Читать интересную книгу Трое в лодке (не считая собаки) - Джером Джером

— Завели б, что ли, специальную комнату? И держали б их там, — бормочете вы, кидаетесь в холл, хватаете зонтик и убегаете вон.

Нечто совершенно подобное, должно быть, происходило, когда ветреный мальчишка Генрих Восьмой ухаживал за своей крошкой Анной{*}. Народ в Бэкингемшире, когда они слонялись по Виндзору или Рейсбери, то и дело натыкался на них, всякий раз восклицая: «Ах, это вы!» — на что Генрих, покраснев, ответит: «Ну да, мне тут кое-кого нужно было увидеть», а Анна заметит: «Как я рада вас видеть! Подумать только, встречаю я тут на дорожке мистера Генриха Восьмого, а нам, оказывается, по пути!»

Народ отправится прочь, думая: «Пойдем-ка мы лучше отсюда, пусть они тут целуются и воркуют. Пойдем-ка мы в Кент».

Они идут в Кент, и в Кенте первым же делом наблюдают Генри и Анну, болтающихся вокруг замка Хевер.

— Что за дьявол! — говорят бэкингемширцы. — Куда бы нам убраться? Просто смотреть тошно уже. Вот, пойдем-ка мы в Сент-Олбенс. Сент-Олбенс — местечко просто прелестное.

Оказавшись в Сент-Олбенсе, они заставали всю ту же жуткую парочку, целующуюся у стен аббатства. И тогда они уходили, и поступали в пираты, и занимались морским разбоем, и так продолжалось, пока свадьбу, наконец, не сыграли.

Участок реки между Мысом пикников и Олд-Виндзорским шлюзом очарователен. Тенистая дорога, вдоль которой разбросаны чистые уютные домики, бежит по берегу к гостинице «Узлийские колокола», живописной как большинство гостиниц на Темзе. (Вдобавок там, по словам Гарриса, можно тяпнуть кружку превосходного эля, а в таких вопросах словом Гарриса ручаться можно.) Олд-Виндзор — по-своему знаменитое место. Здесь у Эдуарда Исповедника был дворец{*}, и здесь же могущественный граф Годвин был, по законам своего времени, осужден и признан виновным в убийстве королевского брата{*}. Граф Годвин отломил кусок хлеба и взял его в руку.

— Подавиться мне этим куском, — сказал граф, — если я виноват!

Он положил хлеб в рот, проглотил его, подавился и умер.

Дальше за Олд-Виндзором река какая-то неинтересная и становится похожа сама на себя только у Бовени. Мы с Джорджем тащили лодку на бечеве мимо Хоумского парка — он тянется по правому берегу от моста Альберта до моста Виктории, — и когда проходили Дэтчет, Джордж спросил, помню ли я нашу первую речную вылазку, когда мы сошли у Дэтчета и пытались устроиться на ночлег.

Я ответил, что еще как, и забуду не сразу.

Это произошло в субботу, накануне августовских каникул{*}. Мы — все та же троица — устали и проголодались; добравшись до Дэтчета, мы вытащили из лодки корзину, два саквояжа, пледы, пальто, всякое барахло, и отправились на поиски логова. Мы нашли чудесную маленькую гостиницу, увитую ломоносом, но там не было жимолости, а мне по какой-то причине втемяшилась в голову именно жимолость, и я сказал:

— Нет, давайте не будем сюда заходить. Давайте пройдем чуть дальше и посмотрим, может быть, там где-нибудь есть гостиница с жимолостью.

И мы двинулись дальше и вышли к другой гостинице. Эта гостиница была тоже просто чудесная, и к тому же за углом на ней была жимолость. Но здесь уже Гаррису не понравился вид человека, который стоял прислонившись к входной двери. Гаррис сказал, что этот человек не производит впечатления порядочного и на нем некрасивые туфли. Поэтому мы пошли дальше. Мы прошли изрядное расстояние, но гостиниц нам больше не попадалось. Затем мы увидели человека и попросили его подсказать нам пару-другую.

Он сказал:

— Да, но вы же идете в другую сторону! Поворачивайте и дуйте обратно. Придете прямо к «Оленю».

Мы сказали:

— Знаете, мы там уже были и нам не понравилось. Совсем нет жимолости.

— Что ж, — сказал он. — Есть еще «Мэнор-хаус», как раз напротив. Вы там не были?

Гаррис ответил, что туда нам тоже не захотелось, — нам не понравился тип, который стоял у дверей. Гаррису не понравилось, какого цвета у него волосы, и не понравились туфли.

— Ну я не знаю тогда, что вам делать, не знаю! — воскликнул наш информант. — У нас других гостиниц нет.

— Ни одной? — оторопел Гаррис.

— Ни одной.

— И что нам теперь, к черту, делать?! — возопил Гаррис.

