— Мальчики! Ой! Что там? Ой! Ну скажите! — ойкала Валька, подпрыгивая сзади нас. Наши тела мешали ей подойти и самой заглянуть. И она, наверно, так и пошла бы по нашим телам (вы же знаете девчачье любопытство!), если бы не ухитрилась как-то поставить между нами свои ноги: сперва одну, потом другую, потом снова — уже прямо возле моего носа… И наконец заглянула.
— Ой, Будка! Ой, Будочка! Ой, держись! Да лезь же, лезь! Ну тут же мало осталось. Ну пожалуйста, Будочка… Ну еще немного… — надрывалась она.
Я уже хотел крикнуть ей, чтоб она замолчала (кудахчет, как наседка, тоже мне помощница!), и вдруг почувствовал, что Будка лезет…
Валькины причитания подействовали на него больше, чем наши усилия. А усилия наши были прямо-таки титанические. Я так тянул, что казалось, вот-вот у меня что-то лопнет в груди. Я только тут понял, какие же мы с Явой слабаки. А мы-то себя воображали Власовым и Жаботинским среди васюковских ребят. Ведь мы выжимали кусок рельса, в который звонят на обед в нашем селе, — Ява девять, а я семь раз… А «запорожец» Карафолька еле-еле три раза, а уж Коля Кагарлицкий так и совсем выжать не мог. И когда мы сжимали свои бицепсы, ведь они нам казались тверже, чем тот рельс. А теперь… В голове у меня почему-то все время крутятся слова: «Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…», «Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…», «Ох, нелегкая это рабо…» Ну прямо как испорченная пластинка… Вот ведь бывает: прицепится какая-нибудь песня или слова — и крутятся, крутятся, крутятся в голове.
Будка уцепился руками за край колодца. Мы уже не лежим, мы стоим на коленях и тянем, тянем, тянем из последних сил. Валька тоже вцепилась одной рукой в Будкин ворот и тоже тянет. Вот уже Будка уперся руками, вот уже коленями встал на край… У-ух… С дрожью в ногах от усталости я поднимаюсь.
— Идемте, идемте быстрее на воздух… — затараторила Валька. — Вы все такие мокрые! Вы же простудитесь…
— Постой! А ну посвети, посвети… — нагнулся Ява. — Пистолет… Я его где-то здесь бросил… где-то здесь… Вот!
Он поднял мокрый, в грязи пистолет. Будка взглянул:
— Стартовый? Я — с-сразу догадался, — сказал он, лязгая зубами и шмыгая носом.
«Чего же ты тогда так драпанул, что прямо в колодец угодил?» — подумал я. Но промолчал. Неудобно было…
— Идем, идем… Вы же заболеете… Там поговорим, — тянет нас Валька.
Да мы и не собираемся тут задерживаться — мокрая одежда липнет к телу, зуб на зуб не попадает. И вот снова теплый и такой легкий-легкий воздух охватывает меня со всех сторон.
— Мальчики, выжимайте! Немедленно выжимайте одежду! Я отвернусь… Я не буду на вас смотреть… Вы что, ненормальные?! Немедленно выжимайте! Я уже отошла и отвернулась… Ну!
Ну и упрямая она! И вот мы стоим и выжимаемся. Все остатки сил, что у нас еще были, мы вкладываем в то, чтобы выжать воду из своих брюк и рубашек. Вода журчит на землю. Мы кряхтим и сопим. А Валька стоит в отдалении спиной к нам и, не оборачиваясь, командует:
— Лучше, лучше выжимайте, не ленитесь…
— «Лучше»… Какая умная! — скриплю я.
— Сама бы попробовала… Когда оно не выжимается, — бурчит Ява.
— Говорить легко… — подает голос Будка.
И то, что мы все трое одинаково голые, и то, что все лязгаем зубами и бурчим на Вальку, — все это объединяет нас с Будкой. И я не чувствую почему-то той злости и ненависти к нему, что раньше, хотя он заставил нас пережить это страшное подземное приключение. И с часами еще ведь неизвестно что…
И вот что удивительно: если ты сделаешь человеку что-нибудь хорошее, он тебе становится приятным. И наоборот: тот, кому ты сделал что-то плохое, неприятен тебе.
— Где час-ы-ы? — не столько спросил, сколько пролязгал я зубами, выкручивая штаны.
— Есть, не волнуйся… С-сейч-а-ас получишь… — залязгал в ответ Будка, выжимая рубашку. — A-а, да это такой «чувак»! Б-барахло, а не «чувак»! Смылся… И вообще я про «чувака»… все выдумал. Это Вовка Иванов… Она его знает…
— Как?! А часы?
— Да есть… У него. Они из кармана выпали, когда Вовка тебя с меня стаскивал… Сперва мы хотели сразу отдать, а потом… я придумал вот это самое, с «чуваком», чтоб было интересней… И чтоб вас попугать…
— Ха! — сказал я (мол, кого хотели испугать?!).
