Читать интересную книгу Воевода - Дмитрий Евдокимов

Других братьев подобные «милости» обошли, но и продвижений по службе строптивые дворяне никаких не получали. Впрочем, всё это, видать, мало тревожило рязанцев. Во всяком случае, уныния на их красивых усмешливых лицах никогда не бывало.

Скоро отобрав себе коней, а заодно и Дмитрию, они тут же затеяли яростный торг с ногайцами: кричали, дико вращали глазами, даже хватались за саблю. Действительно, цены были несусветные — в четыре-пять раз дороже, чем раньше. Но ногайцы твёрдо стояли на своём, требуя за каждого коня по пятнадцать рублей.

   — Знают, басурмане, что деваться нам некуда, — на смотр без хорошего коня лучше не ходить — Бориска враз все обиды вспомнит и опять батогами учить начнёт! — скрипел зубами Захар и снова начинал орать: — Бери десять рублёв и уходи. А то башку твою дурную снесу!

Сговорились на двенадцати рублях, тут же оседлали новых коней и отправились в Москву.

   — Слышь, Дмитрий, а тёзка твой, царевич Угличский, говорят, всё больше силы набирает, — сказал Прокофий, скачущий бок о бок с Пожарским. — Князей Татева, Шаховского да Воронцова-Вельяминова в полон взял.

   — Как же такие воеводы сдались?

   — А их ему казаки из Чернигова привели. Воронцов-Вельяминов, слышь, сопротивлялся, поносил его как самозванца, ему Дмитрий голову снёс. Так Татев с Шаховским тут же на верность присягнули. Вот тебе и знатные бояре! А безродный Петька Басманов, которого царь всего с сотней стрельцов на самозванца послал, уже месяц Новгород-Северский удерживает. Как ни стараются польские гусары да казаки взять город, ничего у них не получается! Из-за этого в войске царевича смута началась.

   — Зато Путивль поддался! — заметил Захар, он ехал впереди брата, но, услыхав разговор, осадил коня. — Дьяк Сутупов да князь Масальский не только город к присяге царевичу привели, да и казну царскую подарили.

...Сбор войска продолжался два месяца вместо двух недель, определённых царским указом. Сказывалась отдалённость городов, осенняя распутица и бездорожье, обезлюденность мелких дворянских поместий. Тем временем Пётр Басманов слал гонцов с отчаянными просьбами о помощи. Царь вынужден был срочно направить в Северскую землю ещё один малочисленный отряд под командованием Михаила Шеина[61]. Тем временем пришло сообщение, что вслед за Путивлем вору «поддались» Рыльск, Курск, вся Комарицкая волость, за ней — Кромская. Под угрозой был Орел, сюда царь послал отряд под командованием Фёдора Шереметева.

Наконец в ноябре, на Дмитриев день, армия неторопливо отправилась в поход. Во главе её был поставлен князь Дмитрий Иванович Шуйский. Дружина Дмитрия Пожарского находилась в Ярославско-Ростовском полку, Ляпуновых — в Рязанском. В передовом полку двигались иностранные легионы, в том числе и пятьсот всадников под командованием Жака де Маржере. С ним рядом ехал и Конрад Буссов, выразивший желание вместе с сыном послужить государю на поле битвы.

В Брянске — долгая остановка, до прибытия Фёдора Мстиславского, назначенного старшим воеводой всего войска. Злые языки утверждали, что в случае победы над самозванцем царь Борис пообещал престарелому боярину выдать замуж за него свою дочь и дать в приданое всю Северскую землю.

Мстиславскому нельзя было отказать в военном опыте — он не раз проявлял своё мужество и ратное искусство в битвах с поляками Стефана Батория и со шведами в Ливонии. Сорокатысячную армию в первую очередь он преобразовал в пять полков — передовой полк, большой полк с нарядом (артиллерией), полк правой руки, полк левой руки и сторожевой полк, охраняющий обозы.

Дмитрий Пожарский был назначен сотником в ертаул — лёгкий кавалерийский отряд, двигавшийся впереди армии с разведывательными целями.

Войско оставило Брянск и двинулось к югу в направлении Новгорода-Северского. Во главе передового полка ехал Мстиславский с остальными воеводами, за ним везли огромное знамя, с вышитым изображением Георгия Победоносца, поражающего дракона, — символом и гербом Москвы.

За кавалерией шли стрельцы с пищалями на плечах. Следом на санях везли пушки и ядра, а также крепко сколоченные из толстых дубовых досок щиты, предназначенные для гуляй-города, охранявшего пехоту при атаке кавалерии.

Уже лёг снег, и дорога стала наезженной, тем не менее, двигались медленно — не более пятнадцати вёрст за день, потому что быстро темнело. На полянах, выбранных для ночёвки, строили шалаши из еловых лап, а для воевод раскидывались меховые шатры. Вспыхивали тысячи костров, на которых весело булькали огромные котлы, распространяя запах вкусной похлёбки.

