Читать интересную книгу СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 120

Всё это проделывали под наблюдением сберегателя сенника. Он же с подручными должен был и спать рядом, в другой горнице, стеречь молодых. А ещё конюший обязан ездить всю ночь по двору верхом с обнажённым мечом.

Как подали на пиру куря верченого, Василий с облегчением встал. Встал и Патрикиевич. Вложил руку Марьи Ярославны в ладонь великому князю:

— Приемли и держи, как Бог устроил.

Это называлось выдавать молодую и всегда наблюдалось гостями на свадьбах с большим оживлением, с улыбками понимающими и намекающими: приспело, мол, время исполнить светлую радость.

В сенях скоморохи заиграли в трубы и сурны, били дробь по бубнам, именуемым накрамн.

Молодым несли в сенник яства обильные: квас в серебряной дощатой братине, потроха гусиные, гуся и порося жареных, куря в лапше, куря во щах богатых да четь хлеба ситного, да курник, посыпанный яйцами, пирог с бараниной, блюдо блинов тонких да пирогов с яйцами, да сырников, да ещё карасей, из проруби озёрной выловленных и с бараниной зажаренных.

10

Радость была прежде всего в том, что можно поесть. После духоты пира в сеннике нетопленном зуб на зуб не попадал. Марья подняла с полу шубу соболью, велику, увернулась в неё. Взглянули друг на друга, засмеялись. Сутки некормленные, кинулись за уставленный стол, ели всё подряд — и кашу, и карасей, куря пальцами рвали, ситный в рот пихали, пирогами подправляли, сырниками закусывали. И все смеялись, как дети, встречаясь глазами.

— Хорошо, что обвенчались, да? — спросила Марья.

Василий важно кивнул, вспомнив, что он теперь муж. Вытянул ноги на ковёр:

— Ну-ка, разуй!

Вскочила, опустилась на колени, сапоги меховые стащила. Потом попросила, моляще, снизу:

— А теперь не гляди.

Он отворотился, нарочно закрыл глаза пальцами. Но любопытно было: где она там? Может, опять ест? Захотелось с ней побегать, попрыгать по перинам широким и пышным. Знать, караси да гуси внутри заиграли. Сбросил кожух, резво повернулся, намереваясь в шутку погонять молодую плёткой — и застыл…

Она стояла на одеяле совсем нагая.

— Смотри, какая я! — сказала таинственным шёпотом. — Не пожалеешь, что женился.

Титьки у неё торчали врозь, как вымечко кобылье, и цвету были сизоватого. Должно, мёрзли. Василий и девок-то сгола ещё никогда не видал. Марья подошла неслышно, как подплыла, дёрнула за пояс. Груди вспрыгнули. Василий почувствовал, как у него зачесалось лицо и глаза от внутреннего жара. Дотронулся пальцем до белеющего плеча — скользкое.

Вдруг Марья, учёная, видно, свахами, обхватив мужа за чресла, повалилась с ним на пышноту перин, завозилась с неловкой решимостью и, сипло визгнув, приняла его в себя. А потом, пепеки к нему поворотив, враз уснула, как умерла. Дело своё сделала. Он и не понял толком, что произошло, только помнил мягонькое под руками. Лежал под шубой, глазами по потолку водил, без чувств, без мыслей. Бахмур на него опустился — томнота, дурнота, головокружение.

В дверь сенника осторожно зуркали. Пождали. Ещё торкнули. Сдавленный смех, кахи-кахи, голос Басенка, о здоровье молодой справляющийся.

— Княгиня в добром здравии, — заученно ответил Василий, натягивая шубу до носу.

— Доброе меж вами учинилось? — настаивал голос.

Василий не ответил. За дверью шла весёлая возня, и другой голос, Василий узнал Старкова, шутливо угрозил:

— А коли доброго не учинится, бояре и гости разъедутся в печали, пировать не станут!

— И откликаться не хотят! — Это, кажется, Митька Шемяка. — Знать, учинилось любо!

— Нестройно запевая, молодые бояре удалились опять к столам.

Разбуженная ими Марья повернулась к мужу, прижалась телом к телу.

— Теперь я над тобой во всём властная, а ты надо мной, да?… Да, сладкий?

— Откуда это салом бараньим пахнет? — чуждо спросил Василий. — От тебя нешто?

— Меня в бане четыре свахи мыли, — обиженно возразила она.

— Значит, не отмыли, — с насмешкой бросил он, зевая от усталости.

— Давай ещё доброе учиним? — попросила она.

— Что, очень хочешь?

— Да! — жарко дохнула в ухо.

— Верно? Хочешь?

— М-м… очень!.. Поимушка мой!

И опять бахмур мутный низошел на него. Не хотелось говорить, отвечать на её поцелуи, только скорее освободиться от разрывающей чресла, тугой бьющейся тяжести. Марья под ним мелко поохивала и была как бы в забвении.

Василий зарычал в облегчительной муке и тоже мгновенно заснул. И сразу сон ему: будто стоит он на берегу Красного пруда, держит Настеньку за шёлковый репеёк косы. И ничего больше. Держит- и всё. Саму её не видит, только — хвостик шёлковый, гладкий, а сердце отчего-то так заломило, будто бежал сюда от самого Васильевского луга… Но кто-то в бок толкает, репеёк вырвать хочет. Так жаль выпускать его из пальцев, а надо. Почему? Не хочу!