— Мы думали завести вас, а когда вы начнете плакать, вывести. Но мы договаривались все вместе это сделать. А пришли только я и Вовка с младшим братом. Ну и…
— Ты думаешь, так легко ночью уйти из дома! — подала голос Валька. — Я целый час в туалете просидела… пока все обо мне забыли и заснули. И тогда — через черный ход. Тебе хорошо, у тебя дома никого, мать в ночной смене. И Вовка с братом на веранде спят, я знаю…
— А ты… ты как тут очутилась? — спросил я, судорожно натягивая штаны (Ява и Будка были уже одеты). Я знал: раз она начала говорить, сейчас обернется. Где вы видели, чтоб девчонка долго говорила, стоя к вам спиной.
— А мне Юрка Скрипниченко ска… Ой! Я не смотрю, я не смотрю! Юрка Скрипниченко сказал. Я только из студии от Максима Валерьяновича приехала (рассказала ему все, что случилось с часами)… Иду — Юрка Скрипниченко. Говорит: «А мы сегодня ночью твоих дружков в пещере давить будем!» Что?! «Как?» — говорю. «А так», — говорит. И рассказал… Ух я разозлилась! «Вы все бандиты! — говорю. — А ты еще и предатель, своих выдаешь…» Он меня за косу… А я его трах по спине…
— Ничего… Мы с ним еще поговорим… А сейчас идем Вовку искать, — сказал Будка. — Он совсем убежать не мог… Ом где-то здесь.
И Будка повел нас по кустам, через цепкий чертополох и жгучую крапиву в яр.
Так вот оно что! Напугать нас хотели… Выдумали все — и про «чувака», и про милицию, и про тайник в пещере. А мы поверили! Как дураки. Как малолетки. Тут и слепому было бы видно, что все это брехня. Подземелье. Двенадцатый час ночи… черная маска… Даже в книжках теперь уже так не пишут. Позор! Ну ж… Пусть только отдаст часы! Это все только из-за часов. Если бы не часы или если бы это были мои часы, я б вообще… Пусть только отдаст часы!.. А что мы ему сделаем?.. Налупцуем? Как-то нет настроения…
— А вы молодцы! — вдруг сказал Будка. — Не побоялись. И часы-то ведь не ваши. Могли бы просто плюнуть, и все. С вами в разведку можно идти.
Ну вот видишь! Как же ты его налупцуешь после этих слов! Медом разлились по нашим сердцам эти слова. Похвала, услышанная от врага, — высшая похвала. Постой, а откуда он знает, что это не наши часы? И только я раскрыл рот, чтобы спросить, как из темных кустов, совсем близко, послышался тихий свист. Будка свистнул в ответ. Зашуршали ветки, и из кустов вышел «чувак» — Вовка. Он был все еще в маске.
— Давай сюда часы! Барахольщик! — приказал Будка.
— А ты-то кто? Тоже мне! Подумаешь! — Вовка снял маску. Это был тот самый долговязый хлопец, который двинул меня тогда по ноге.
— Ты давай, давай, а не болтай! — раздраженно повторил Будка.
— На! Очень они мне нужны… — Вовка вытащил из кармана часы.
У меня радостно забилось сердце. Наконец-то! До последней минуты я боялся, что случится что-нибудь и часов я не увижу.
Будка взял у Вовки часы и протянул мне (видно, он собственноручно хотел их отдать):
— Бери.
— Спасибо! — как-то само собой вырвалось у меня.
— Пожалуйста, — испытывая неловкость, буркнул Будка.
Я не положил часы в карман. Я не доверял больше карманам. Я зажал их в руке и решил не выпускать, пока не приду домой и не положу под подушку. Никакая сила не смогла бы теперь отобрать у меня часы.
Мы пошли назад той же дорогой. Снова возле крепостной стены по узенькой деревянной лестнице, почти в полной темноте, лишь едва разбавленной светом двух фонариков (только теперь один из них был Валькин — Будка свой разбил в колодце).
— Откуда ты знаешь, что часы не наши? — наконец спросил я.
— Мы все знаем… — таинственно сказал Будка.
— Да нет, серьезно.
— Да это ее брат, — он кивнул на Вальку, — сказал его брату, — он кивнул на Вовку, — вот и все. Они дружат.
— А-а…
— Слушай, Будка, — сказала вдруг Валька, — а чего ты полез вверх по колодцу? Ты же мог через нижний туннель выйти на склон.
— А! — махнул рукой Будка.
— Что «а»! Серьезно.
— А что, если бы они пошли не в ту сторону? И заблудились бы? Отвечай потом, так ведь? У них же ни фонарика, ничего.
— И пистолета не побоялся?
— А я бы кричал…
Ты смотри! Да этот Будка почти герой — лез нас спасать! Вот тут и разберись в людях. Вроде бы отрицательный тип, и вдруг… Нет, не так оно просто сказать, что человек — отрицательный тип.
— Слушайте, — сказала Валька, — а как же вы доберетесь домой? Трамваи-то уж не ходят.
— А что там добираться! — сказал Будка. — Спустятся к бульвару Дружбы, а там по автостраде — и до Печерского моста. Я их проведу… до клумбы… Чао!