невесомости, и это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Она точно знает, что и где болит, и ее песня исцеляет.
– Как?
– Не знаю, – отвечает она. – У меня нет учебника по сиреноводству…
– Откуда ты узнала, что сможешь?
– Если у меня болит голова, я могу себе помочь. Предположила, что смогу и тебе. – Ее пальцы перебирают его волосы осторожно, но без страха или настороженности. Она прекрасно понимает, что он полностью в ее руках.
– Не нужно эксп…
– Да брось. Лучше скажи спасибо! – смеется она над ним, в ее голосе снисходительность.
Рейв заметно лучше выглядит. Щеки заливает светлый румянец, грудная клетка медленно поднимается и опускается в ровном спокойном ритме. Он проводит рукой по волосам, зачесывает их назад, но пара прядей упорно падает на лицо, а их с Брайт пальцы сталкиваются, и она дергается, чтобы убрать руку, но не делает этого. Соприкасаются только подушечки, не больше. И Рейв очень хочет открыть глаза и посмотреть на выражение лица Брайт Масон, но только крепче сжимает веки, так чтобы под ними заплясали огненные круги и мушки.
– Ага… – пересохшими губами произносит он, сглатывает и расслабленно откидывает голову.
Он уверен, что сейчас она отдернет руку и прекратит перебирать его волосы, но она решительно отодвигает его пальцы и продолжает делать то, что делала.
– Это та самая болезнь, которую лечит отец?
– Что‐то вроде того.
– Но ты же постоянно пьешь зелье?
– По большей части да. Зелье или таблетки – одна дрянь. Что? Неприятно в моей шкуре? – смеется он.
Брайт Масон теплая, и Рейв концентрируется на этой мысли. Он не хочет открывать глаза и определять, насколько она близко, не хочет портить все и опять рычать на нее. Сейчас всё более-менее нормально. Болееменее стабильно. Стабильно тяжело. Он очень не хочет осознать, что из видения в окне напротив девчонка превращается в реальное существо. Оно дышит, говорит, касается. Оно настолько близко, что начинает вводить в искушение, как материализовавшийся сон. Это опасно и чревато неприятными последствиями, и тут совершенно по‐детски можно затыкать уши и глаза, вопить: «Если я не вижу, значит, этого нет!»
Увы. Пока план именно такой.
– Я не делала ничего специально, если ты об этом.
У нее очень хриплый голос. Неестественно глубокий, сухой, будто обработан какими‐то чарами или вроде того. Она звучит потусторонне и завораживающе, даже когда совсем не старается, и это необъяснимо приятно для ушей.
Он вспоминает первый раз, когда услышал от нее человеческую речь, это было на крыльце Академии первого сентября. Тогда Брайт сказала: «Пошел к черту». Она обращалась к Энграму Хардину, и тот совсем не расстроился от такого милого приема, напротив, тут же заявил, что эта «цыпочка» окажется в его комнате уже к концу недели. Тогда Рейву показалось, что он ослышался, что это был просто шелест листвы или шум ветра, что‐то такое, природное, естественное.
Но чем чаще он сталкивался с Брайт Масон, тем яснее понимал, что ее голос и есть шум ветра и шорох листвы. Он не лгал ни одной нотой и был сухим как бархат и глубоким как небо. Он все чаще пытался вспомнить то, как она вопила проклятия в холле его дома, но не понимал, почему ничего не выходит.
– Да-да, конечно. Ну, надеюсь, ты уже пожалела, что ввязалась в это… – смеется он.
Она стекленеет, и ее рука, которая лежит на голове Рейва, с силой сжимает его волосы. Он распахивает глаза.
– Это как‐то по‐детски, тебе не кажется? – Он смотрит прямо на нее, знает, что это как‐то неправильно влияет на Масон, она тут же теряется.
Рейву отчасти нравится эта его мнимая власть, как будто он впервые чем‐то действительно обладает, но сама мысль неприятна. Нельзя думать об иной-сирене как о предмете для обладания. Она – ошибка. Досадная, глупая и очень грубая ошибка Ордена, который решил использовать в своих целях иных.
– Отпусти, – выдыхает он. – И проваливай, если полегчало.
– Полегчало, – кивает она.
Ее нижняя губа подрагивает, а верхняя приподнимается, обнажая ровный ряд белых зубов. Рейв изучает лицо Масон вблизи. Оно какое‐то неестественно крошечное по сравнению с просто огромными глазами. Губы маленькие, верхняя губа пухлее нижней, как бывает у детей. Волосы растрепанные, и их слишком много для такого миниатюрного тела. Она острая, угловатая, болезненно худая.
Когда Масон отстраняется, уходит и ее тепло, отпускает магия, но не возвращается боль. Зато кожа головы до сих пор болит от ее захвата. Девчонка нашаривает свою черную тонкую шапочку и натягивает на голову. Теперь нелепая бини торчит вверх гребешком, а из‐под нее – не менее нелепые кудри. Масон нацепила вместо классической водолазки с высоким горлом футболку с длинным рукавом. Ее юбка все такая же короткая. Из-под «Фоксов» сегодня торчат шерстяные бордовые носки. Нелепая, нелепая, нелепая!
Она закидывает на плечо свой рюкзак, и тот висит мешком, полупустой. Бьет девчонку по заднице, длинный хвост не надетой на плечо лямки касается пола. Нелепая! Мелкая! Рейв чувствует что‐то исходящее от нее, но не может понять. Это не страх, не ярость, не ненависть, не похоть. Что‐то неяркое, незнакомое.
– Ты уйдешь или мне тебя вытолкать? – рычит наконец Рейв, сдаваясь. Она не понимает по‐другому.
– До вечера, – говорит Масон, и за ней закрывается дверь. «Фоксы» слишком громко топают, давая понять, что их хозяйка удаляется.
– Спасибо за помощь, – выдыхает Рейв, закрыв глаза. – Мелкая…
Кто она?
– …паршивка.
До вечера! Будто у них назначено свидание.
* * *
– Привет, так, я по делу. Значит, смотри, мне предложили список из трех парней на выбор… Так, где же… м-м… вот! Ты, Листан и Якоб. Я взвесила все за и против и, в принципе, почти определилась. Думаю, что выбираю в женихи тебя. Ты как? Подумай до конца недели. – Шеннен дежурно улыбается и делает пометку в ежедневнике. Стоящий рядом с Рейвом Якоб вымученно стонет и прикрывает лицо рукой, будто за пять секунд успел устать от разговора.
Парни как раз собирались прогуляться до студенческой деревни, когда у крыльца их поймала стайка шестикурсниц. Шеннен отделилась от своей группки с решительным выражением лица и тут же набросилась на Рейва с разговором, который, кажется, долго репетировала прежде. Шеннен на него даже не смотрит, только слабо дергает подбородком чуть вверх и в сторону.
– Я подойду к тебе… так… – Она быстро листает свой ежедневник и кусает кончик карандаша. – Воскресенье… возможно, я не смогу, значит, понедельник. Отлично, подойду к тебе в понедельник и уточню, идет? – Она обводит дату в кружок.
– Окей, – пожимает плечами Рейв. – Обещаю подумать.