внешних покоях. Когда царь занял своё место, посольство было приглашено в зал. Иван Грозный сидел на троне в окружении великолепной свиты, размещавшейся вдоль стен. Одежда его была отделана листовым золотом, на голове – корона, в правой руке – жезл из золота и хрусталя.
Ченслер вручил Грозному грамоты Эдуарда VI, написанные ко всем северным и восточным государям. Царь благосклонно принял их, справился о здоровье английского короля, а затем пригласил посла на обед в Золотую палату дворца. Приём был окончен. «Мне предложили удалиться, – записал вечером Ченслер. – Мне было сказано, что я не могу сам обращаться к великому князю, а только отвечать ему, если он говорит со мной».
Результаты этой неожиданной миссии оказались самыми благоприятными для англичан. Иван Грозный, готовясь к войне с Ливонией за Балтийское побережье, был заинтересован в установлении постоянных торговых сношений с одним из крупнейших государств Западной Европы, откуда можно было получить предметы вооружения и мастеров.
В марте 1554 года Ченслер и сопровождавшие его лица отправились в обратный путь, увозя с собой грамоту Ивана IV на право свободной торговли с Московским государством и богатые дары, довести которые, однако, не удалось. По пути корабль был подчистую ограблен голландцами. Английские моряки, с трудом добравшиеся до Лондона, уже не могли представить доказательств своей успешной деятельности.
Тем не менее информация Ченслера о вновь открытых возможностях для английской торговли, поданная с надлежащим усердием, была настолько убедительной, что предприимчивые купцы создали акционерное общество «Московская компания», сыгравшее огромную роль в русско-английских отношениях XVI–XVII веков.
«Ведать свой чин»
Русская православная церковь не раз и не два отлучала и проклинала своих врагов. Но 14 января 1554 года случилось необычное: от церкви отлучили «правую руку царя» дьяка И. М. Висковатого.
Иван Михайлович возглавлял Посольский приказ, но не был слепым орудием в руках Ивана Грозного. Самостоятельно мыслил и действовал и на иных поприщах. Конфликт с церковью продолжался три года. Связан он был с росписями Благовещенского собора Кремля.
Во время пожара 1547 года собор сильно пострадал. Для восстановления его росписей пригласили мастеров из Новгорода и Пскова. Иконы и фрески, созданные по образцам северо-западной школы, казались многим ревнителям старины слишком вольными, далеко отходящими от канонов, сложившихся в Московской земле.
И всё время, пока работали псковичи и новгородцы, Висковатов приходил в Благовещенский собор и обращался к находившимся в нём людям с обличениями, стараясь как можно сильнее возбудить общественное мнение против «еретиков». В определении церковного собора, данном «диаку Ивану Михайловичу к его душевному исправлению», о действиях Висковатого говорилось так: «От своего мнения о тех святых честных иконах сомнение имел, и вопил, и возмущал народ в соблазн и поношение многим».
Отлучили дьяка Посольского приказа, правда, временно – на три года. В первый год он должен был стоять у храма, каяться и просить входящих в собор помолиться за него. На второй разрешался вход в церковь для слушания Божественного писания. На третий было позволено находиться в храме, но без права принимать причастие. Довольно грубо в определении собора Висковатому предписывалось «ведать свой чин» и не воображать себя головой, будучи ногой. Но что удивительно: Иван Михайлович не смирился с этим уничижительным приговором и продолжал отстаивать свои взгляды на искусство северо-западных мастеров. В итоге церковный собор согласился с рядом его замечаний, в соответствии с которыми иконы были исправлены. Не пошатнулась и служебная карьера Висковатого.
Словом, явление в российской действительности уникальное: одной рукой церковь наказывала ослушника и противленца, а другой исправляла по его указанию «святые» иконы и не менее ценные фрески.
* * *
1555 г. В январе в Москву прибыли Тягруп и Панчады, послы сибирского хана Едигера. Их целью было бить челом царю Ивану IV, чтобы он «всю землю Сибирскую взял под своё имя и от сторон ото всех заступил[14], и дань свою на них положил, и человека своего прислал, кому дань собрать».
Первый английский посол
Вернувшись на родину, Ченслер постарался закрепить свой успех – вскоре на прилавках лондонских торговцев появилась его книга «О великом и могущественном царе Русском и великом князе Московском». Не
зная русского языка, кормчий ухитрился собрать много ценных сведений о России, её рынках, образе жизни русских и их обычаях. В книге скрупулёзно отмечались все особенности территорий, через которые проехал англичанин со своим экипажем, вообще всё, что могло быть предметом интересов лондонского купечества.
Многому не поверил бы первый английский посол в Московии (как самозванно именовал себя этот путешественник), если бы не увидел собственными глазами. И как ни странно, его записки удивительно современны, ибо лейтмотив их – всего много, но ничего нет.
В стране, где и летом привычнее было ездить на санях, столько родилось хлеба, что ежедневно доставлялось в столицу от 700 до 800 подвод. И тем не менее Ченслер отмечал: «Бедняков здесь неисчислимое количество, и живут они самым жалким образом. Я видел, как они едят селёдочный рассол и всякую вонючую рыбу. Да и нет такой вонючей и тухлой рыбы, которую бы они не ели и не похваливали».
Бедность народа резко диссонировала с роскошью царского двора. Эта роскошь обеспечивалась и защищалась небывалой для Европы воинской силой – до 300 тысяч человек. Но и вооружённые массы не могли похвастаться особыми привилегиями. Скудность и суровость их быта являлись правилом, а не исключением:
– Нет под солнцем людей, столь привычных к суровой жизни, как русские, – утверждал Ченслер. – Простой солдат не имеет палатки, ни чего-либо иного, чтобы защитить свою голову. Сам он живёт овсяной мукой, смешанной с холодной водой, и пьёт воду.
Ченслер и его спутники жили на посольском дворе, лишённые права свободного передвижения по городу. Однако наблюдательный чужестранец сумел заметить главное – подданные самодержавного государя низведены до положения бессловесной скотины. Никаких прав на имущество и землю, всё под юрисдикцией царя, всё зависит от его злой воли. Произвол и насилие возведены в принцип. «Можно сказать, – констатировал Ченслер, – что русские люди находятся в великом страхе и повиновении и каждый должен добровольно отдать своё имение, которое он собирал по клочкам и нацарапывал всю жизнь».
Отсюда беспробудное пьянство, отчаяние и апатия. Не сегодня, не вчера и не в один день родилась у русского народа пословица: «Трудом праведным не наживёшь палат каменных». Отсюда такая форма сопротивления властям предержащим, как тюрьма, самозаключение. «Я слышал, – свидетельствует Ченслер, – как один русский говорил, что гораздо веселее жить в тюрьме, чем на воле. Там они