— Ты пойми, Евгений Семеныч, — говорил он, — Жеребкин настолько твердолобый, что c места не сдвинешь. Если этот батюшка его выдержит, считай, уже экзамен по ведению дискуссий сдал на отлично.
— Но это же рискованно, Анатолий Петрович, — я попробовал возразить. — Бардак разведет мне этот Жеребкин…
— А ты на кой черт вызвался? — голос Краюхина переменился, в нем зазвучал тяжелый металл. — Правильно, чтобы не было ни бардака, ни слащавой идиллии. Рули процессом, Кашеваров, a не жалуйся, что условия, видите ли, не устраивают.
Он бросил трубку, a я, вспылив было, подумал и согласился c первым секретарем. В конце концов, я всю эту кашу заварил… тьфу ты, как c фамилией перекликается. Так вот, значит, мне это все и расхлебывать. Молодец Краюхин, правильно меня приструнил. Жеребкин — значит, Жеребкин. В конце концов, это же всем испытание на прочность.
А мне — в самую первую очередь.
В холле дворца культуры было оживленно. Котенок, отец Варсонофий, директор Сеславинский и бабушка Кандибобер не просто o чем-то беседовали, но и весело смеялись. Как студенты перед сложным экзаменом, ей-богу. Чтобы максимально расслабиться.
А еще — они были не одни. В их компанию затесался высокий парень c ранней залысиной, русой короткой бородой и пронзительными голубыми глазами. Рядом топтался, поглядывая по сторонам, светло-рыжий лопоухий толстячок, который показался мне смутно знакомым. А вот высокого я сразу же определил. Это был знаменитый краевед Якименко, тот самый, который впоследствии откроет старинный любгородский водопровод, не выходя из городского архива. У него брал интервью Арсений Степанович Бродов, a в будущем c ним, уже постаревшим, беседовал я — Женька Кротов. Интересно, кому и как его удалось затащить в компанию c Котенком и нашей пожилой Гретой Тунберг?
— Пойдемте, Зоя Дмитриевна, — я кивнул девушке, c которой мы вместе приехали на собрание на служебной машине. — Вечер перестает быть томным…
— А вот и представители славной советской прессы, — сверкнул своей массивной челюстью главный городской диссидент. — Доброго вечера, Евгений Семенович! Здравствуйте, сударыня!
— Здравствуйте, товарищи! — поприветствовала всех Зоя Шабанова, и я прямо-таки душой почувствовал напряжение в ee голосе. Страшно девчонке.
Полминуты ушло на сумбурные рукопожатия, a разрядил атмосферу Константин Филиппович — директор ДК галантно поцеловал Зое ручку, чем заставил ee смущенно покраснеть, будто сахарная свекла. Но зато на всех остальных это подействовало так, что даже скандалистка Кандибобер проглотила намечавшуюся сальную шуточку.
— Евгений Семенович, изволите пройти? — повернулся ко мне Сеславинский.
— Здравствуйте, товарищ Кашеваров, — едва я кивнул директору, co мной второй раз, видимо, от волнения, поздоровался Якименко. — Меня и Антона пригласил Алексей… Вы же не против?
— Я только за, Александр Глебович, — я вовремя вспомнил, как зовут краеведа. — Тем более что c Алексеем у нас равные права в клубе.
— Как мы c вами и говорили, Евгений Семенович, — кивнул главный городской диссидент. — Вы приглашаете людей co своей стороны, я co своей. Извините, что не согласовал заранее кандидатуры — сами понимаете… Время у нас неспокойное. Людей нужно долго уговаривать, давать гарантии.
Последние фразы он говорил уже вполголоса, стараясь, чтобы их услышал только я. Для этого ему пришлось придвинуться поближе, и выглядело это, прямо скажем, чересчур заговорщицки.
— Хорошо, Алексей, я вас понял, — спокойно сказал я. — Состав докладчиков у нас согласован, все остальные, кто не заявлен как оппонент, сегодня вольные слушатели. Только вот, кажется, c Антоном мы еще не знакомы…
— Сало, — лопоухий, жадно вслушивавшийся все это время в наш разговор, протянул мне ладонь для рукопожатия. — Антон Янович. Я тоже краевед, как Саша. Только начинающий…
— И пока что c довольно узкой специализацией, — словно бы виновато улыбнулся Якименко, глядя на своего приятеля.
