Но больше всего в издевательствах над Даниэлем преуспел хозяин заведения: он пнул его под зад, потянул за руку, чтобы он поднялся, а затем толкнул к дверям. Оказавшись на улице, мой друг помчался вперед, оставив меня. Он бежал со странной неуклюжестью, словно раненое животное. Перед входом на пристань он обернулся. Он кивнул мне головой, тоскливо улыбнулся и скрылся за каменными воротами.
Я бросился за ним и увидел, что он стоит у края воды на покрытых мхом гранитных глыбах. Не отрываясь, он смотрел в глубину, прикрыв глаза от солнца тыльной стороной ладони.
Даниэль поднял руку и попросил:
— Не подходи, Джон.
Я ожидал увидеть в его взгляде горечь поражения, отчаяние и даже ярость. Но в нем была только любовь. Теперь я знаю, что я олицетворял для него все, что он когда-либо сделал и о чем мечтал, все, что он мог бы сотворить своими руками. Вряд ли можно найти другого человека, который бы испытывал такую же сильную любовь к скрытым возможностям нашего мира, как Даниэль.
Он взмахнул рукой и начертил в воздухе линию между нами. Затем продекламировал одну из своих любимых рифмованных строчек:
— Raptado, embrulhado, e entregado… Украдем, завернем, да с собой унесем…
Откуда-то из глубины кармана он достал и бросил мне монетку, которую ему дал в таверне черноволосый деревенщина, предложив пройтись на руках.
— Я все оставляю тебе все, и мои маски тоже, — сказал Даниэль.
Я подумал, что он хочет оставить мне эти вещи, когда уйдет с отцом в море, и хотел попросить его пойти ко мне домой. Мы с родителями найдем способ помочь ему. Но он вдруг схватился за грудь, словно в него попала пуля.
— Меня застрелили, — сказал он.
Его слова ошеломили меня, мои чувства притупились из-за выпитого вина. Потом я понял, что мой друг лишь делает вид, что его ранили.
Прихрамывая, Даниэль пошел вдоль скользких камней, схватившись руками за сердце. Затем он пошатнулся, повернувшись к воде. Крепко зажмурившись, словно покоряясь неизбежному року, он прыгнул в грязную воду.
Я не знаю, о чем он думал во время падения. Знаю лишь, что если бы я был на его месте, то оказавшись в воде, почувствовал бы, как волны приносят мне облегчение, смывая все душевные раны.
Я ждал, что он вынырнет и широко улыбнется. Я вспомнил зимородка, которого мы видели в наш первый день на каровом озере, когда он исчез под водой и выпорхнул с маленькой рыбкой в клюве. Я позвал друга, затем подбежал к тому месту, где он нырнул. Мне показалось, что я увидел на миг протянутую руку; затем она появилась немного подальше, а потом совсем исчезла, словно сон, забываемый сразу после пробуждения. Рядом стояли два моряка, показывая на то место, где упал мой друг.
— Помогите! — крикнул я им. — Пожалуйста, помогите!
Они не откликнулись и не подошли ко мне. Тогда я скинул ботинки и прыгнул в реку вслед за Даниэлем.
Я хорошо плавал. Даже папа признавал это. Рассекая воду, я нырнул как можно глубже. Вода была холодной, рыбы скользили вокруг и били меня по лицу. Но все, о чем я думал, это как найти Даниэля и вытащить его на берег. Я должен был попросить у него прощения, сказать ему то, в чем был абсолютно уверен — что Виолетта любит его.
Было удивительно мелко, не глубже десяти футов. Я опустился на дно и нащупал какой-то круг. Вероятно, это было железное колесо, но я не смог разглядеть его из-за того, что вода была мутной от грязи, приносимой с верховьев реки, а течение — очень сильным. Вода вытолкнула меня наверх. Даниэля, вероятно, уже унесло далеко вниз.
