Эта безрассудная попытка организации колонии способствовала карьере Бугенвиля, так как Морское министерство предложило на обратном пути использовать вверенный ему корабль для поисков новых земель в Южном океане.
В первых числах ноября 1766 года Бугенвиль отправился в Нант, где его помощник Гюйо-Дюкло, искусный моряк, состарившийся на второстепенных должностях, потому что не был дворянином, наблюдал за всеми деталями оснащения двадцатишестипушечного фрегата «Будэз» («Сердитый»).
15 ноября Бугенвиль покинул рейд Менден в устье Луары и направился к реке Ла-Плата, где должен был встретиться с двумя испанскими фрегатами «Эсмеральда» и «Лиебре». Но едва корабль Бугенвиля вышел в открытое море, как разразилась страшная буря. Фрегат, имевший новый такелаж, получил настолько сильные повреждения, что оказался вынужденным вернуться для ремонта в Брест, куда прибыл 21 ноября. Первого испытания оказалось достаточно, чтобы командир убедился в неприспособленности «Будэз» к тем задачам, которые ему предстояли. Бугенвиль приказал уменьшить высоту мачт и сменить пушки на более легкие; впрочем, несмотря на эти изменения, «Будэз» совершенно не годился для плавания в бурных водах, омывающих мыс Горн. Однако встреча с испанцами была назначена, и Бугенвилю пришлось снова выйти в море. Офицерский состав фрегата насчитывал одиннадцать человек; команда состояла из двухсот трех матросов, юнг и вестовых.
До Ла-Платы погода стояла довольно тихая, и Бугенвиль имел возможность произвести ряд наблюдений над течениями, которые часто являлись причинами ошибок, допускавшихся мореплавателями при определении своего местоположения.
31 января «Будэз» бросил якорь в бухте Монтевидео, где его уже месяц ждали два испанских корабля. Пребывание Бугенвиля в этой гавани и вскоре затем в Буэнос-Айресе, куда он отправился для переговоров с губернатором относительно передачи Малуинских (Фолклендских) островов, дало ему возможность собрать о городе и его жителях очень интересные сведения, которые мы не можем обойти молчанием. Буэнос-Айрес показался ему слишком большим по сравнению с числом жителей, не превышавшим двадцати тысяч. Это следует приписать тому, что все дома были одноэтажными, с большим двором и садом.
Город не имеет не только порта, но даже мола. Поэтому суда вынуждены перегружать свои груз на лихтеры[60], входящие в небольшую речку, откуда тюки доставляются в город на телегах.
Множество мужских и женских религиозных общин придает Буэнос-Айресу своеобразный характер.
«Год заполнен там, – сообщает Бугенвиль, – праздниками в честь святых, отмечаемыми процессиями и фейерверками. Религиозные церемонии заменяют театр… Для набожных женщин иезуиты установили более суровый способ очищения от грехов, чем их предшественники. При их монастыре существовал дом, называвшийся «дом упражнений для женщин» (casa de los ejeccios de las mujeres). Женщины и девушки без согласия мужей или родителей приходили туда, чтобы очиститься от грехов двенадцатидневным затворничеством. Помещение и пища предоставлялись им за счет общины. Ни один мужчина не допускался в это святилище, если он не носил одежды ордена святого Игнация; даже служанки не могли сопровождать туда своих хозяек. Упражнения в этом святилище заключались в размышлении, молитве, чтении катехизиса, исповеди и в самобичевании. Нам показывали стены часовни с еще сохранившимися пятнами крови, фонтаном брызгавшей, как нам говорили, из-под плетей, которые раскаяние вкладывало в руки кающихся грешниц».
Окрестности города хорошо возделаны и оживлены множеством загородных домов. Но всего в двух – трех лье от Буэнос-Айреса простирались огромные равнины без малейших возвышенностей, предоставленные в полное распоряжение быков и лошадей, почти единственных их обитателей. Эти животные водились в таком изобилии, рассказывает Бугенвиль, «что путешественники, проголодавшись, убивают быка, отрезают от него столько, сколько могут съесть, а все остальное бросают на растерзание диким собакам».
Индейцы, живущие по обоим берегам Ла-Платы, еще не были покорены испанцами. Их называли «Indios bravos» («индейцы-браво»).
«Они среднего роста, довольно непривлекательны и почти все больны чесоткой. Кожа у них очень смуглая, а от жира, которым они постоянно натираются, она становится еще более темной. Они не носят другой одежды, кроме широкого плаща из шкур диких коз, спускающегося до пят. Индейцы постоянно разъезжают верхом, во всяком случае вблизи от испанских поселений. Иногда они являются туда со своими женами, чтобы купить водку, и пьют до тех пор, пока не пьянеют до бесчувствия… Случается, что они собираются в отряд в двести- триста человек и угоняют скот с принадлежащих испанцам земель или нападают на караван путешественников. Они грабят, убивают и уводят в рабство. От этого зла нет спасения; каким образом можно покорить бродячее племя в огромной дикой стране, где его трудно даже отыскать?»
Что касается торговли, то она весьма далека от процветания с тех пор, как испанцы запретили провоз в Перу и Чили европейских товаров сухопутным путем. Впрочем, Бугенвиль еще видел, как из Буэнос-Айреса вышел корабль, на котором везли миллион пиастров; «если бы все жители страны, – добавляет он, – имели возможность вывозить кожу в Европу, этого одного было бы достаточно, чтобы их обогатить».
Якорная стоянка в Монтевидео безопасна, хотя иногда туда проникают «памперос» – юго-западные шквалы, сопровождающиеся ужасными грозами. Город не представляет никакого интереса; его окрестности совершенно не возделаны, так что муку, сухари и все необходимое для снабжения кораблей приходится привозить из Буэнос-Айреса. Впрочем, там в изобилии имеются такие фрукты, как инжир, персики, яблоки, айва и т. д., а также говядина в не меньшем количестве, чем в остальных районах страны.
Эти данные столетней давности интересно сравнить с теми, которые нам сообщают современные путешественники, и в частности Эмиль Деро в своей книге о Ла-Плате. Картина, нарисованная Бугенвилем, во многих отношениях остается правильной; но в книге Деро имеются некоторые подробности, говорящие о значительном прогрессе. Например, Бугенвиль не мог писать о народном образовании, так как в то время в этой области ничего не делалось.
Когда продовольствие, запас воды и живого скота был погружен на борт, три корабля 28 февраля 1767 года вышли в море и направились к Малуинским островам. Переход оказался неудачным. В результате перемены ветров, шторма и разбушевавшегося моря «Будэз» получил кое-какие повреждения. 23 марта он бросил якорь в бухте Франсез, где на следующий день к нему присоединились оба испанских корабля, серьезно пострадавшие от бури.