далеко. И ветераны Святослава скорее возьмут сторону Свенельда, чем Владимира. И другие киевские воеводы – тоже со Свенельдом дружны. А уж кичливые киевские бояре никогда не поратуют за рабичича. Так что Блуд был весьма благодарен младшему сыну воеводы Серегея. Но очень постарался, чтобы старший сынок воеводы не нашел никаких следов древлянского охотника. Сам-то Блуд все узнал уже на следующий день. И даже послал своих верных моравов к древлянам. Не карать – договариваться. У них как-никак общий враг. Это ведь не Ярополк жег Искоростень и резал древлянских жрецов. Это делал Свенельд. И его сыновья. Моравы Блуда покажут волхвам истинного врага. А уж там… Говорят, древлянские жрецы могут колдовством извести человека. Вот и выяснится, враки это или правда.
Глава 13
Суд богов
Лето 975 года.
Окрестности Киева. Дорога на Вышгород
Перекресток был запружен народом. На всех четырех его концах стояли, сбившись одна ко одной, оставленные повозки. Часть упряжных лошадок, сунув головы в торбы, похрустывала овсом. Другие, хозяева которых были не столь заботливы, стояли праздно и покорно, время от времени дергая шкурой и отмахиваясь хвостами от зудящих кровососов. Сами же погонщики, нисколько не сетуя на затор, присоединились к толпе, которая тоже возбужденно гудела и жужжала, будто огромный слепень, в ожидании редкого и увлекательного развлечения: предстояло увидеть божий суд.
Спиной к солнцу, толстый и важный, сидел на высоком стуле княжий тиун.
Справа и слева от него, в окружении челяди, стояли тяжущиеся: ромейский купец Серафимий Собачий Глаз и нурманский вождь с популярным у скандинавов именем Фроди. Этого звали, чтобы не путать с другими, – Фроди из Хредлы.
Причина спора вполне соответствовала тяжущимся. Деньги.
Фроди взял у Серафимия полдюжины дорогого синдского аксамита, проплатив вперед золотыми арабскими монетами. Все, о чем уговорились. Так утверждал Фроди. А вот купец считал, что получил от нурмана только половину сговоренной суммы. Аванс, так сказать.
Тиун, получивши мзду от обеих сторон и сосчитав видаков, решил, что истину ведают только боги.
Нурман с удовольствием воспринял такое решение, потому что считал себя великим поединщиком. Во всяком случае, много лучшим, чем какой-то там ромей или кого там он вместо себя выставит.
Серафимий, вопреки ожиданиям, оспаривать решение тиуна не стал. К немалому огорчению тиуна, который очень надеялся получить от Собачьего Глаза взятку за отмену вердикта, дающего преимущество воинственному нурману.
Фроди, огромный, как и подобает нурману, волосатый, грозный, в вороненых доспехах, с мечом в два локтя длиной и тяжелым пешим щитом с железной оковкой, сдвинув на затылок шлем, надменно глядел на собравшихся. Он был уверен в победе. Эту уверенность разделяли его спутники: четверо таких же мощных нурманов и десятка полтора холопов и трэлей, давно привыкших к тому, что если хозяин решил кого-то убить, то этот кто-то – считай, уже покойник.
Однако Серафимий выглядел уверенно. И его поединщик тоже смотрелся неплохо. Высокий, длиннорукий, уступавший нурману массой, но не шириной плеч.
На ромейском поединщике были хорошие доспехи и открытый шлем с длинной стрелкой. Меч его был выкован знаменитым константинопольским оружейником, о чем свидетельствовало клеймо на основании клинка, и стоил почти столько же, сколько спорные полдюжины китайского шелка. Впрочем, о клейме знал только сам поединщик. Щит у ромея был меньше нурманского, зато – трехслойный, из бычьей кожи и вязкого дерева, усиленный стальными спицами и бронзовым листом. Звали ромейского поединщика – Фистул.