Дуань Кан стала моей первой матерью. С этого времени она начала относиться ко мне все строже и строже, пока однажды не разразился грандиозный скандал.
Так я рос до 13 — 14 лет. Как и все дети, я очень любил новые игрушки. Некоторые евнухи, стараясь угодить мне, время от времени покупали для меня что-нибудь интересное. Однажды один из них подарил мне парадную форму, которую носили республиканские генералы. На шапке красовался султанчик, похожий на метелочку из белых петушиных перьев. К форме прилагались сабля и кожаный пояс. Я надел все на себя и был в восторге. Прослышав об этом, Дуань Кан пришла в ярость. Она ужаснулась, когда узнала, что я носил еще и заморские чулки, купленные евнухами. Немедленно вызвав к себе во дворец Юнхэгун евнухов Ли Чананя и Ли Яньняня, подаривших мне форму и чулки, она велела наказать их палками, а затем понизила в должности, послав их на грязную работу по уборке помещений. После этого она послала за мной и прочитала мне нотацию: "Великий цинский император надевает республиканскую одежду и заморские чулки. На что это похоже!" Мне оставалось лишь спрятать свою любимую форму и саблю, облачиться в дворцовые одеяния и сменить заморские чулки на матерчатые, с вышитыми на них драконами. Если бы наставления Дуань Кан этим и ограничились, вряд ли бы позднее я проявил к ней непочтение. Наставления такого рода только еще больше заставляли меня почувствовать свою исключительность, и это как раз соответствовало всему тому, чему меня учили во дворце Юйцингун. Я верил, что наказание евнухов и нотации преследовали именно эту воспитательную цель. Дуань Кан стремилась во всем подражать Цы Си. И это несмотря на то, что ее родная сестра, наложница Чжэнь, погибла от руки этой деспотичной императрицы. Она научилась не только избивать евнухов, но и подсылать их следить за императором. Расправившись с Ли Чананем и Ли Яньнянем, Дуань Кан прислала ко мне своего близкого евнуха, чтобы тот ухаживал за мной. Евнух должен был докладывать ей ежедневно о каждом моем шаге, то есть все было точь-в-точь как с императором Гуансюем. Это больно ударило по моему самолюбию. Мой наставник Чэнь Баошэнь тоже был сильно этим возмущен. Он объяснил мне разницу между первой и второй женами императора, что еще больше усилило мой гнев.
Вскоре из императорской больницы был уволен врач по имени Фань Имэй. Этот факт послужил поводом к взрыву. Доктор Фань был одним из тех, кто лечил Дуань Кан. Случившееся в общем меня никак не касалось, но до моего слуха снова дошли слова возмущения поведением Дуань Кан. Чэнь Баошэнь заметил: "Всего лишь наложница, а ее самоуправство начинает переходить границы". Главный евнух Чжан Сяньхэ — тот самый, что донес о покупке формы и заморских чулок, — также выражал свое недовольство: "Разве не становится владыка десяти тысяч лет вторым Гуансюем? Ведь все, что касается императорской больницы, тоже должно решаться владыкой десяти тысяч лет! Даже ваш раб не может этого перенести". Я вспыхнул, все во мне закипело от злобы, и, разъяренный, я бросился во дворец Юнхэгун. Увидев Дуань Кан, я закричал:
— Почему ты уволила Фань Имэя? Не слишком ли много ты берешь на себя? Император я или нет? Кто здесь распоряжается? Твое самоуправство переходит всякие границы!..
И, не дожидаясь, что ответит побелевшая от злости Дуань Кан, выбежал из зала. Когда я возвратился во дворец Юйцингун, наставники стали наперебой хвалить меня.
Разгневанная Дуань Кан не послала за мной, а велела позвать отца и князей. Она рыдала, кричала, просила у них совета, однако никто не осмеливался что-нибудь советовать. Узнав об этом, я позвал их к себе и сказал:
— Кто она такая? Всего лишь наложница. Никогда еще в истории нашей династии император не называл наложницу матерью! Должна быть разница между первой и второй женами императора или нет? Если нет, почему мой брат Пу Цзе не называет вторую жену отца матерью? Почему же я должен так называть и слушаться ее?
Князья выслушали мою тираду, но ничего не сказали.
Наложница Цзин И была с Дуань Кан не в ладах. Как-то она предупредила меня: "Говорят, госпожу и бабушку хотят пригласить во дворец. Император, будьте осторожны!" [35]
Действительно, мои бабушка и мать были вызваны во дворец. Если Дуань Кан ничего не могла сделать с князьями, то на мать и особенно бабушку ее крик возымел действие. В конце концов они, став на колени, умоляли Дуань Кан смилостивить свой гнев, обещая уговорить меня извиниться. Прибыв во дворец Юнхэгун, я увидел бабушку и мать. Из главного зала еще доносился крик императрицы, и я хотел было снова ринуться туда, но слезы и мольбы бабушки и матери сдержали меня. Я пообещал им извиниться.
Подойдя к Дуань Кан и даже не взглянув на нее, я поклонился, невнятно пробормотал что-то вроде: "Августейшая матушка, я виноват", — и удалился.
Дуань Кан успокоилась и перестала рыдать. Через два дня я узнал о том, что мать наложила на себя руки.
Рассказывали, что с детства на мою мать никто никогда не кричал. Она была очень самолюбива, и этот удар был для нее слишком жестоким. Вернувшись из дворца, она приняла опиум. После этого Дуань Кан резко изменила ко мне отношение. Она не только перестала поучать меня, а, наоборот, стала необычайно сговорчивой. Жизнь вошла в прежнюю колею, между мной и наложницами восстановились нормальные отношения, но все было достигнуто ценой гибели моей матери.
Учение во дворце Юйцингун
Когда мне исполнилось шесть лет, императрица Лун Юй выбрала для меня учителей-наставников, а астрологи — благоприятный и счастливый день для начала занятий. Утром 18-го числа седьмого месяца третьего года правления императора Сюаньтуна я начал учиться.
Мой класс сначала находился в парке Чжуннаньхай, а затем был переведен в Запретный город, во дворец Юйцингун — место, где в детстве занимался император Гуансюй, а еще раньше спал сын императора Цяньлуна (позднее император Цзяцин). Дворец Юйцингун с маленьким двориком не отличался большими размерами. Тесно зажатый двумя рядами низеньких служебных помещений, он был внутри разделен на множество маленьких пустовавших комнат, и только в западной его стороне находились две сравнительно большие комнаты, предназначенные для занятий.
Они были обставлены проще, чем другие комнаты дворца: под южным окном стоял длинный стол, на котором лежали коробки из-под шляп, стояли вазы для цветов и т. п.; около западной стены размещался кан. На нем я и начал свои занятия, а партой мне служил низенький столик. В глаза бросались громадные часы, висевшие на северной стене. Диаметр их циферблата достигал двух метров, а стрелки были длиннее руки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});