Я вынырнул, чтобы набрать воздуха, и услышал, как какой-то мужчина кричит мне:
— Какого черта ты делаешь?
Но я не обращал на него внимания. Я слышал голоса других людей, но среди них не было голоса моего друга; я плыл на запад, бил ногами по воде, рассекал волны руками, создавая позади себя крупные брызги. Потом я увидел Даниэля: волосы его колыхались словно водоросли, руки безвольно покачивались на воде. Я бросился к нему, схватил за руку и потянул, но течение относило его в сторону. Я снова дернул его и почувствовал, что он шевелится. Он был жив! Его глаза раскрылись, но взгляд был отсутствующим. Мне не хватило воздуха, и я был вынужден вынырнуть. Отдышавшись, я набрал побольше воздуха в легкие, — этого мне должно было хватить, чтобы спасти Даниэля. В этот раз я обхватил друга руками за талию и сплел пальцы у него на спине. Мне хотелось кричать, чтобы он помог мне. Я тащил его изо всех сил. Но он не хотел или не мог помочь мне.
Я не знал, сколько еще мог продержаться, пытаясь вытянуть друга, но я решил не всплывать на поверхность, пока его голова не покажется над водой. Но пусть Даниэль, сеньора Беатрис и Виолетта простят меня, — у меня вскоре закружилась голова, а в трех футах от поверхности руки отказались меня слушать. Даниэль выскользнул, и алчная река захватила его. Теперь я боролся за свою жизнь. Вода была темной, и я уже не мог сказать, где верх, а где низ.
Потом я услышал папин голос, выкрикивающий мое имя. Я закрыл глаза чтобы лучше слышать его. Но папа замолчал. Я чувствовал, как меня сносит течением.
После нескольких мгновений полной тьмы, я почувствовал, как какой-то пушистый предмет дотронулся до моей руки. Спустя миг яркий свет ослепил меня. Я оказался над водой. Нестройный гул голосов, напоминающий рассыпающиеся монеты, приветствовал меня.
— Молодец, парень! — крикнул какой-то мужчина.
Я хватал ртом воздух; в руках была веревка. Мужчина подошел ко мне и вытащил меня из воды.
Я был не в силах вздохнуть. Грудь болела так сильно, словно ее расцарапали ржавым гвоздем.
— Он там, на дне, — задыхаясь, сказал я. — Мой друг, Даниэль. Пожалуйста, помогите ему. Пока еще не слишком поздно.
Моряк взял веревку и нырнул. Некоторое время он был под водой, потом вынырнул.
— Тяни! — крикнул он.
Вскоре на берег вытащили Даниэля; вокруг его талии была обвязана веревка.
— Помогите ему! — умолял я.
Мужчины уложили его на спину. Моряк, спасший Даниэля, — я на всю жизнь запомнил его загорелое встревоженное лицо, — с короткими промежутками давил руками на грудь моего друга. Потом он склонился над парнишкой, чтобы послушать, бьется ли сердце. После еще нескольких попыток привести его в чувство, моряк покачал головой. Затем он подошел ко мне и взял меня за руку, но в тот момент я был бесчувственен к любым прикосновениям. Я дрожал, но не от холода. В ушах у меня стучало, и внутренний голос говорил мне, что произошло невозможное, и в этом есть часть моей вины. Теперь меня ждало будущее, которого не должно было быть.
Позже в этот же день, еще не зная о смерти Даниэля, Виолетта усталой вернулась домой с рынка и обнаружила прямо под своим окном столешницу, на которой мой друг вырезал детские лица. Я был изображен в центре, выглядывающим из-под небольшого листа папоротника, похожего на крыло ветряной мельницы, черты моего лица были переданы очень хорошо. Глаза же Виолетты были вырезаны столь точно, что когда она опустилась на колени и первый раз прикоснулась к картине, ей вдруг пришло в голову, что Даниэль знал ее лучше, чем она себе представляла. Он как никто другой понимал ее одиночество.