Читать интересную книгу Либеральный Апокалипсис. Сборник социальных антиутопий - Составитель Чекмаев

Мартин очень хотел поцеловать Грету, но сдерживался. Он понимал, что теперь все будет иначе, что теперь все они под дамокловым мечом, и этот меч рано или поздно сорвется, как ни укрепляй нить.

Когда появился Ромни, они так и сидели — друг напротив друга. Мартин смотрел на Грету, Грета — в пол.

— Что случилось?

— То, что и должно было, — ответила Грета.

— Когда?

— Часа два назад.

— Значит, еще есть время.

У Ромни был вид супершпиона из комиксов. Он что–то тщательно скрывал, и этот факт был написан у него на лице, выдавая его с головой. Не хватало только черного непроницаемого костюма и черных очков.

— Что… — начал было Мартин, но Ромни прервал его:

— Выйдем.

Они вышли из приемной, прошли по коридору в одну из переговорных.

— Мартин, послушай меня. У нас слишком мало времени — я не думал, что получится так быстро.

— Что получится, черт побери?

— Грета номер два — не реконструкт. Она конструкт.

— То есть…

— То есть ее разум спроектирован мной. Она об этом не знает.

— То есть…

— То есть сейчас ты берешь ее за руку, садишься на свой автомобиль и едешь вот по этому адресу. — Ромни сунул в руку Мартина бумажку. — Человек ждет тебя не сегодня, но он будет на месте. Он выведет тебя из зоны слежения, и вы сможете исчезнуть. Деньги тоже получишь от него.

Мартин сделал шаг назад.

— Ромни, это какое–то безумие. Мы не в шпионском боевике — мы в реальности. Так не бывает…

— Так бывает. Ты хочешь остаться с ней навсегда?

— Я… Я…

— Да или нет?

— Да, — внезапно твердо сказал Мартин.

— Это твой единственный шанс. И возьми еще вот это. Прочтешь потом. Только одна поправка: я думал, что она просто сбежит. Просто сбежит.

Он отдал Мартину конверт.

Мужчины вернулись в комнату. Грета сидела на стуле, поджав под себя ноги. Ей очень шли старомодные обтягивающие джинсы с расклешенными штанинами.

— Грета, езжай с Мартином, он тебя проводит.

— А ты?

— Я буду позже.

Она кивнула и чмокнула доктора в щеку. Мартин бросил последний взгляд на Ромни и вышел следом за ней.

8.

«Дорогой Мартин!

Как бы банально это ни звучало, но теперь, когда ты читаешь это письмо, меня уже нет в живых. Как только ты уехал, я принял яд. По крайней мере, я надеюсь, что сумел это сделать, поскольку в противном случае все бессмысленно — они сумеют меня расколоть, потому что я не герой.

Я надеюсь, что успел рассказать тебе о том, что Грета — конструкт. Если не успел, то сообщаю теперь: ее разум создал я. Как ее зовут на самом деле, я не знаю, да и никто, видимо, уже никогда не узнает. Может, и Даун. Имя «Грета» я придумал для достоверности.

И да, первая Грета–Даун тоже была конструктом. По очень простой причине: реконструктов не существует. Нет такой технологии, какая позволяла бы вернуться в прошлое и кого–то там найти, и тем более снять с него ментальный слепок. Сида Вишеса тоже создал я — за полгода, перекопав и загрузив в память конструкционного процессора сотни книг, воспоминаний, фотоснимков, описаний и впечатлений. Никто не усомнился бы в том, что Сид — не настоящий. Прости, но о Даун Кнудсен ничего не было известно — лишь то, что она красиво улыбалась и снималась в порнографии в течение шести лет, с тысяча девятьсот семьдесят четвертого по тысяча девятьсот восьмидесятый. Вся эта мистификация задумана достаточно давно с целью выхода на неконкурентный рынок — и она с блеском удалась. Пока другие компании–конструкционисты пытаются разработать технологию личностных слепков с мертвецов, мы просто создаем очень сложные, идеально выверенные конструкты со снятыми ограничениями. По сути, мы делаем людей. Ты не должен знать об этом, поскольку ты — просто менеджер отдела продаж. Это не в твоей компетенции, потому что ты не можешь не верить в то, что говоришь. Ты хорош как продавец, потому что веришь.

Сейчас ты читаешь это письмо, а где–то неподалеку от тебя — самый прекрасный конструкт, который я когда–либо создавал. Самый сложный, самый изящный. Над разумом «полного конструкта» (назовем его так) работает целая команда психологов. В данном случае я использовал личностные данные, разработанные для первой Греты, и сделал на их базе вторую. В одиночку, за четыре месяца напряженной работы. Когда малыш Барри забрал первую Грету, я уже работал над второй, потому что знал, что она понадобится.

