Думаю, он рассуждал примерно следующим образом: раз многие слышали об этом карточном долге (Александр Гаврилович предусмотрительно о нём раструбил ещё прежде, при жизни Саввы), то должны встать на его, Политковского. сторону. Но директор канцелярии комитета о раненых в данном случае просчитался.
Скандал-то возник, но дело так и не продвинулось ни на йоту в том направлении, на которое рассчитывал наш герой.
Иван Яковлев скандала не испугался и ничего Политковскому не выплатил. Так что скандал делу не помог, разве что привлёк внимание к тому роскошному образу жизни, который вёл Александр Гаврилович, что Политковскому было, на самом деле, совсем не на руку.
Был он всего лишь директор канцелярии (а таких в Петербурге было не счесть, в одном военном министерстве было несколько), а жил меж тем как истинный Крез, побогаче иных аристократов и купцов-миллионщиков.
Однако постепенно об этом грандиозном карточном долге и связанном с ним скандале в Петербурге более или менее как будто подзабыли.
А чрез несколько лет умер вдруг и сам Политковский; умер довольно странно — то ли отравился, то ли был даже убит (отравлен), то ли то был апоплексический удар (вскрытия сделано не было, что только усиливает всякого рода подозрения касательно естественного прекращения жизни Александра Гавриловича).
В ходе спешно начатого по высочайшему соизволению следствия чиновники канцелярии Политковского (и Рыбкин, и Тараканов, и Путвинский) единогласно среди прочего показали, что они многократно слышали от самого тайного советника о том, что Савва Яковлев должен ему громадную сумму.
В частности, Политковский не раз заверял подчинённых, что долг будет погашен, и что сумма эта будет непременно внесена в финансовый фонд комитета.
ВСТАВКА ОТ ПУБЛИКАТОРА:
Кассир Рыбкин показал на следствии: «Хотя я и просил Политковского дать мне о взятых деньгах расписки, но Политковский, таковых не давая, говорил, что эти деньги пополнит тогда, когда получит от Яковлева долг».
Ефим Курганов.
В том же заверял будто бы и сам Савва Яковлев, говоривший чиновникам, что деньги вернёт, но попозже.
При этом коллежский асессор Тараканов утверждал, что речь у буяна-миллионщика шла не об одном, а о целых двух миллионах рублей серебром.
Следователи вызвали Ивана Яковлева, но тот категорически заявил, что об этом долге не знает ровным счётом ничего, что в самом деле сомнительно, ибо и он посещал карточные вечера у Политковского и вообще был в курсе того, что там происходило.
Дело дошло и до самого государя Николая Павловича, ибо Его Величество внимательнейше изучал все материалы следствия по делу Политковского. Ознакомился он и с допросом Ивана Яковлева, оставил на допросном листе свои пометы и поинтересовался потом у следователя генерал-адъютанта Анненкова, о каком же это миллионе речь.
И тут граф Алексей Орлов, шеф корпуса жандармов, приватно порекомендовал Ивану Яковлеву пожертвовать на нужды комитета о раненых военного министерства один миллион рублей серебром, заметив, что сие благое дело поможет сохранить тот священный капитал, коему в своё время (после войн с Наполеоном) император Александр Первый, брат царствующего государя, положил такое благочестивое начало.
Иван Яковлев оказался умным и полностию внял полученному от верховного жандарма совету и пожертвовал-таки на нужды комитета о раненых миллион рублей серебром, хотя до того благотворительностью никогда не занимался. А тут вот пришлось, дабы не нажить неприятностей с жандармским начальством.
Император Николай Павлович призвал Ивана Яковлева к себе, лично сердечно благодарил и наградил званием камергера при своём Дворе.
Именно званием камергера наградил. Понимаете? Оцениваете, друзья мои?
Император в некотором смысле как бы взял Ивана Яковлева камергером к своему Двору взамен выбывшего Политковского; удостоил сей чести Ивана Яковлева, ибо тот вернул царю сумму, которую должен был Политковскому (карточный долг брата Саввы), вернул ту самую сумму, которую Политковский забрал у царя из государственной казны.
И Николай Павлович, безо всякого сомнения, не мог не понимать такого весьма хитрого расклада и всех возможных последствий своего шага и тех оценок происшедшего, которые неизбежно появятся в русском обществе.
