Читать интересную книгу Всеобщая история кино. Том 6 (Кино в период войны 1939-1945) - Жорж Садуль

Эта новелла, поставленная во вкусе прежних экспрессионистских фильмов, была более удачной, чем «Шампанский Чарли» (Champagne Charlie), где Кавальканти с большим блеском описывает жизнь мюзик-холлов во времена королевы Виктории.

Таким образом, во время войны Англия, несмотря на то, что она была вынуждена значительно сократить свою продукцию[133], сумела благодаря появлению новых талантов выпустить целый ряд действительно хороших фильмов.

Период 1939–1949 годов был самым плодотворным в английской кинематографии, история которой с самого начала изобиловала отклонениями и неровностями. Лондон выпустил за это десятилетие значительно меньше фильмов, чем Голливуд, но это были произведения гораздо более высоких достоинств. В конце войны деятели английской кинематографии имели основания надеяться что после заключения мира они смогут соперничать с Америкой.

Чтобы выиграть эту битву, Рэнк двинул в бой тяжелую артиллерию: «престижные фильмы».

Но чтобы завоевать американский рынок, он решил (как когда-то Корда) удовлетворить прежде всего «американские вкусы». Поэтому он безоговорочно поддержал Габриэля Паскаля, который экранизировал «Цезаря и Клеопатру» Бернарда Шоу. В одной из глав следующего тома мы остановимся на этом фильме, а также на «Генрихе V» Лоуренса Оливье.

Расцвет английской кинематографии совпал с последним периодом войны. Расцвет художественный — благодаря Дэвиду Лину, Кэролу Риду, Энтони Асквиту, Пауэллу и Прессбургеру, Кавальканти и молодым режиссерам, воспитанникам студий «Илинг».

Расцвет и в деловом отношении, так как целлулоидная империя, созданная Рэнком за несколько лет, превратилась в одно из сильнейших орудий завоевания, какие когда-либо знала кинематография Западной Европы с тех пор, как закатилась звезда фирмы «Патэ».

Конец войны стал для Лондона временем больших ожиданий.

Глава IV

ЗАРОЖДЕНИЕ ИТАЛЬЯНСКОГО НЕОРЕАЛИЗМА[134]

За три дня до падения Парижа, 10 июня 1940 года, как раз когда фашизм вступил в 17-й год своего существования, Муссолини объявил войну Франции, потому что «честь и интересы родины настоятельно требовали это сделать»[135].

Вскоре дуче хвастался легко доставшимися победами. Через несколько недель после оккупации Парижа он послал своего верного Паволини, бывшего фашистским министром культуры, в Венецию открывать Международный кинофестиваль, превратившийся, по существу, в неделю итальянских и немецких фильмов. Паволини заявил, что существуют три причины, которые вселяют уверенность в будущем фашистского кино.

Он сформулировал их следующим образом:

«1. Жизнеспособность нашего кино доказана войной, которая является для него своего рода стимулом.

2. Кино (в частности, документальные фильмы) играет важнейшую роль в жизни народов, для которых война является самым высоким и самым благородным из деяний.

3. Высокий уровень, достигнутый кино Италии и кино Германии, и их содружество в достижении целей, подкрепленное содружеством малых стран, позволяют предвидеть, каким будет кино завтрашнего дня, то есть европейское кино после окончательной победы стран оси».

Самым лживым в этом хвастливом заявлении было утверждение, что существует «содружество между итальянским и немецким кино».

Отвечая, по всей видимости, Паволини, Геббельс заявлял:

«В то время как кино наших врагов переживает период полной дезорганизации, кинематография Италии и Германии, несмотря на внешние трудности, благодаря духовному импульсу наших двух народов идет вперед и создает все более великолепные и все более совершенные произведения».

Пока создавалось основанное на официальном содружестве двух фашистских режимов «европейское кино», Геббельс писал в своем личном дневнике (просмотрев «Трагедию любви» — итальянский фильм с участием певца Джильи):

«22 января 1942 года. Мало того, что итальянцы абсолютно ничего не делают, чтобы поддержать наши усилия в войне, они еще и в области искусства создают нечто безобразнейшее. Судя по всему, фашизм обесплодил творческую жизнь итальянской нации»[136].

Итальянский фашизм (так же как и немецкий) обесплодил киноискусство.

За период с 1923 по 1930 год продукция итальянского кино, занимавшая некогда по объему первое место в мире, была сведена почти на нет. Затем она довольно заметно возросла, что не является заслугой фашистского правительства, ибо с приходом звука в кино во всем мире наблюдалось всеобщее развитие национальной кинопродукции.

