Читать интересную книгу Дивизия цвета хаки - Алескендер Рамазанов

Обилие наручных часов. Конечно, подделки. Но какие! «Ориент», «Ролекс», «Омега». И стекла часовые – стеклянные, а не пластмассовые. И продают их, держа образцы в аквариуме или банке с водой. Вот смотри, «шурави», – не боятся воды! Был даже такой спор, впрочем, вполне военный. Часы укладывали в кружку и из нее, для равномерности удара, метали их на пол или в стенку. Выясняли – чьи «противоударнее». Меня же забавляло «прилипание» влажного полированного хрустального стекла к оконному. Физически процесс был понятен, но как красиво! Висят часы на стекле. В дуканах стоял особый запах – это был запах индийской овцы, у нее такой жиропот неистребимый. Так пахли дубленки и кожаные плащи.

Ну как такое дело не «пошерстить»? И, бывало, грабили афганские дуканы. Но все это плохо кончалось. Вся власть и вся реальная сила были у торговцев. Разумеется, не у тех, кто стоял за прилавком, – у настоящих хозяев.

Еще по первости афганцы давали товары в долг. Но когда поняли, что у советских есть только одно понятие долга – «интернациональный», то прекратили благотворительность.

Итак, одежда. Кроме дубленок и прочего были популярны дешевые рубашки – батники. На этих тоненьких маечках с короткими рукавами и воротничком были вытканы орденские планки и символы авиационных частей США. И очень хорошо смотрелись сиськи советских «ханум», обтянутые коричневой тканью с изображением наград авиасоединений США за Корею и Вьетнам.

Смачное слово «бакшиш» (подарок, подачка) быстро и прочно вошло в обиход воинов-интернационалистов из числа тех, кому война не очень докучала. Очень скоро оно приобрело характер более российский: «бакшиш» стал обычной взяткой. Казалось, за что давать взятку в Афгане? Оказалось, что за рубежом родной страны спектр еще шире! За отпуск, за присвоение звания (особенно досрочно), за представление (реальное) к награде, за назначение на должность. Велик был соблазн!

А сами афганцы ходили в просторной национальной одежде из хлопка или шерсти. Пили зеленый чай, а не кока-колу и фанту, и скупали у советских все, кроме свиной тушенки.

О ценах. (Доллар в ту пору «весил» 70 афгани. Рубль около 7. Чек – от 10 до 15 афгани.) Джинсы тянули от 600 до 1200 афгани. Дубленки – от 1500 до 6000, плащ кожаный – от 4000 до 14 000, часы – от 250 до 15 000, рубашки – от 300 до 1000, платок с люрексом – блестящей ниткой – от 300 и выше, свитер ручной вязки – от 600 афгани, куртки кожаные – от 2000 и выше.

Там же, в «феодальной» стране, я впервые узнал, что цена на товар может разниться вдвое больше, в зависимости от того, в каком дукане он продается. «Бутики» были у афганцев задолго до того, как мы узнали прелести рынка.

В занюханном Кундузе можно было купить любое лекарство. Если же чего-то не было, то закажи – и через три дня, по совершенно неведомым каналам, тебе приходит известие – «товар доставлен».

Барласов как-то сказал: «Все здесь в руках у торговцев. Вся революция, страна. Они – сила. Как они скажут, так и будет». Не было оснований не верить ему.

Никто, кроме нас, не «шерстил» дуканщиков. А наши «робингуды» за это жестоко расплачивались. Не своей кровью по преимуществу. Просто на дороге, в городе, в кишлаке, где случился факт грабежа, воровства, начинали устраиваться засады, рваться фугасы, гореть советская техника.

Барласов рассказал мне историю, как один из фанатичных, неуловимых полевых командиров, вопреки решению торговцев, взорвал мост по дороге на Файзабад. Его «достали». Отравили.

Я видел советского «вольняшку», который под видом сливочного масла в банках, жестяных трехлитровых, продал афганцам солидол. Что-то килограммов шестьдесят. Деньги большие. Масло стоило 180 афгани за килограмм. Он потом долго не покидал пределов части. Но перед отъездом в Союз решил наведаться в магазины, «скупиться». Там его и пристрелили.

Шла война «всех против всех». Торговцы работали на афганских и советских особистов. Сегодня он продал тебе пистолет, а завтра тебя уже допрашивают в особом отделе. Ничего страшного, если деньги твои не с кровью, да и просто – сдай «игрушку».

Торговали наши и боеприпасами, и оружием. Ничего невероятного. Судили лейтенанта-сапера за продажу взрывчатки, судили солдата – он сбагрил несколько цинков патронов 7,62. Когда-нибудь у историков появится возможность изучить уголовные дела воинов-интернационалистов. И вывод будет суровый. Свои были такими же врагами, как и душманы. Впрочем, если солдаты «засекали», что кто-то из своих продает боеприпасы, то били и «чморили» нещадно. Было четкое понимание того, что завтра этими пулями будут стегать наши колонны и блокпосты.