Я надеюсь, он никогда вас не найдет. Хотя искать, конечно, будет, потому что Грета (или Даун) не отпустит его никогда. Я смотрел на ее фотоснимки еще до того, как начал работать над первым конструктом, и уже тогда понимал, что не могу без нее, что я увидел совершенство, воплощенный идеал. Она стала моим фетишем, моим навязчивым желанием, моим богом — и я создал разум, который посчитал подходящим для этого тела, этой улыбки. Но я отдаю ее тебе — потому что ты молод и любишь ее значительно сильнее. И ты сможешь сделать ее счастливой. Представь себе, что она действительно пришла из тысяча девятьсот семьдесят девятого, что ее воспоминания не сымитированы реконструкционным процессором, а на самом деле имели место. Забудь о том, что она сделана нами.

Помни лишь, что она — человек, и у нее нет ограничителей, присущих обычному конструкту. Поэтому прошу тебя, милый Мартин, люби ее больше жизни, но при этом будь очень, очень осторожен.

Твой Ромни».

Вадим Панов. Лайк

There cue seven pillars of Gothic mould,

In Chillon's dungeons deep and old,

There are seven columns, massy and grey,

Dim with a dull imprison'd ray,

A sunbeam which hath lost its way,

And through the crevice and the cleft..(1)

Любимые строки, казалось, возникали сами по себе. Приходили из чарующего эфира Романтики, из перины облаков, на которой блаженно развалилось ленивое летнее солнце, из шуршания листьев на легком ветру. Любимые строки великого англичанина жили в памяти, но Борис все равно поглядывал на чуть пожелтевшие страницы старой книги. Ему нравилось смотреть на них. Ему нравилось читать их. Он наслаждался.

And in each pillar there is a ring,

And in each ring there is a chain;

That iron is a cankering thing,

For in these limbs its teeth remain,

With marks that will not wear away,

Till I have done with this new day,

Which now is painful to these eyes,

Which have not seen the sun so rise…

(1) Здесь и далее: Джордж Байрон «Шильонский узник».

Гудение. Едва уловимое гудение чего–то механического.

Отвратительно.

«Электрический двигатель? Откуда?»

Отвратительно.

Садовники приехали? Нет, вряд ли: московские парки приводят в порядок до десяти утра, после этого садовникам и уборщикам запрещается показываться на глаза благородной публике и уж тем более пользоваться транспортом. Садовников быть не должно, однако гудение, напоминающее жужжание надоедливой мухи, не унималось.

Борис поморщился и попытался отвлечься от назойливого звука с помощью любимых стихов:

They chain'd us each to a column stone,

And we were three–yet, each alone;

We could not move a single pace,

We could not see each other's face,

But with that pale and livid light

That made us strangers in oursight…

Теперь гудело совсем рядом. Или жужжало, если продолжать сравнение с мухами. Другими словами: мешало до безумия.

«Где проклятые полицейские?!»

Борис искал уединения, тишины — для этого он вырвался в парк на полдня, отменив две деловые встречи. Взял с собой любимую книгу, развалился на траве, планируя поваляться, почитать, подумать… И что получил? Какую–то чернь под боком? Садовника? Уборщика?! Что за быдло осмелилось нарушить его покой? Раздраженный, он достал из кармана коммуникатор и пометил: «Подать жалобу на полицию. Подключить маминого адвоката по гражданским искам. Согласиться на мировую: извинения и небольшая компенсация. Сотрудникам, допустившим прокол, — выговор».

Отвратительно!

Проклятое гудение потухло в тот самый миг, когда Борис дописал последнее слово. Умолкло, словно по мановению волшебной палочки, но успело все испортить. В парке вновь воцарилась романтическая тишина, наполненная запахами цветущих трав, но прежнее настроение, увы, возвращаться отказывалось. Что–то неуловимо поменялось в окружающем мире, в его нежной утренней картине: измятая трава, шумящие липы… Точно — исчезла Романтика.

Бабочкой упорхнула, испугавшись непотребного гудения… Или шагов?

«Да что же это делается?!»

Борис, до того валявшийся на траве, сел, повернулся на звук, точнее на шорох шагов и скривился: к облюбованной им рощице неспешно приближался социос.

«Как он здесь оказался?»

Сигналы сети в лесной зоне парка специально «глушили», и это простое в сущности действо полностью гарантировало отсутствие анчоусов: навигаторы, потеряв GPS, отключались, и социосы тут же разворачивались в обратном направлении, торопясь вернуть на экран визора привычные стрелки указателей.

Но этот экземпляр не развернулся.

«Почему?»

Голова приближающегося социоса была повернута направо: то ли высматривал что–то, то ли прислушивался к чему–то…