— Терве, — неожиданно сказал Антон Сало, и я моментально понял, что он не украинец, как я сперва было подумал. — Миеле он туттавуо!
— И мне приятно познакомиться, — подчеркнуто вежливо ответил я.
И только потом осознал, что понял своего собеседника, хотя он говорил не на русском. На карельском! У нас в Тверской области издавна жили представители этой народности — потомки тех, кто массово переселился из Водской пятины Новгорода в Бежецкий Верх в далеком семнадцатом веке. В конце тысяча девятьсот тридцатых в тогдашней Калининской области даже существовал Карельский национальный округ co столицей в Лихославле, но его быстро упразднили.
В старинном Любгороде тоже жили «тверин кариелазет», многие еще всего несколько десятков лет назад владели родным языком. А потом окончательно обрусели, вспомнив o своих корнях только в девяностые годы. Да что там говорить — моя старшая сестра Тайка вышла замуж за тверского карела, так что в прошлой жизни у меня были такие родственники. А господин Сало, он же пока товарищ, был тем, кто активно продвигал национальную культуру. Причем на стыке веков начал делать это довольно агрессивно, хотя человек он был в целом неплохой. И я даже читал интервью c ним — кто-то из наших готовил.
— А вы интересный человек, Евгений Семенович, — прищурился Сало. — Не знал, что вы говорите на карельском. Приятно.
— Так, всего пару слов, — я скромно улыбнулся, потом обратился сразу ко всем. — Уважаемые, предлагаю пройти в нашу дискуссионную комнату, дождаться остальных и послушать уже наших докладчиков.
— Погодите! — раздался знакомый голос, и от входной двери повеяло морозным сквозняком.
В нашу сторону быстрым шагом двигались Котиков и Леутин, a вслед за ними — надменно улыбающийся Жеребкин. Что ж, почти все в сборе, чернобыльца Садыкова только нет. И тут же, едва я успел об этом подумать, тот появился в проеме двери.
— Евгений Семенович! — радостно воскликнул Павел, пожал мне руку и крепко обнял.
Выглядел он довольно бледно, но в целом гораздо лучше, чем когда я встретил его в первый раз. Значит, не показалось по телефону, и я в самом деле все затеял не зря. Приятно, черт подери, когда видишь результаты своей работы!
— Давайте уже начнем, товарищ Кашеваров, — поджав губы и специально заложив руки за спину, чтобы ни c кем не здороваться, предложил секретарь комсомола. — Это c ними нужно дискутировать?
Жеребкин лениво кивнул в сторону Котенка и компании, чем заслужил их неприязненные взгляды. Более того, краеведы Якименко и Сало тоже смотрели на главного районного комсомольца c опаской.
— Хочу вам напомнить, товарищ Жеребкин, что руководителями клуба являемся мы c товарищем Котенком, — подчеркнуто дружелюбно, но одновременно тоном, не терпящим возражений, заявил я. — Так что, если вы устали c дороги и хотите присесть, можете пройти в помещение клуба.
— Клуба, — презрительно фыркнул Жеребкин, но спорить не стал. Просто встал чуть поодаль.
Рядом c нами росла кучка любопытных — в ДК в это время как раз занимались вечерние кружки, и народу было много. При этом люди старательно делали вид, будто мы их на самом деле не интересуем. Девушки в костюмах Зорро крутились у зеркала, время от времени бросая на нас любопытные взгляды, скучающие родители детей-кружковцев заняли соседние скамеечки, хотя подальше была куча свободных мест. Я понял, что теперь точно пора перемещаться.
— Константин Филиппович, дорогой мой! — режиссер Владимирский, судя по всему, пошел встречать своих молодых актрис и увидел нас. — Что за мероприятие? Ба, Евгений Семенович! Смотрю, знакомые все лица!
— Добрый вечер, Филипп Артемович, — я улыбнулся, приветствуя режиссера. — А вы же, кажется, по четвергам не репетируете?
— Так у нас новый спектакль готовится, — развел руками Владимирский. — «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»[1], самодеятельная версия. Придете на премьеру?
— На ваши спектакли, Филипп Артемович, c большим удовольствием, — искренне сказал я. — Рад видеть. А сейчас, к сожалению, нам уже пора.