не беспокоить животное.
Это путешествие будет преследовать меня в кошмарах, если мне еще суждены кошмары. Цилиндр покачивался, воздух завихрялся в турбулентных потоках, перехватывало дыхание, и приходилось цепляться за гладкие скользкие стены цилиндра, чтобы меня не перевернуло. Мутило. Я готов был просить пощады — но у кого, как?
Положение мое ухудшалось. Еще недавно мне казалось, что нельзя попасть в худшее положение, нежели то, в которой я нахожусь. Но теперь стало хуже. И в первую очередь потому, что мне не найти пути обратно, к космическому кораблю, ибо мой тюремщик нес цилиндр над безжизненным высокогорным плато, с каждым шагом отдаляясь от котловины. Я включил вживленный в меня компас-спидометр, и прибор автоматически вычислил маршрут, по которому мы двигались. Я сделал это механически, я не верил, что информация мне когда-нибудь пригодится.
Вокруг посветлело. Темные твердые образования, прикрывавшие от меня небо, исчезли. Прекратилась и тряска. Мы ждали чего-то. Удивительны размеры этих существ — очевидно, жизнь в разряженной атмосфере, почти в безвоздушном пространстве позволяет им достигать столь фантастических размеров. Ах, если бы мне когда-нибудь вернуться домой — какой бы сенсацией оказалось мое сообщение о жестокой разумной расе, обитающей на границе космоса!
Непонятный грохот достиг моих ушей сквозь слой воздуха. Дно цилиндра задрожало. Тюремщик подхватил цилиндр, и мы поднялись в какое-то помещение или экипаж. Тряска, еще более ужасная, чем раньше, возобновилась.
— Что везешь? — спросил знакомый с маслозавода. — Неужели столько наловил? Дай посмотреть.
Грубин сел на свободное сиденье, поставил ведро на колени, чтобы меньше тряслось.
— Загляни.
Автобус быстро мчался по шоссе, убегали назад сосны, но Грубину казалось, что движется он недостаточно быстро. Осьминог мог подохнуть.
— Не разберу, — признался знакомый. — Что у тебя, Саша? Головастиков, что ли, наловил?
— Нет. Осьминог.
— Чего?
— Осьминога поймал.
— Ага, — сказал знакомый. — Редкое животное.
И больше интереса к осьминогу не проявлял, чем Грубина немного обидел.
— Ты раньше-то осьминогов видел? — спросил Грубин.
Автобус резко затормозил на остановке. Вода плеснула из ведра, осьминог замельтешил в ведре, словно возражал.
— На картинках. А ловить не приходилось.
— И не придется, — резко ответил Грубин.
— Почему не придется? — сказал знакомый, разворачивая газету. — Сегодня ты поймал, завтра мне повезет. Хотя я рыбалкой не очень интересуюсь.
«С ума сойти, — подумал Грубин. — Я поймал осьминога, а он не удивляется. Как будто осьминогов у нас пруд пруди».
— Детям везешь? — обернулся сосед с переднего сиденья. — Детям интересно. Я недавно своим скворца принес. Крыло ему подвязали, и живет. Забавная птичка.
— Скворца, — произнес Грубин с презрением. — А я осьминога поймал.
— Где? — спросил сосед спереди.
— В озере нашем, в Копенгагене.
— Не слыхал, чтобы там осьминоги водились.
— Никто не слыхал, — сказал Грубин.
— А я видел осьминога, — сообщил юноша, стоявший сбоку. — Даже ел. В рыбном магазине были. Мороженые. Кальмары.
— Из них консервы делают, — согласился сосед спереди.
«С ума сойти, серость какая! — возмущался мысленно Грубин. — Если бы я вез тигренка, сказал бы, что поймал в лесу, неужели они тоже бы не удивились?»
Осьминог свивал и развивал щупальца. Тряска ему не нравилась.
— А я бы никогда детям осьминога не привезла, — сказала бабка с мешком. Она сидела сзади и прислушивалась к разговору. — Страсть-то какая! Может, он ядовитый.
— Нет, — ответил Грубин. — Только электричеством бьет.
— Кто ядовитый? — спросили с дальнего конца автобуса.
— Да змею ядовитую один тип везет, — откликнулись спереди.
— Не змею, а осьминога, — громко поправил Грубин. — Редчайшее животное.
— Да он всех перекусает! Водитель, остановите машину! — крикнули сзади.
— Он у меня в ведре, — успокоил Грубин. — Не опасайтесь.
— Гадюку везут, — пронесся слух по автобусу.
Люди отступали от Грубина. Водитель обернулся, притормозил.
— Какое хулиганство в автобусе? — спросил он.
— Высадите его, — сказала старушка, которая никогда бы не принесла детям осьминога. — Он тут всех перекусает.
— Гражданин, правила не нарушайте, — произнес водитель, прижимая машину к обочине. — Взрывчатые вещества и так далее перевозить запрещено.
— Это же ценное, безобидное животное, — возмутился Грубин. — Музейная редкость, никому зла не сделает. Некоторые товарищи здесь присутствуют, которые его даже ели в мороженом виде, правда же?
Но юноша, который ел мороженых кальмаров, отрекся от своих слов.
— Я не таких ел. Таких у нас не продают.
— Каждая минута промедления, — кричал Грубин, — может стоить жизни единственному в нашей области пресноводному осьминогу! Кто может взять на себя такую ответственность?
— Я возьму, — сказал водитель. — У меня пассажиры.
И Грубина высадили из автобуса на самой окраине Великого Гусляра.
Ужасно сознавать, что вокруг тебя имеют место какие-то драматические события, но не понимать, в чем же дело.
Обитатели планеты шумели, тряска то кончалась, то возобновлялась, мой тюремщик издавал громкие звуки. Вернее всего, происходил жаркий спор между членами экспедиции, посланной на мое пленение: откуда я родом, какую планету представляю. А может быть, они опасались, что мы уже вторглись на их планету, или полагают меня разведчиком, подготавливающим вторжение. А у меня нет никаких средств рассказать о широко известном миролюбии моих соотечественников.
Мой тюремщик покинул грохочущую машину и понес цилиндр со мной дальше. Солнце дробилось зайчиками на поверхности атмосферы. Меня мутило. Воздух стал затхлым, и скоро, если они не найдут способа освежить его, я умру от удушья. Смерть подстерегала меня на этой планете на каждом шагу.
Солнце пекло, от каждого шага поднималось облачко пыли и тащилось за Грубиным. Вода в ведре помутнела, и от нее тянуло неприятным запахом. Грубин поставил ведро на землю и пригляделся к животному. Тот вроде бы еще шевелился. К счастью, по пути встретился колодец. Вода в нем была холодная, и Грубин доливал ее в ведро понемножку, чтобы не простудить осьминога, потому что в массе своей осьминоги — дети тропических морей.
Обливаясь потом, задыхаясь от жары, Грубин втащился во двор дома номер шестнадцать. Двор был пуст, даже доминошники, занимающие по субботам с утра места вокруг стола под сиренью, где-то скрывались от жары. Грубин, не заходя домой, поднялся на второй этаж, к старику Ложкину, известному в Гусляре натуралисту и любителю птиц.
Ложкин был дома.
—