в ответ, а значит стрелять не будут, Свечин спокойно подошёл к стругу и, ухватившись за спущенный кем-то багор, взял в зубы верёвку, привязанную к носу чухонской лодки, упёрся ногами в обшивку, начал быстро карабкаться вверх. Вскоре чьи-то руки ухватили его, перетащили через борт и… поставили прямо пред светлые очи воеводы, рядом с которым, скрестив руки на груди, стоял атаман Назар Васильев.
– Лодку б не упустить, – растерявшись, невпопад брякнул Василий.
– Дело, – кивнул казаку Васильев, и тот привязал верёвку к одному из колец на борту.
– А меня утром повесить хотели, чтоб я план крепости не споведал, – улыбнулся парень.
– Повесить? А ты вроде как живой, – хохотнул воевода.
– Я сбёг. А мушкетёр, коий стерёг, живота лишился, – выпалил Свечин.
– От добре! – хлопнул парня по плечу атаман. – Добре! Иди к нам в дружину!
– Сперва ухи ему дать! – приказал воевода. – Опосля обскажешь, каки у них силы, как пушки поставлены и прочее.
– Робяты! Дайте ему одёжу – зипун да штаны! Васка мушкатёра срубил да шведской лопатью побрезговал! Щас он покажет, где лучше на приступ итить! – весело крикнул атаман.
Скоро Свечин, облачённый в добротный серый суконный кафтан, суконные же синие штаны и даже крепкие турецкие ичиги[47], подаренные старым ясаулом, сидел на скамье и жадно хлебал уху из горнца[48].
Насытившись, он попросил холодный уголёк, кусок полотна – и принялся старательно рисовать план крепости, столь удобно расположившейся в месте слияния Охты с Невой, пытаясь как можно ровнее выводить очертания бастионов и равелинов. Сегодня же её до́лжно было захватить! Воевода Пётр Иванович Потёмкин, отбросив условности, примостился рядом с разведчиком, задавая уточняющие вопросы. Напротив воеводы присел на корточки старый ясаул. Нависнув над товарищем, сверху внимательно разглядывал чертёж атаман Васильев, нет-нет да и уточнявший у паренька интересовавшие его детали.
Русские идут!
Камердинер барона Горна достал из жилетного кармана красивые серебряные часы и щёлкнул крышкой: до пробуждения господина губернатора оставался ровно час, так что вполне можно было спокойно покинуть крепость и прогуляться по этому маленькому чистенькому городку. Впрочем, спокойной прогулки не получилось. Не успел он очутиться на свежем воздухе, как его тут же окликнул сам комендант Ниеншанца Томас Киннемонд, имевший очень расстроенный вид:
– Гере Игнациус, вы не подскажете, когда проснётся его милость?
– Ровно через час, гере подполковник, вежливо поклонился ему камердинер.
– А нельзя ли его, э-э… разбудить пораньше?
– Ни при каких обстоятельствах, гере комендант! – испуганно затряс холёным пальцем перед лицом офицера камердинер. – Мой хозяин приходит в ярость, если тревожат его сон. Это может очень плохо отразиться на вашей дальнейшей карьере.
– Тогда, пожалуй, подожду. В конце концов несостоявшаяся казнь…
– Мальчишка сам удавился?.. – всплеснул руками камердинер.
– Нет. Убил своего тюремщика, переоделся в его платье и покинул крепость.
– Какой ужас! Настоящий разбойник! А гере Мёрнер ещё пытался выгородить его, спасти от казни…
– Не в казни дело. Я сам не любитель такого рода развлечений. Плохо то, что ему знакома крепость, значит, он сможет указать русским лучшее место для штурма, – бросил через плечо комендант и отправился по своим делам.
Камердинер губернатора подумал, что надо будет сразу же, как барон пробудится, сообщить ему эту весть. В заштатном гарнизоне даже осуждённого на казнь преступника устеречь не могут!
Не прошёл он и десятка шагов, как его остановил незнакомый толстяк – местный житель. Судя по одежде – из зажиточных немецких колонистов.
– Доброе утро! Позвольте задержать вас ненадолго. Пусть мы и незнакомы, но меня извинят чрезвычайные обстоятельства. Вы же, как значительное лицо, присутствовали на военном совете, гере камердинер губернатора, – начал он.
– Ну-у да-а, генерал-губернатор барон фон Горн удостоил меня такой чести, – подбоченился Игнациус, весьма довольный тем, что его приняли за влиятельного человека, и тут же напустил на себя начальственный вид:
– А вот как вы, гере, с утра пораньше проникли в крепость из Ниена?
– Когда солдаты не получают жалованья, они, тем более в военное время, снисходят к просьбам за небольшое вознаграждение в медный талер приотворить ворота мирному человеку, – честно ответил бюргер. – А ведь в мирное время мне не хватило бы и серебряного[49]!
– Скажите, гере камердинер, а что важного сообщил лазутчик? – вкрадчиво продолжил обыватель. – Правду ли говорят, что русские, когда возьмут крепость, начнут сажать на кол не только шведов, но и нам, немцам, тоже есть чего опасаться?
– Кто вам сказал такую глупость? – искренне удивился баронский камердинер.
– Гере Лобухин, русский дворянин, утром спешно покинувший Ниеншанц. Я сам видел, как они со слугой, лишь только рассвело, отправились в путь почти без поклажи, и даже указал ему на это.
– И что же Лобухин?
– Он сказал, что, узнав о бегстве русского лазутчика, решил забрать из своей усадьбы всё самое ценное. Ещё он сказал: город обречён, и теперь все наши пожитки достанутся русской гвардии патриарха Никона, которая наступает на город. А его слуга добавил, что православные соорудят большой костёр, на котором… простите меня, гере камердинер, но это он так сказал, – понизил голос собеседник Игнациуса, – на котором они сожгут господина губернатора барона Горна как главного, по их мнению, еретика в здешних краях, предварительно его оскопив, а потом займутся всеми лютеранами, которые откажутся присягать царю Алексею и его генералу Потёмкину! Гере Лобухин сам перешёл из православия в лютеранство, так что он весьма опасался быть казнённым, потому и спешил со всем ценным укрыться в Нарве.
– Опасается-то он из-за того, что обманул в русском лагере их командира, а потом выдал досточтимому барону Горну мальчишку, гере болван! – оборвал горожанина Игнациус. – Вряд ли русские за это наградят его шубой с царского плеча, как это водится в их варварской Московии. Скорее, с него, живого, спустят шкуру.
Камердинер хотел уже отправиться дальше, но вдруг решил подшутить над немцем:
– А знаете, немцев русские казнить не будут.
– Я тоже так считаю, гере! – оживился болтун. – Барон Горн уйдёт – барон Потёмкин придёт и станет нас приводить к присяге своему монарху!
– Вы не успеете присягнуть, – пафосно изрёк Игнациус.
– Это ещё почему?
– Потому что вы даже не увидите барона Потёмкина! Впереди полководца всегда идут его войска. А гвардейцы русского обер-пастора Никона имеют приказ без жалости убивать всех лютеран от мала до велика, которых они считают нехристианами. Так что вас не казнят, а просто зарубят саблей или приколют копьём к двери собственного дома, а всё имущество разграбят, пока вы будете издыхать в диких судорогах.
– Кошмар! Что же предпринять! – лицо обывателя стало одного цвета