Тогда взял слово Джордж. Он сказал, что мы с Гаррисом, если нам будет угодно, можем отстроить гостиницу себе на заказ и отмуштровать постояльцев себе по вкусу. Что касается его самого, он возвращается к «Оленю».

Величайшим гениям человечества не удавалось воплотить своих идеалов никогда и ни в чем; так и мы с Гаррисом, повздыхав о бренности земных желаний, поплелись вслед за Джорджем.

Мы приволокли свои пожитки в «Олень» и сложили в холле. Хозяин вышел и поздоровался:

— Добрый вечер, джентльмены.

— Добрый вечер, — поздоровался Джордж. — Три места, пожалуйста.

— Весьма сожалею, сэр, — отозвался хозяин. — Боюсь, не получится.

— Ну не беда! — сказал Джордж. — Два тоже сойдет. Двое из нас поспят на одном... Поспят? — продолжил он, обернувшись к Гаррису и ко мне.

— Разумеется, — сказал Гаррис, считая, что нам с Джорджем одной кровати хватит за глаза.

— Весьма сожалею, сэр, — повторил хозяин, — но у нас вообще нет ни одного места. Если хотите знать, у нас на каждой кровати и так уже спят по двое, а то и по трое джентльменов.

Сначала такой поворот дела нас несколько обескуражил. Гаррис, однако, как путешественник стреляный, оказался на высоте положения и, весело засмеявшись, сказал:

— Ну ладно, что ж делать. Не треснем. Пристройте нас в бильярдной, как-нибудь.

— Весьма сожалею, сэр. Три джентльмена уже спят на бильярде и двое — в столовой. Так что сегодня я вас, наверно, вряд ли смогу пристроить.

Мы забрали вещи и направились в «Мэнор-хаус». Там было очень уютно. Я сказал, что эта гостиница мне нравится даже больше, чем та; Гаррис сказал, что «Не то слово!», и хрен бы с ним, на этого рыжего можно вообще не смотреть, к тому же бедняга не виноват, что рыжий.

Гаррис был настроен вполне разумно и кротко.

В «Мэнор-хаусе» нам просто не дали раскрыть рта. Хозяйка встретила нас на пороге с радушным приветствием — в том смысле, что мы уже четырнадцатая компания, которую она спроваживает за последние полтора часа. Наши робкие намеки на бильярдную, конюшни и угольный подвал она встретила презрительным смехом. Все эти уютные уголки были расхватаны давным-давно.

Не знает ли она, где в этих местах можно найти приют на ночь? Ну-у, если мы готовы примириться с некоторыми неудобствами... Имейте в виду, она этого вовсе не рекомендует... Но в полумиле отсюда по дороге на Итон есть небольшой трактирчик...

Не дослушав, мы подхватили корзину, саквояжи, пальто, пледы, свертки и побежали. Указанная полумиля смахивала больше на милю, но мы все-таки добрались куда нужно и, запыхавшись, ворвались в буфет.

В трактире с нами обошлись грубо. Они просто подняли нас на смех. Во всем доме было только три кровати, и на них уже спало семеро холостых джентльменов и две супружеские четы. Какой-то добросердечный лодочник, который оказался в пивной, посоветовал попытать счастья у бакалейщика по соседству с «Оленем», и мы вернулись назад.

У бакалейщика все было переполнено. Некая старушенция, встреченная нами в лавке, сжалилась и взялась проводить нас к своей знакомой, которая жила в четверти мили от бакалейщика и иногда сдавала комнаты джентльменам.

Старушка едва переставляла ноги, и мы тащились туда двадцать минут. В пути старушка развлекала нас описанием того, как, где и когда у нее ломит в спине.

У подружки комнаты оказались сданы. Оттуда нас направили в № 27. № 27 был битком и отправил нас в № 32. № 32 был набит также.

Тогда мы вернулись на большую дорогу, и Гаррис уселся на корзину и объявил, что дальше никуда не пойдет. Он сказал, что здесь вроде спокойно и он хочет умереть здесь. Он попросил нас с Джорджем передать его матушке прощальный поцелуй и сообщить всем его родственникам, что он их простил и умер счастливым.

В этот момент нам явился ангел в образе маленького мальчишки (не могу представить себе более полноценного образа для преображения ангелов); в одной руке он держал кувшин пива, в другой — какую-то штуку, привязанную к веревочке. Эту штуку он опускал на каждый камень, попадавшийся ему по дороге, и дергал кверху; при этом возникал необыкновенно тошнотворный звук, наводящий на мысль о мучениях.

Мы спросили этого посланца небес (каковым он впоследствии оказался) — не ведом ли ему какой-либо уединенный кров, обитатели которого немногочисленны и убоги (желательно престарелые леди и парализованные джентльмены), которых нетрудно было бы запугать, чтобы они уступили свою постель, на одну только ночь, трем доведенным до отчаяния джентльменам; или, если не ведом, не порекомендует ли он нам пустой свинарник, или заброшенную печь для обжига извести, или еще что-нибудь в этом роде?