Читать интересную книгу Живун - Иван Истомин

— Не объесться бы, не замаяться животами.

Гришу стало не по себе от этой вспышки жадности и обжорства.

«На даровщину накинулись! Будто кто отнимает. Али боятся, что другому больше достанется? Если не лениться, так с пустым брюхом ни один не будет».

Но, хватая яйца и давясь ими, никто не обращал внимания на Гриша, на его осуждающие взгляды.

Победил Сенька. Он съел четыре дюжины.

— Вот это да-а! — все были удивлены. — Мал, да удал! И куда он их запихал? Может, за пазуху?

— В утробу, сюда, — хлопал себя по животу Сенька, откинувшись навзничь и блаженно улыбаясь. — Я выиграл!

— Вот якуня-макуня! На целую дюжину больше против меня.

— А я еле-еле полторы дюжины одолел, — признался Мишка.

— Поднатужится, так и больше всех нас вместе слопает. — Эль виновато покосился на Марью.

Гриш насторожился: не хватало еще, чтоб пошли счеты-пересчеты.

Но Сенька добродушно пролепетал:

— Больше всех — нет, не полезет.

— Смотри, Семен, не заболей. Я буду виноват, — то ли пошутил, то ли всерьез сказал Мишка.

С обеда поднялись с трудом.

Сенька посоловел, глаза его смотрели сонно, он еле ворочался. Эль громко икал и тяжело пыхтел. Видно было, не прочь вздремнуть и Мишка.

Но Гриш притворился непонимающим и велел, как уговорились с утра, разобрать снасть. Яиц, по его подсчетам, могло хватить дня на два-три. А теперь завтра варить опять нечего. Придется с утра делать пробную тоню.

Свои сети он быстро выволок на полянку, но трое других долго не возвращались. Гриш уже подумал, не задали ли они храпака. Наконец появились Эль и Сенька. По их скучным лицам не трудно было догадаться, как сожалеют они, что им не удалось поспать.

Последним вернулся Мишка с кусками старых сетей и бечевкой для тетивы.

— Колом стоят эти полторы дюжины, — пожаловался он, тыча себе под ложечку. — А ты хоть бы что. — Он посмотрел на Гриша. — Сколько съел?

— Не считал: штуки четыре или пять.

— Четыре или пять?! Охота было чуть свет вставать да собирать?

— Так ведь мы теперь все друг для дружки.

— Для дружка, но и сам не зевай! Нет, ты слыхал, Гажа-Эль, — четыре или пять!

Эля это нисколько не тронуло. Разложив рядом с ветхим неводом Гриша свои такие же старенькие сети, он тупо глядел на них, прикидывал, что можно из них выкроить. Но когда Сенька неизвестно почему вдруг произнес: «Так жить можно!», не умолчал:

— Еще как! До отрыжки!

2

Назавтра сделали пробную тоню. Закинули в протоку небольшой залатанный невод. Тянуть его помогали и женщины, и старшие дети. Да и младшим не сиделось дома — первый лов!

Сынишка Гажа-Эля Энька и дочка Сеньки Нюрка нетерпеливо поджидали приближение мотни. Они разулись и вошли в студеную воду. Скоро ребятишки посинели, продрогли, но не уходили, приплясывали, чтобы согреться. Ведь так велик соблазн первыми выхватить из сети трепещущую рыбу и кинуть ее на зеленеющий пологий бережок.

Выполз на берег и Илька, сел на траву и с завистью глядел, как дружно, весело, говорливо тянут сеть. Ему бы с Энькой и Нюркой в воде приплясывать-ждать.

Рыбакам до берега оставалось шаг шагнуть. Мотня кишела живыми льдинками. Нюрка не выдержала, приподняла платьице и кинулась навстречу сети.

— Утонешь, язва сибирская! Куда лезешь, прямо в невод! Без тебя обойдутся; холера тебя возьми! — разразилась Гаддя-Парасся.

Нюрку ругань матери не остановила. И Парасся, бросив невод, замахнулась, чтобы воздать ей за ослушание, но девочка ловко увернулась, выхватила из невода первую рыбину первого улова в Вотся-Горте и выбросила ее на берег.

То была средняя щука. Вдогонку ей полетели щуки помельче и покрупнее, язи. На лужайке росла живая, трепещущая горка. Разговоры смолкли, и лишь слышно было, как шлепались, падая одна на другую, мокрые рыбины.

— Нюрка!!! — Гаддя-Парасся вдруг встала во весь рост и торжествующе подняла крупного сырка. — Отнеси в избу, на нярхул![14] — Она ловко разъяла рыбью челюсть и за жабры повесила сырка дочке на палец.

Нюрка, провожаемая завистливыми взглядами ребят, не оглядываясь, вприпрыжку побежала в избу. Северные дети любят лакомиться свежатинкой и несут ее с улова на нярхул с большой гордостью.