Не мог не понимать государь, что, давая Ивану Яковлеву камергера, он делает совершенно двусмысленный поступок, который именно так и будет расценён.
Не мог не понимать, что миллион рублей серебром, внесённый Иваном Яковлевым в фонд комитета о раненых, есть не что иное, как возвращение карточного долга Саввы Яковлева Александру Политковскому. И иначе это никто и не воспримет.
История с яковлевским карточным долгом опять стала в обществе широко обсуждаться, и гуляли самые разные слухи на этот счёт.
Но император ведь был убеждён, что он подлежит отнюдь не людскому, а исключительно божьему суду. Кроме того, это ведь был как бы долг, который должны были Яковлевы вернуть Политковскому, и, выходит, деньги сейчас вытягивались из этого вора, это как бы Политковский возвращал государю, что украл.
А самое главное то, что грандиозная бюджетная дыра, столь мучавшая Николая Павловича, была наконец-то закрыта, несколько скандально, но всё ж таки закрыта.
И тем самым наконец-то завершено было, как самонадеянно полагал император, и дело Политковского. И, значит, грандиозная афера будет наконец-то забыта, вычеркнута из памяти — надеялся Николай Павлович в своей монаршей самоуверенности.
С помощью яковлевского миллиона бюджетную дыру и правда заделали, а вот аферу Политковского забыть оказалось просто невозможно. Тут царские надежды никоим образом не оправдались, скорее наоборот.
Аферу Политковского тем более невозможно было забыть, вычеркнуть, заштриховать, ибо благотворительная акция Ивана Яковлева, столь приветствуемая государем и его ближайшим окружением (в первую очередь, шефом корпуса жандармов графом Алексеем Орловым), по ряду присущих ей нюансов, была во многом не очень-то и прилична, и вот по какой причине: акция сия самым непосредственным образом вытекала из преступных деяний Александра Гавриловича Политковского и воровской шайки его чиновников.
О связи аферы с благороднейшим жертвованием, сделанным миллионщиком Яковлевым, стоит и даже необходимо сказать несколько слов совершенно особо.
Очень надеюсь, любезные читатели и читательницы не осудят меня за это.
В общем, я буквально вынужден сделать небольшое, но совершенно неизбежное добавление к настоящей главке.
Речь сейчас пойдёт всё о той же истории с карточным долгом. Никак что-то мне от него не отвязаться.
Итак, предлагаю несколько уточнений и дополнительных соображений, дабы в итоге прояснить более или менее вопрос с яковлевским пожертвованием, с тем самым загадочным миллионом, который столь жаждал заполучить император Николай Павлович — нет, не для себя, конечно, а только для военных инвалидов, для страждущих защитников отечества, коих посмел на протяжении многих лет обирать Политковский.
Тридцать седьмая глава. Несколько дополнений к главе предыдущей
1
Итак, Иван Яковлев даровал на нужды комитета о раненых миллион рублей серебром. Сей факт требует уточнений и расстановки некоторых наиважнейших акцентов.
Уже было отмечено выше, что сделал он это по совету шефа корпуса жандармов всесильного графа Алексея Орлова. На данном обстоятельстве стоит заострить внимание.
Получается, что это не был порыв души миллионщика Ивана Яковлева, а исполнение совета человека, слово которого было законом, а любой совет с его стороны был прямым указанием, требующим незамедлительного исполнения.
Чрезвычайно интересно при этом и то, что Орлов при этом ещё и порекомендовал, дабы Иван Яковлев написал письмо государю, в коем бы покаялся в том смысле, что сам был должен когда-то Политковскому и что теперь заглаживает свою вину.
Иван Яковлев при этом отвечал Орлову, что никогда не брал у Политковского миллиона, почему в своё время и ответил на требование покойного отказом.
На что, шеф корпуса жандармов резонно сказал миллионщику примерно следующее:
«Государь и не станет разбираться в ваших (яковлевских) карточных долгах Политковскому, но что-то об них он уже слышал. Так что не надо выкобениваться; будьте добры, и покайтесь и подчеркните в послании Его Величеству, что совершаете ныне благороднейший поступок, дабы загладить свою прежнюю вину, дабы откреститься от прежних позорных связей своих с вором Политковским».
И Иван Яковлев написал государю, как и велел ему граф Алексей Орлов, и пожертвовал затем миллион, к полнейшему удовлетворению императора Николая Павловича.