После 1932 года Муссолини понял, что кино можно использовать в целях пропаганды, в частности для укрепления своего престижа.

Чтобы оживить кинопроизводство, он направил в кинематографию своего сына Витторио, а также всячески поощрял строительство в Риме гигантской студии «Чинечитта». Но итальянский фашизм, ни в какой мере не полагавшийся на итальянских кинематографистов, поручал создание продукции «международного класса» немецким, французским, австрийским и венгерским режиссерам или таким ветеранам итальянского кино, как Галлоне и Дженина, чья международная карьера казалась ему безошибочным критерием их таланта. Наи-фашистский «Сципион Африканский», поставленный с пышностью времен Римской империи, потерпел полнейший провал.

Фашистскому правительству, поощрявшему рост киномонополий, неудалось, однако, добиться такой концентрации в области эксплуатации и производства, какую осуществила УФА, так как даже самые большие кинопрокатные компании контролировали в крупнейших городах Италии не более чем по 60–80 кинозалов каждая[137].

В области производства наряду со старыми крупными фирмами, такими, как «Люкс», и с правительственными «Чинес» и «Европа» (филиал УФА) немаловажную роль играл Скалера, капиталист, обогатившийся на войне с Абиссинией. Но по своей экономической структуре итальянская кинопромышленность имела больше общего с французской, нежели с немецкой. Поэтому, несмотря на бдительность цензуры Муссолини, итальянское кино оказалось невозможным вогнать в такие жесткие рамки, как немецкое. Благодаря этому обстоятельству, а также благодаря неразберихе, царившей позади такого строгого фасада здания фашистской иерархии, после 1930 года смогли проявиться две интереснейшие индивидуальности: Камерини и Блазетти.

Ничем не напоминали стиль эпохи Муссолини легкие, искрящиеся произведения Марио Камерини, создававшиеся главным образом под влиянием творчества Рене Клера и американской кинокомедии, но перекликавшиеся также с неаполитанским народным театром. Действие этих веселых фильмов, слегка окрашенных горечью, происходило обычно в мелкобуржуазной среде. Пережив различного рода приключения, герои извлекали из них для себя урок: никогда не следует стараться подняться выше своего социального положения[138].

Алессандро Блазетти, творчество которого было более разнообразным, но более неровным, в начале своего пути, когда он дебютировал со своим фильмом «Солнце» (Sole, 1929), находился под влиянием Мурнау и советского кино. В его лучшем фильме «1860 год» (1934) влияние Эйзенштейна проявилось очень отчетливо не только в том, как была снята натура, но и в том, что в нем чувствовалось могучее дыхание гарибальдийцев, людей народа. Но в финале фильма промелькнули идеи муссолиниевского толка.

Фильмом «Старая гвардия» (Vecchia guardia, 1934), прославлявшим чернорубашечников, Блазетти послужил фашистскому режиму.

Во время войны Блазетти получил в свое распоряжение громадные средства на постановку «Железной короны» (La corona di ferro, 1941). Ему хотелось дать Италии произведение, равноценное «Нибелунгам» Фрица Ланга. Эта националистическая эпопея воспевала не «римлян, а героев типично арийского склада, похожих не то на лангобардов, не то на западных готов. Своим блеском и пестротой фильм напоминал произведения Ариосто, а монументальностью — оперы Рихарда Вагнера и постановки Мишеля Зевако. Фильм имел большой успех в оккупированной Франции, зрителю в нем понравился невольный комизм пропагандистской буффонады, веселое добродушие и задор немножко фельетонного пошиба. Сильнее, как художник, Блазетти показал себя в фильме «Приключение Сальватора Розы» (Un’ avventura de Salvator Rosa, 1943). В этой истории плаща и шпаги были живость и остроумие плутовского романа. Последним качеством фильм обязан в значительной степени одному из сценаристов — молодому Ренато Кастеллани. Менее удачным оказались «Никто не возвращается назад» (Nessuno torna indientro, 1943), бесцветный фильм, и «Ужин злых шуток» (La сепа delle beffe, 1941) по пьесе Сэма Бенелли, представлявший собой «драму в духе Д’Аннунцио или либретто для провинциального музыкального театра, снятый на манер тех фильмов, которые фабрикуются для захудалых кинотеатриков»[139]. Некоторое время спустя в результате встречи Блазетти с Дзаваттини был поставлен фильм «Четыре шага в облаках».