Читать интересную книгу Сен-Жермен - Михаил Ишков

Мне повезло с моими спутниками. Тинатин, окончательно оправившись, взяла на себя роль хозяйки, брат её оказался жадным до рассказов, всяких удивительных историй пареньком. Дорога не казалась нам трудной, фирман хана производил неизгладимое впечатление на местные власти. Слава повествователя летела впереди меня, поэтому я ни в чем не знал отказа. Чем дальше, тем отчетливее я сознавал, что различное понимание Бога есть явление объективное, не зависящее от воли отдельных правителей, но как указал Христос — то, что разъединяется, в конце концов сольется, а Мухаммед добавил, что есть два пути к пониманию могущества и безраздельной милости Аллаха. Первый путь выбирают мудрые, они следуют указаниям Корана. Второй неверующие, желающие все познать и испытать на собственной шкуре. Авраам пояснил, что в какой бы форме не излагалось слово Божье, следует иметь равное доверие ко всем несущим его людям. Следовательно, исходным пунктом единения и братства должна стать веротерпимость на основе признания за всеми подвижниками веры на земле — пророками, апостолами, имамами, блаженными, мучениками, страдальцами за правду — святости их личностей и права на благодарность от всех искренних и честных почитателей воли Божьей.

Так я взялся за составление пантеона святых, единого для всех людей на земле. Веротерпимость не может основываться только на признание за соседом права исповедывать любую другую религию. Чтобы достроить единый для всех живущих на земле, просторный храм, в котором всем было бы тепло, уютно и привольно, необходимо также украсить его образáми равнозначных в благодати праведников. Для этой цели мало только усилий церкви, нужно организовывать светские ордена и общества, дать волю униженным и оскорбленным, приобщить их к справедливости, заняться воспитанием подрастающего поколения, не жалеть сил и средств на благотворительность. Вот в чем смысл единого Завета! Вот каким образом явится милость Божия!.. Глубина колодца мне открылась внезапно. Адепту не удастся заронить семя в скудную, опоганенную кровью невинных жертв почву, без мистических тайн, без долголетия.

В Муганскую степь, треугольным, чуть скомканным лоскутком брошенным с востока к подножию Кавказа, Надир-хан пришел в декабре, за полтора месяца до новруза.[79] Авраам Кретаци признался, что со времен Александра Македонского эта травянистая равнина на левом берегу Аракса не видела такого множества людей. Всё управлялось волею одного человека, от него зависела жизнь и смерть каждого, кто прибывал сюда, чтобы принять участие в великом народном собрании, которое должно было примирить шиитов и суннитов.

Прежде всего великолепен был шатер, выстроенный для самого правителя. Частью из дерева, частью из тростника, он был вытянут в длину и делился на три помещения. Первое предназначалось для приема посетителей, к нему примыкали внутренние покои, за ними располагался гарем, жемчужиной которого была дочь прежнего шаха Хусейна, вдова грузинского князя Мирзы-Давдата. Надир-хан встретил её в серале, куда вошел сразу после возведения на престол младенца Аббаса III.

Шатер был привезен из Казвина, стены его были обиты индийскими тканями. В каждом углу обтянутые шелком тахты, между ними было разложено множество вышитых золотом подушек. К стенам были прикреплены полки, где была выставлена цветная посуда. Крыша поддерживалась двенадцатью деревянными, в серебряной оправе столбами. Высоту шатра я определил в три человеческих роста, в длину даже не берусь говорить — это было обширное строение.

Весь декабрь продолжался приезд гостей. Надир-хан подолгу просиживал в главной зале, принимая начальников провинций — беглербегов, муджтехидов, имамов соборных мечетей и казиев-судей. На курултай собралась вся служилая знать, а также родовитые люди, вожди кочевых племен, городские старшины-калантары и даже многие кедхуды — квартальные старосты в городах, а также — частично — сельские старосты. Всего я насчитал более двадцати тысяч человек. В лагере было сооружено двенадцать тысяч временных построек из камыша, а также мечети, бани, базары. Были приглашены турецкий и российский послы со своими свитами.

