Читать интересную книгу Обмани смерть - Равиль Бикбаев

Ответом было молчание. Нечего возразить, всё верно, только иногда когда уже просто нет сил терпеть ликующее торжество насильников человек берет в руки оружие. Если законом стало вседозволенность и безнаказанность для одних и фактическое рабство для других, то ответом будет насилие. Жаль, очень жаль… Жаль, что мы опять готовы спотыкаясь бежать по бесконечному кругу, сплошная линия которого будет очерчена человеческой кровью виновных и невиновных.

Снайпер меняя прицел чуть повел стволом винтовки, анатомию он хорошо знал, и сейчас всего через мгновение его пуля разорвет плоть легочной ткани и педофил с наслаждением пьющий страдания изнасилованных детей захлебнется кровью. Нелюдь почуяла смерть. Он испуганно озираясь завертел головой, а снайпер задержав дыхание плавно соединил контакты. Горит порох, газ выталкивая пулю разгоняет ее и она вращаясь летит по нарезам ствола, глушитель гасит звук, легкий удар отдачи приклада в плечо. Это он пуля, это он смерть, это он отмщение и по ту другую сторону ствола валится в грязь нелюдь.

— Ну ладно, — не услышав возражений, покачал головой Петр и негромко продолжил, — В ареале власти фактор риска стать нелюдью и остаться безнаказанным намного выше, чем в других группах. При всём несовершенстве наших правоохранительных органов, нелюдь из других социальных групп всё равно будут искать и рано или поздно найдут. А вот если нелюдью стал представитель власти, то… Сильная уверенная в своем праве власть не боится признать, да был такой, но мы сами его взяли, а вы судите. Слабая власть боится, она просто боится, что всех ее носителей будут отождествлять с этими преступлениями. Дела заминают, их просто нет, а если нельзя замять, если эти преступления, эти нечеловеческие оккультно-сатанинские забавы «сверхлюдей» все — же благодаря интернету становятся известны, то часто под «топор» правосудия кладут отвлекающую жертву. Делается это просто, подбирают подходящего человека без связей, мало заметного, желательно с небольшим криминальным прошлым, пытками вынуждают его к самооговору. Дальше суд, преступник изобличен и наказан, а нелюдь снова выходит на охоту, беспощадная и неуязвимая.

Неуязвимая? Снайпер через оптику бесстрастно смотрел как пораженная цель захлебываясь своей кровью умирает, раз дернулся, два, конвульсия, всё готов, теперь это просто труп. Вот и вся его неуязвимость, её цена всего лишь пуля. Снайпер стал быстро и ловко разбирать винтовку. Создавая это оружие, самоучка — оружейник положил в основу принцип действия механизмов хорошо ему знакомого РГС-50М, ручного гранатомета специального назначения. Только вместо гладкого ствола ГРС-50 М был установлен ствол карабина образца 1891/1930 гг. в оболочке глушителя. Ребристый глушитель, оружейник сам его изобрел и сделал, охватывает весь ствол винтовки и за счет этого размера гасит физическую волну звука, незначительно уменьшая при этом убойную силу, нарезной ствол, медные клеммы и электрический прибор для разряда поджигающего порох, съемный приклад с пружиной амортизатора, оптический прицел, и всё. Пороховой заряд в папиросной бумаге и разрывная пуля заряжались с дульной части винтовки. Никаких магазинных коробок, затворов, затворных рам и других предметов. Просто, удобно, рационально и безотказно. Для одного выстрела разумеется. А ему больше одного выстрела и не надо, он снайпер.

— Пытки сейчас почти стали нормой при расследовании уголовных дел, — негромко продолжая рассказывать о работе полиции, говорил Петр Николаевич, — И раньше пытали, но тогда хоть какие то «тормоза» у милиции были, и это было скорее исключение, чем правило. А теперь… одно слово полицаи. Расследование преступления это наука, я бы даже сказал это синтез различных наук. Этому надо учиться, потом уметь применять полученные знания, а это непросто, трудно, хлопотно и не исключена возможность ошибки. Куда проще пытать подозреваемого пока он не сознается. Доказать пытки трудно, а если их осуществляют спецы то просто невозможно. В этом тоже слабость властной системы, осуждая невиновного и оставляя без наказания опытного преступника, она вольно или невольно, порождает у него ощущение безнаказанности, эйфорию вседозволенности, содействует росту профессиональной преступности и закрывает на этот рост глаза. Ну вроде как: «Мы под охраной и лично нас это не коснется, а на остальное плевать». В нашем обществе человек одинок и беззащитен, а любую попытку организоваться и объединится даже для самой элементарной самозащиты, власти жестко пресекают в корне. Такое стремление к самостоятельности и организации для них намного страшнее профессиональной преступности, ведь сразу встанет вопрос: «А на кой вы нам теперь нужны дорогие власти? А не пошли бы вы к такой-то матери!» Вот такие дела. Как раньше говорили, уголовные преступники для нынешней власти это социально близкий элемент, так как на основу власти они не посягают. Или правильнее сказать до поры не посягают.