За Нюркой, прервав работу, наблюдали все женщины. Они видели — у ног Парасси трепыхается еще один сырок, и заметили, как она быстро присела, накрыв его подолом сарафана.

— Какая ты счастливая! Первая сырка увидела! У первой у тебя нярхул будет! А мы не знаем, достанется ли нашим детям полакомиться, — лицемерно пропела Сера-Марья, не в силах скрыть досаду, что не ей достался сырок.

— Всем достанется, всем достанется. — Парасся будто невзначай нашла второго сырка, подозвала младшую свою Нюську (все дочери ее были почему-то наречены одним именем — Анка, Нюрка и Нюська) и точно так же, как и Нюрке, нацепила рыбину ей на палец и отправила в дом.

Но тут сырок попался и Марье, и Энька, сияя от радости, помчался с рыбой в избу.

А следом за ним унесла в дом рыбу Анка — старшая дочь Парасси.

Мишка Караванщик незаметно подтолкнул локтем жену:

— Еще улов не поделили, а воронята налетели…

— Ц-кышш! — цыкнула Сандра. — Ребятишки, много ли…

Но шепот их услышали.

— Детям пожадничал! Э-э… — огрызнулась Парасся.

Марья тоже проехалась по адресу молодой пары:

— Своих нет, так и чужим жалко!

Елення промолчала, но подруг своих не осуждала. Попадется белорыбица, и она своим даст на нярхул.

Мужчине не годится ввязываться в перебранку с женщинами. Мишка отошел в сторонку покурить, но про себя решил поговорить с Гришем, чтоб такого больше не повторялось. Детишки детишками, а порядок должен быть. Вот Елення-то не взяла! Но именно в эту самую минуту сидевший на берегу Илька заканючил:

— Мама! Я тоже хочу нести рыбу на нярхул! Дай мне совсем живую! Ой, как хочу!

— Погоди, сынок, вот попадется, и дам!

— Возьми, Елення! — протянула ей рыбину Сандра.

— Бог тебе за добро воздаст, — благодарственно приняла рыбу Елення и поспешила к сыну, нацепила сырка на крючковатый палец правой руки. — Не тяжело?

— Не, — мотнул Илька головой, хотя держать руку на весу было трудно. Мальчик полусидя, опираясь на левую руку, пополз к избе.

По дороге его встретил отец. Он возвращался из сарая, волочил носилки для рыбы.

— Ты куда, сынок?

— Мамка дала! На нярхул, — обрадовано выпалил мальчик.

Гриш вскипел:

— Елення! Стыд какой! Общее ведь! Неси обратно! Или лучше я понесу!

Илька прижал рыбу к груди, прикрыв правую руку левой.

— На нярхул! — жалостно протянул он.

— А мы сейчас все поедим нярхул, сообща, — смягчился Гриш.

— А Нюрка понесла! И Энька понес! — не унимался мальчик.

— Что понесли? — насторожился Варов-Гриш.

— Рыбу на нярхул.

Гриш с силой отшвырнул носилки и поспешил на берег. Поди, весь улов растащили!

Мишка все еще курил в сторонке, но остальные работали, заканчивая выборку рыбы из невода, женщины о чем-то судачили. Особицей от кучи щук и кучи и язей лежало несколько белорыбиц-сырков и пыжьянов.

Зацепки для крупного разговора, к которому Гриш приготовился, не нашлось, и он оглянулся, пожалев, что бросил сына.

Мальчик медленно возвращался на берег. Ожидая его, Гриш нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Как только сын подползет, он возьмет у него сырка и спросит построже Еленню: «Кто разрешил брать рыбу?»

Но мальчик еще издали крикнул:

— Чего же ты стоишь, папа? Ты ж обещал нярхул сообща?

— Какой такой — сообща? — не поняла Елення.

Бросив на жену сердитый взгляд, Гриш не ей, а всем адресовал свое предложение:

— Устроим детям нярхул?

— Устроим! И сами поедим! — дружно согласились женщины и мужчины.

— Иди, сынок, зови ребят! — обернулся к сыну Гриш и взялся готовить нярхул.

Раньше других прибежал Энька с рыбиной в руках и отдал ее Гришу. Потом пришли другие дети — сестра Эньки Окуль, Февра с маленьким Федюшкой на руках. Дети Гадди-Парасси явились из дому без рыбин. Последним приполз усталый, но счастливый Илька: в первый раз он почувствовал себя участником какого-то значительного, общего со взрослыми дела.

К тому времени Гриш распластал на доске несколько сырков и пыжьянов, отделил мясо цельными ломтями от головы и хвоста, не задев ни одной косточки, отрезал жирные чешки с брюшка и спины, рассек все на куски и поставил в общей чашке на разостланный брезент, заменявший стол.

— Ешьте! — пригласил он ребят.

Дети шумно набросились на лакомую еду. Анка зажала в каждой руке по куску. На нее глядя, это сделали и остальные. Чашка быстро опустела.

— Ах, вкуснятина! — восторгались ребята.