Только 18 декабря ертаул вошёл в соприкосновение с польскими гусарами у Новгорода-Северского. Наутро полки войска Мстиславского начали неторопливо занимать свои позиции, против них выстроилось польско-казацкое воинство Димитрия. Хотя войско царевича было меньше, по крайней мере, вдвое, а то и втрое, Мстиславский медлил давать сигнал к наступлению, несмотря на то что Пётр Басманов палил изо всех пушек со стен осаждённой крепости, призывая прийти на помощь.

Двадцать первого декабря, едва взошло солнце, перед строем своего воинства появился царевич на белом коне и в собольей шубе, накинутой поверх серебряных лат. Показывая в сторону царских войск шпагой, он что-то призывно кричал, воины ему отвечали дружным приветствием. Неожиданно пришли в движение роты польских гусар, стоявшие против полка правой руки. Развернувшись во фронт, лихие всадники с белыми перьями на шлемах с устрашающим гиканьем врубились в ряды боярской кавалерии. Многие из детей боярских в страхе повернули своих коней и, удирая от длинных палашей драгун, смяли ряды собственной пехоты, не успевшей расступиться, чтобы пропустить своих и встретить огнём пищалей врагов. Кое-кто из стрельцов, бросив пищали, искал спасения в бегстве, однако многие вступили в бой, снимая всадников с коней пиками и вспарывая животы лошадей рогатинами.

Капитан польских гусар Домарацкий, встретив сопротивление, неожиданно повернул свою роту вправо и оказался в тылу большого полка, там, где находилась ставка Мстиславского и реял огромный золотой стяг, закреплённый на нескольких подводах. Кто-то из гусар подрубил древко, и стяг рухнул под торжествующие вопли одних и скорбящие — других. Гусары смяли окружение Мстиславского и сшибли с коня его самого, нанеся несколько колотых ранений.

Казалось, военное счастье было на стороне безрассудных храбрецов, но вот оправившиеся от столь бурного натиска стрельцы бросились на выручку воеводы и стяга. Из гусар уцелели только те, что немедленно повернули своих коней назад. Замешкавшиеся были взяты в плотное кольцо, убиты или захвачены в плен. Оказался пленённым и капитан Домарацкий.

Стычка длилась всего три часа и принесла не так уж много жертв, однако бояре Василий Голицын и Андрей Телятевский, возглавившие войско после ранения Мстиславского, в панике приказали полкам отступить под покров густого леса. Отходили столь поспешно, что бросили трупы своих товарищей.

Говорят, что вечером Димитрий, объезжая поле сражения, плакал при виде убитых русских воинов. Во всяком случае, царевич не стремился развить достигнутый успех и вдогонку царскому войску не пошёл. А ещё через несколько дней он неожиданно снял осаду с Новгорода-Северского и ушёл со своей армией в неизвестном направлении.

Позднее лазутчики донесли, что в стане Димитрия вспыхнула ссора. Поляки потребовали за свои подвиги денежного вознаграждения, однако казна царевича, пополненная в Путивле, иссякла. По совету Мнишека Димитрий выплатил деньги лишь наиболее отличившейся роте, что вызвало ещё большее недовольство. Дело дошло до рукопашной. Димитрий, не выдержав оскорбления одного из гусар, пожелавшего царевичу скорее попасть на кол, ударил обидчика шпагой. Завязалась драка, с царевича содрали соболью шубу. На помощь ему подоспели казаки. Конфликт закончился без крови, однако многие из поляков покинули лагерь. Уехал и вдохновитель похода Юрий Мнишек, получивший, как говорили перебежчики, письмо от Льва Сапеги с грозным предупреждением не помогать Димитрию.

Потом стало известно, что царевич с жалкими остатками польских шляхтичей и двумя-тремя тысячами казаков ушёл в верный ему Путивль, а оттуда в Комарицкую волость, где мужики с восторгом встретили «доброго» царевича. Здесь войско Димитрия получило обильное продовольствие и снова стало пополняться за счёт прибытия новых казацких полков. Валом валили к нему и комарицкие крестьяне, вооружённые лишь топорами да вилами. Успокоившийся Димитрий стал называть себя царём, ещё не дождавшись коронования.

Так доносили лазутчики. А воеводы по-прежнему не спешили вывести царское войско из густых лесов...

Всегда деятельный и целеустремлённый, князь Пожарский топтался вокруг своего шалаша с самого утра в досадливой растерянности. Не помогло обычное обливание холодной водой и крепкое растирание. Стальные мышцы могучего тела князя требовали немедленного дела, а дела — не было. Дядька Надея поглядывал на воспитанника из-под косматых бровей с видимым сочувствием.