— Значит, найти осторожного и опытного человека трудно? — спросил Кольцов.

— Смотря по каким делам, — чуть помедлив с ответом, сказал Петр, — если по нашим, то найдут, рано или поздно, но нас отыщут и уничтожат. Можешь даже и не сомневаться, бросят лучшие силы, привлекут любые ресурсы, но найдут. Ты не просто угроза, ты их смерть, а они хотят жить, долго и сытно. И будут так жить, а ты умрешь.

— Вот ты говоришь, можно сказать просто внушаешь, что всё бесполезно, — после непродолжительного молчания заговорил Кольцов, — ничего не изменится. Допустим это так, допустим. И что делать? Что? Спокойно смотреть как насилуют детей? Воруют, убивают, грабят. У нас осуществляется откровенный геноцид, страна прямо на глазах гибнет.

— Честно говоря, — помрачнел от вопроса Петр Николаевич, — я до последнего надеюсь, что у властей, сработает инстинкт самосохранения. У нас дело уже не революцией пахнет, а разложением и эпидемией беспощадного бунта всех против всех. И чем позже это произойдет, тем будет страшнее.

— Ты болен и скоро умрешь, — с безжалостной откровенностью сказал Кольцов, — всю свою жизнь, ты надеялся. И вот результат. Вот к чему ты пришел к концу своей жизни. И всё надеешься?

— Не я один такой, — устало ответил Петр, — нас большинство таких. Надеяться до последнего это наша трагедия, наша слабость и наша сила. Убей надежду и страна умрет.

Закончив фразу на минорной ноте Обмани смерть неожиданного звонко и беззаботно засмеялся.

— Вы что? — недоуменно посмотрела на него Даша, — Что такого смешного вы увидели?

— Да так, — перестав хохотать, махнул рукой Петр Николаевич, — письмо по «мылу» от своего сослуживца получил. Власти ругает, почем зря, не хуже чем вы сейчас. Пишет мне, мол, всё погибла Россия, а сам…

— Что сам? — заинтересовался Кольцов.

— А сам недавно ремонт в квартире сделал, участок землицы прикупил, дом хочет построить, — весело рассказывал Петр, — работает, детей воспитал, уже с внуками нянчится и даже книжки пишет. Да вот он полюбуйтесь, — Петр взял со стола раскрытую книгу в бумажном переплете, передал Даше и немного смущенно:

— Вот перечитывал, юность вспоминал, мы в одной роте служили.

На затёртой бумажной обложке фотография автора. Улыбается с фото еще совсем пацан в потрепанной полевой форме. Он улыбается и ещё не знает, что живым вернется домой, окончит институт, женится, воспитает своих детей и будет за ручку водить своих внуков. Он улыбается и еще не знает, что через годы напишет книгу о своей войне и своих товарищах. А пока он просто широко и беспечно улыбается этот пацан, этот мальчик на фотографии и надеется, что всё лучшее в его жизни ещё впереди, он надеется, ведь надежда это наша трагедия, наша сила и наша слабость.

— Эту фотку, — Петр кивнул на обложку, — прямо на операции сделали. Через пять часов мы в ночь уйдем в засаду. А еще через три дня, колонна которую сопровождал его взвод, попадет в засаду. Машины подбили, духи с гор стреляют, а он и его бойцы раненых ребят прикрывали и выносили. А сейчас хвалится, ремонт дома сделал, чудак. Впрочем он всегда с заскоком был, всё книжки читал.

— Ну и к чему ты это сказал? — мельком глянув на обложку, спросил Кольцов.

— А к тому, — слегка передразнивая его недоумевающий тон, ответил Петр, — что плачемся, а сами свой дом помаленьку ремонтируем, другого-то у нас нет. А ещё он написал мне, что перед ремонтом, когда дезинфекцию делал противогаз нацепил и всё хохотал вспоминая как нас пьяную солдатню, офицеры застукали и заставили в «слоников» играть.

— Слоники? — удивилась Даша.

— Солдату приказывают надеть противогаз, а дальше марш-бросок, — снисходительно объяснил девушке, Андрей, — это обычный в армии прием воспитания личного состава. Гофрированный шланг — трубка идет от маски закрывающей лицо к сумке, где находится фильтрующе-поглощающая коробка, визуально шланг похож на хобот, отсюда и название «слоники».