Тети вдруг звонко рассмеялась.
— Смотри, Чечи! Как шатается вон тот толстяк! Верно, выпил лишнего вина. Видишь ты его?
Она совсем не замечала восторженного взгляда скульптора. Чечи сидел взволнованный. Эта девушка давно не дает ему покоя. И во сне он видит только ее. Несколько раз намекал Инару, тот только отшучивается. Сейчас они вдвоем. Когда еще будет такой случай?
— Я был бы самым счастливым человеком на земле...
— Я желаю тебе этого, — рассеянно отозвалась Тети.
— Но для этого счастья ты мне нужна, Тети. Я ведь очень давно тебя люблю. И не могу смотреть ни на одну девушку.
Тети удивленно посмотрела на него. И этот влюблен. На ее лице отразилась досада, но она сдержанно ответила:
— Я очень ценю тебя как лучшего друга Инара. Но... — она остановилась, не зная, как ответить, чтобы не обидеть его. — Видишь ли, Чечи... Я не выйду замуж. От храма богини Хатор и от храма Ра предлагают стать жрицей. Я, наверное, соглашусь.
Чечи растерянно посмотрел на нее.
— Но... мне кажется, что ты любишь простую жизнь, детей, домашнюю жизнь.
Тети улыбнулась:
— Жрицей быть интересней. Сколько поклонения в народе!
Чечи не нашелся, что ответить. В это время он увидел Инара с Руабеном. Но Тети увидела их раньше. Чечи посмотрел на ее лицо. На нем вдруг вспыхнул яркий румянец, и в ее глазах появился особый блеск. Она смотрела только на Руабена. И Чечи понял, почему Тети отказывала всем своим женихам, почему она была всегда почти только в обществе брата и Руабена. Она любила Руабена.
— Ну, Тети! Будут тебе ножные браслеты, — весело проговорил Инар.
— Пойдем, Чечи с нами. Погуляем еще.
Но Чечи, расстроенный, отказался. Трое друзей отправились дальше, а влюбленный неудачник поплелся домой. И дорогой он удивлялся капризам богов. Зачем им нужно, чтобы Тети любила Руабена? Руабен все равно не может на ней жениться.
Дома Чечи выпил большую кружку вина и улегся на циновку. В захмелевшей голове было сумбурно. Он с досадой бормотал:
— Великая девятка!* [30] Зачем боги путают дела у людей? Зачем Тети любить Руабена? Проще всего было бы, если бы она любила меня. Мы поженились бы. А как теперь все это будет?
У СВЯЩЕННОГО АПИСА
Инар ходил недовольный. Вот уже несколько дней его работа не продвигалась. Линии спины и шеи у каменного Аписа были неправдоподобными. Часами он стоял у своего незавершенного бога и мучительно искал решения. Здесь же, на песке, набрасывал острием резца силуэт быка, стирал, снова рисовал, запальчиво бросал резец, швырял с досадой мелкие камни и, с ушибленной ногой, хмурый, уходил куда-то.
Перед обедом он зашел к Руабену, с увлечением работавшему над глыбой желтого известняка, и невольно залюбовался его ловкими сильными движениями.
Почувствовав его взгляд, Руабен обратил внимание на рассеянный вид Инара и озабоченно спросил:
— Чем огорчен, брат мой?
Инар вздохнул:
— Не получаются спина и шея. Сколько бьюсь, сделать ничего не могу.
— Знаешь что? — обратился Руабен к другу. — Надо тебе сходить к Апису и посмотреть.
Инар согласился и предложил пойти вместе в храм Птаха, к жрецу Яхмосу. Друзья отпросились у начальника мастерской на полдня. Инар оживился.
Молодые люди пошли по кривым улицам района ремесленников к храму Птаха, где жил священный Апис — земное воплощение бога Птаха, покровителя ремесел и искусства. Храм находился на возвышенной площадке. За ним, за глухой высокой стеной, тянулся сад, за садом — многочисленные хозяйские постройки. Друзья вошли в боковой сумрачный проход, отделенный от площади стеной с полуколоннами. Таинственный мрак и прохлада невольно создавали настроение близости к могучим богам, чуждым мелким людским делам.
С трудом продвигались они в крутом узком коридоре, пока не уперлись в массивную дверь. Инар робко ударил молотком три раза. Минуты через две дверь открылась, старый привратник строго спросил:
— Что угодно вам от храма великого Птаха?
— Будь милостив, проведи нас, благочестивый отец, к жрецу Яхмосу, — попросил Инар. — Мы работаем над изображением священного Аписа для храма.
— Хорошо! Сейчас узнаю, может ли он вас принять.
Дверь закрылась, и они снова остались одни в прохладном сумраке узкого коридора. Минут через пять послышался шорох, и дверь тихо распахнулась. Привратник молча пропустил их. Из коридора они вошли в открытый дворик, служивший приемной при храме. Вокруг дворика шла крытая галерея, навес которой опирался на кедровые колонны, украшенные богатой резьбой. Посредине возвышался водоем, окруженный редкостными незнакомыми деревьями. Вокруг галерей росли цветы, распространявшие сильный аромат.
— Сейчас жрец храма примет вас, — сухо проговорил привратник и исчез в одной из дверей.
Друзья стояли притихшие и смущенные. Казалось, что толстые каменные стены отделили их от всего мира, а огромные колонны, уходившие вверх за навес галереи, подавляли своей величиной. Тяжелая тишина не нарушалась даже шелестом листвы. Окруженные высокими стенами деревья стояли беззвучные, словно и они боялись.
Сбоку послышался легкий шорох. Повернувшись, они вздрогнули от неожиданности. Перед ними стоял могучего телосложения молодой жрец. Белое платье четко обрисовывало в тени галереи сильное мускулистое тело. Дорогие сандалии были украшены золотыми пряжками. Тонкие сжатые губы были суровы. Спокойные выпуклые глаза испытующе смотрели на пришельцев из-под огромного лба. Руабен сжался под этим холодным, без всякого человеческого тепла взглядом. Ему хотелось убрать куда-нибудь запыленные ноги в растоптанных сандалиях бедняка, ноги, черные от загара, покрытые ссадинами, царапинами, розовыми линиями шрамов. Спина его клонилась все ниже и ниже, до самого пола. Жрец стоял неподвижно, и его молчание казалось непомерно тяжелым. После низкого поклона Инар выступил на шаг вперед:
— О праведный и благочестивый слуга нашего Птаха, да будешь долговечен, как Ра! Дозволь нам посмотреть на священного Аписа, ибо я по малости своего разума не могу дать его правдивого изображения на камне. Ты, верно, не помнишь меня, ничтожного, я был однажды здесь. Я работаю в мастерской для вашего храма.
— Да, я помню тебя и готов помочь во имя Птаха. К празднику Аписа твоя работа должна быть закончена. Сегодня Апис не может принять вас, приход ваш неудачен. Приходите завтра утром, но не слишком рано. И да будет над тобой простерта милость Птаха — покровителя искусных рук. Да сопутствует тебе удача во славу нашего храма, — проговорил жрец, и глаза его чуть потеплели. Блеск, появившийся на мгновение в его глазах, смягчил суровое, бесстрашное лицо, в легкой улыбке обнажились ослепительно белые, крупные зубы.