Бобо-араб

Загулял слух о передислокации 56-й ДШБ. Куда-то в центр Афганистана. В Пактию или Пактику? Но толком никто не знал, когда и как это будет выглядеть.

Десантура исправно воевала, обустраивалась, умножая ряды мазанок на северном гребне боевого охранения, получала заслуженные награды. Последние было положено обмывать. Но поскольку друзей много, а денег мало, то устраивали коллективные чествования.

Обмывать очередные награды решили в расположении минометной батареи. Командовал ею капитан Максимов. Личность легендарная. Из миномета ротный бил как из снайперской винтовки. Я видел сам, как он всадника гонял по полю между разрывами. Так и заставил лечь и дожидаться группы захвата. Но было, правда, и другое. Как-то его асы спустили несколько мин на штаб родной бригады. «Ошибочка вышла» на 180 градусов. Максимов был худой, жилистый, рыжая щеточка усов. Он все приготовил на славу. Банька у него была «по-черному». И вот удивительно: обычно в парилку с мылом войдешь, так, случайно, мужики орут: «Куда, иди смой». А в этой «максимовской» внизу мылись, наверху парились – и ничего! Марзоев особо пар не чтил. А я вместе с Максимовым от души помахал эвкалиптовым веником.

Сели в широком, отменно обустроенном окопе. Стол накрыт чистыми белыми простынями с черными блямбами – клеймами – ВС СССР и звезда пятиконечная размером с ладонь. Это чтобы не воровали, в Союзе придумали такое. Полкило краски на каждой простыне. Мясо жарится, баранчик. Спирт, по уму разведенный, фанта, минералка, лепешки свежие, зелень всякая. Хороший стол.

– У нас тут внизу араб живет. Пригласим деда? Очень интересный дед. Вот все продукты по дешевке покупает. Я теперь горя не знаю. Позовем? – спросил Максимов.

– Давай своего араба. Будем работать с местным населением, – согласился Марзоев.

Максимов крикнул бойцу, раздувавшему угли под шашлыком: «Позови бобо-араба. Скажи, командир приглашает». Боец подошел к краю окопа, перегнулся и прокричал на таджикском: «Бобо, бьё ен. Тра кумандони файрод дора».

Мне стало интересно, как это можно жить на крутом откосе, на минном поле, да еще под стволами минометов, когда боевое охранение частенько ночью молотит без устали на нулевых зарядах.

На узком уступе я разглядел глинобитную хижину, ряды неглубоких траншеек. Из земляной конуры показался Старик Хоттабыч. Это я сейчас могу сравнить его облик с классической фотографией Усамы бен Ладена. А тогда об этом «ладане» ничего не знали. Да и слова «террорист» не употребляли. Чалма выгоревшая, когда-то черная. Черен сам, как настоящий араб. Худ и жилист. Широкая рубашка и «шальвари камис» – полотняные штаны «шириной в Черное море». Дед уверенно поднимался по откосу, очевидно, зная безопасный маршрут. Мины, вон они – бугорочки, проволочки... Росту в этом сухопаром старике было под два метра. Ладонь жесткая, бугристая от вечных мозолей земледельца. Лицо морщинистое, а глаза цепкие, молодые. Зеленые глаза. Во рту два или три больших желтых зуба. Босой. Борода белая, длинная, с просинью. Бобо усадили за стол. Марзоев через переводчика завел традиционную беседу. Здоровье, дела, настроение... Дед отвечал степенно. Взял кусочек лепешки, попробовал салат из огурцов и помидоров.

Да, это был настоящий араб. Потомок тех завоевателей, воинов халифата, которые выбили языческую дурь от Аравийского полуострова до Самарканда и Дербента. Заодно с древним христианством в Дагестане и Чечне. Оно там здорово язычество напоминало. Опять же огнепоклонники до Дербента расплодились. Надо было порядок наводить! Но в Афгане у них облом получился. Был там такой непокорный народ, что местность даже назвали Кафиристан. Видно, крепко за веру отцов держались «кафиры» – неверные. Ну, ладно.

Дед арабский хвалил советских солдат – помогают. Говорил афганское «Гитлер капут», то есть «душман нис» – нет душманов. А потом беседа бойчее пошла. Оказалось, семьдесят восемь лет араб-палвану. В молодости был известным борцом. Тем и жил, выступал на праздниках и свадьбах. А потом вот один остался. О жене, детях, семье в Афгане не принято спрашивать. Нас так мудрые востоковеды научили. Ну и верно. На хрен мне знать о здоровье его близких. Какое там здоровье. До первой бомбежки или «реализации».

А вот боролся бобо араб-палван или нет, это я выяснил. Попросил перевести, что родом я из Дагестана и в юности вольной борьбой занимался.