Открыл глаза- Марья с титьками кожаными висит над ним: слышь, чего-то на дворе деется, бранятся аль что? Снаружи слышались возбуждённые голоса. По окнам метались отсветы факелов.

Счастье не курочка, подумал Василий, не прикормишь.

С уходом новобрачных пиршество занялось в новую ярь. Забулькали меды и вина, полнились всклень кубки и ковши, качалась вдоль длинных столов хмельная волна веселья.

Софья Витовтовна выпила ещё чашу и поднялась. Она не произнесла ни слова, но сразу же оборвались все разговоры, только в дальних сенях и повалуше, где располагались люди мизинные[71], стоял ещё лёгкий гул. Но пошло от одного гостя к другому: нишкни, великая княгиня глаголит. И замер весь великокняжеский дворец, так что слышно было, как потрескивают свечи.

Она была страшна в алом струящемся сояне — сарафане распашном, с искажённым нахмуренным лицом. И голос её притворно весёлый не вязался с грозным выражением.

— Плясать хочу! — объявила. Обвела взглядом княжий стол: — Ну-ка, племянничек, давай со мной?…

Все испуганно уставились на Василия Косого. Тот, побледнев, встал из-за стола.

— Поди-ка, со старухой и выходку сделать не сумеешь? — насмехалась Софья Витовтовна. — Покажи, каков ты мастер землю ногами ковырять.

Они приближались друг к другу в затаившейся тишине. Василий Косой распахнул зелёный терлик — кафтан с перехватом и подбоченился, как и впрямь собираясь в пляс. Золочёный пояс с висячими дорогими каменьями открылся взорам всех присутствующих.

Скоморохи дохнуть боялись, не то что в бубны бить.

— Если тать похитит пояс золотой с многоцветными каменьями, что должно сделать по Русской правде[72]?

Хоть и неожидан был вопрос, но ответы от захмелевших бояр Софья Витовтовна получила без промедления:

— Убить на месте татьбы…

— И ничего за это не будет, как за убийство собаки…

— И не токмо по Правде Ярославовой…

— Верно, и по христианским законам, кои из Византии к нам пришли.

Не дожидаясь, когда снова установится тишина, Софья Витовтовна с удивительной для её толщины ловкостью ухватилась за пояс Косого и сорвала его так, что звенькнули друг о друга смарагды и аметисты, золотые застёжки.

— Ах! — одним общим выдохом пронеслось по палате.

Шемяка вскочил так резко, что загасил несколько свечей в стоявшем перед ним шандале. В немом оцепенении все смотрели, как от чёрных голых фитилей потянулись затухающие струи, распространяя над столом дурной запах.

Тогда ростовский наместник Пётр Константинович Добринский громко сказал:

— На брате твоём пояс Дмитрия Ивановича Донского.

— И я то свидетельствую, — поднялся во весь свой богатырский рост Захар Иванович Кошкин.

— Да, истинно… многим то ведомо… — загудели за столом. — Нарядился в чужое да ещё фрякается[73], нос подымает.

Пелагея загигикала, завизжала с плачем обиженным:

— Его в приданое за мной дали!

Шемяка махнул на неё, как на муху. Невестка смолкла, утирая слёзы рукавом.

— Я не крал татаура, — трудно, с остановками выговорил Василий Косой.

— Но ты-то знал, таинник, чей он на самом деле? — тыкала поясом Софья Витовтовна в лицо племяннику.

— Брат, уйдём отсюда! — крикнул Шемяка. — Тут вас нарочно позорят при всех! Но ты, княгиня, спокаешь-ся! Вспомнишь ты ещё этот час.

— Аред[74]! Иди прочь отсюдова, племя бесстыжее! — ещё громче Шемяки кричала Софья Витовтовна, не обращая внимания на Патрикеевича, который пытался унять её, ловил за руки и даже вскрикивал в волнении что-то по-литовски.

Опрокинулась длинная скамья, отчего другие гости, сидевшие на ней, повскакивали тоже. Покатились, разливая пиво и меды, кубки и чаши, раздался звои падающей на пол посуды.

Следом за Юрьевичами в повалуше и санях тронулись все галицкие бояре, дружинники и слуги.

Известно, добрая свадьба — неделю. И эта не была исключением. Всю седмицу не прекращалась попойка во здравие молодых, однако многие лепшие[75] люди — служилые князья, воеводы, нарочитая челядь — под разными предлогами покидали её до времени. Особенно усилилось бегство со свадьбы, когда гонцы стали доставлять вести о бесчинствах Юрьевичей. Как покинули они свадьбу, благоразумие подсказывало им, что в осином гнезде московском лучше не давать волю гневу, как бы ни был он справедлив и безмерен. Но миновав московские рубежи, братья дали волю ярости: ярославские сёла и деревни жестоко пограбили, жесточе татар — зачем, дескать, к Москве прислоняетесь, а сторону звенигородского князя, отца нашего, держать отказываетесь!

1 ... 21 22 23 24 25 26 27 28 29 ... 120
На этом сайте Вы можете читать книги онлайн бесплатно русская версия СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин.
Книги, аналогичгные СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ - Б. Дедюхин

Оставить комментарий