В те дни — возблагодари его, Господи, милостью своей — Кретаци, посвященный в мои, так сказать, «внутрисемейные» обстоятельства, предложил мне поделиться своей бедой с российским послом. Неужели никто из офицеров-христиан не попытается спасти несчастную девушку! Неужели ни у кого из них не забьется сердце при виде совершенной красоты этой пери! Быть того не может, тихо добавил он. Я бы предложил ей в мужья кого-нибудь из своих джигитов, все-таки мы одной веры. Но в этом случае Тинатин останется в воле Надир-хана и последствия этого брака могут лечь горем на твои, Сен-Жермен, плечи и плечи её родителей. Русский офицер — это совсем другое дело. Ссориться с Россией Надир-хану сейчас совсем не с руки, так что ему придется позволить молодым соединиться и уехать в северную страну. Там Тинатин не пропадет, в Кизляре большая грузинская колония. Другого выхода, добавил старец, я не вижу.

На первом же званном приеме в шатре российского посла католикос обмолвился послу об одном исключительно заковыристом в дипломатическом смысле деле. Выслушав старца, посол ответил согласием встретиться со мной, где сообщил, что по официальной части он не может нам содействовать, но его офицеры — ребята из молодых да ранние, чести российского дворянства не уронят и помогут спасти христианскую душу от позора. Взять хотя бы поручика Еропкина Александра Петровича. Из знатных московских дворян, сынок самого Петра Михайловича, гоф-бау-интенданта и архитектора. Петр Михайлович близкий дружок прежнего посла в Персии Артемия Волынского. Саша по воле матушки нашей Анны Ивановны обучался за границей, потом Волынский пристроил его на Кавказ.

Дело сладилось на удивление быстро. Поручик Александр Еропкин, увидев Тинатин, был сражен наповал и за неделю до мусульманского новруза православный священник обвенчал их в посольском шатре. Я тоже не возражал, потому что в разговоре молодой русский офицер выказал немалые познания в той области, которую я называю тайной наукой. Не был он чужд и идеям вольных каменщиков, о которых был наслышан ещё от отца, учившегося в Италии.

На следующий день Тинатин перебралась к мужу в палатку. Первые два дня я ходил сам не свой, чувство тревоги не оставляло меня. Время было суматошное, сам Кретаци не мог пробиться к Надир-хану для объяснений. Весь персидский лагерь гудел в преддверии великого праздника. Двадцать первый день марта запомнился мне торжественной молитвой, вознесением хвалы малолетнему шаху Аббасу III, пожеланиями ему здоровья и долгих лет, приемом в шатре Надир-хана и тем особым напряженным ожиданием, которое ощутимо висело в воздухе. Большие чины: ханы — числом пятьдесят четыре — сутками засиживались в шатре регента и почти не показывались на людях. Служилая знать, армейские офицеры-баши, удельные феодалы, вожди кочевых племен тоже хранили молчание, и, если их вынуждали к разговору, отделывались малозначащими фразами. На второй день праздника были назначены большие скачки — любимое развлечение персиян, но уже с утра стало известно, что конные состязания не состоятся. Большое горе постигло всю необъятную персидскую землю — скончался шах, пятилетний Аббас III, посему праздничные мероприятия были отменены. В полдень был объявлен фирман регента государства, могучего Надир-Кули-хана. В нем предписывалось «ханам, султанам, бекам, агам, почтенному халифэ армян (католикосу), кедхудам, прочим знатным людям и всем прибывшим» к концу дня избрать из своей среды нового шаха, «светоча, столпа и украшения персидской земли».

Во время первого голосования подавляющее большинство собравшихся в ханском шатре проголосовало за Надир-Кули-хана. Только мулла-баши, глава шиитского духовенства, открыто воспротивился этому решению и заявил, что стране нужен преемник, кровно связанный со славной династией Сефи, которая дала народу такого выдающегося правителя как шах Аббас I. Муллу-баши поддержал беглербег карабахский, кое-кто из кызылбашской знати, из кочевников Угурлу-хан, однако, когда утром выяснилось, что какие-то злоумышленники пробрались ночью в шатер муллы-баши и задушили его, охотников противится волеизъявлению народа не осталось. На новом голосовании, состоявшимся утром следующего дня, курултай единогласно выступил за Надир-Кули-хана. Сразу после объявления результатов выступил доверенный человек Надира и зачитал послание, в котором правитель благодарил за доверие и объявлял, что «устал от государственных дел и намерен удалиться в Хорасан, где хочет жить в уединении, счастливый тем, что оставляет Персию умиротворенной внутри, безопасной извне и грозной для соседей».

Времени для обдумывания было дано до вечернего намаза, после которого было проведен ещё один опрос, в котором приняли участие все собравшиеся в Муганской степи, включая женщин. Результат тот же. Все поголовно просили Надир-хана потрудиться ради государства.