Читать интересную книгу Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес

Они любили друг друга в тот вечер неистово, бесстыдно и свободно, как звери в лесной чаще. Сильвия, едва приехав в Бредагос, по непонятной для Давида причине стала просто ненасытной. Горный воздух или отпускное настроение были тому виной, но только они уж и забыли, когда им было так хорошо вместе в последний раз.

Когда ее запал закончился, Сильвия, вольно раскинувшись на постели, заснула. Голова ее покоилась на груди Давида. Сам он едва держал глаза открытыми после их роскошных излишеств и просто мечтал, обняв теплую и тяжелую во сне жену, погрузиться в сладостный сон до утра. Увы, он не мог себе этого позволить – надо было дождаться закрытия «Эра Уменеха», чтобы проследить за шестипалым поваром и найти его дом. Ему было немного стыдно ускользать из объятий Сильвии, такой счастливой и доверчивой, но только так можно было раскрыть сегодня все секреты, сорвать с мнимого повара маску. И тогда больше не придется никому врать и будет нечего скрывать. Давид прочитал слишком много детективов и знал, что таить секрет можно долго, но не бесконечно. И вот тогда начнется другая жизнь. И его бедная Сильвия получит компенсацию за его вранье и даже знать об этом не будет.

Огни в «Эра Уменеха» погасли после двух ночи. Потянулся домой персонал – официанты, уборщики, повара. Многие здесь были во всех этих ролях сразу. Сквозь узкие и глубоко врезанные в камень окна, напоминавшие бойницы, Давид видел стулья вверх ножками на столах и мокрый, только что вымытый пол.

Наконец вышел Иона, а за ним шестипалый повар Хосе. Мужчины распрощались у дверей таверны, похлопав друг друга по плечам, и каждый двинулся в свою сторону. Давид следовал за Хосе на приличной дистанции, стараясь не обнаружить себя и припоминая, как следили за подозреваемыми парни из детективов Джона Ле Карре. Шаги обоих четко звучали в тишине пустой ночной улицы, и Давид со страхом думал, что вот Хосе сейчас возьмет, да и обернется к нему: чего надо? Давид тормозил и прятался за угол. Ему было плохо, но он утешался мыслью, что скоро застанет лжеповара на месте преступления, то есть за пишущей машинкой «Олимпия» с экземпляром «Шага винта» на столе. Тогда он откроется Давиду, и с этой проклятой неопределенностью будет покончено.

Оказалось, Хосе жил далеко за околицей, и до его ворот они шли уже минут двадцать – сначала по пустынным улочкам, затем по горным тропинкам. Дом, окруженный старыми дубами, был маленьким, двухэтажным, с каменным фундаментом и деревянным верхом. Один из дубов практически врос в стену, подпирая ее. Давид подумал, что если здесь живет Мауд, то дом отвечает его требованию – уединенности. Из трубы, однако, поднимался дым: кто же живет с ним вместе? Женщина?

Дети?

Он подождал пару минут после того, как Хосе вошел, и тихо подкрался к окнам. Как хотелось увидеть ровные ряды книг, картины и знаменитую «Олимпию» на столе у окна! Но в комнате стоял у стены продавленный диван с брошенным на него клетчатым одеялом и стол, покрытый потрескавшейся клеенкой, на котором валялись иллюстрированный журнал для автолюбителей и телепрограмма. На стене висел постер с рекламой «Порше». Разочарование было тяжелым, но Давид подавил его, решив, что маскировка может касаться и убранства комнаты. То, что видно каждому снаружи через окно, – возможно, последний рубеж обороны по защите анонимности, а настоящий кабинет расположен в глубине дома. Там-то он и работает, там ему никто не мешает предаваться размышлениям в тишине и спокойствии, которые так нужны писателю.

Со второго этажа дома донесся шум. Вроде женских или детских голосов. Конечно, если у писателя есть семья, его выбор уединенной жизни еще более обоснован и почтенен. Ведь быть ребенком человека, столь знаменитого, как Томас Мауд, – тяжкий крест. Вот он и оберегает своих детей от груза отцовской славы. Давид был готов к любым допущениям – лишь бы понять, в чем тут дело, кто этот человек, и если он писатель, то почему прячется. Человек такого ума и таланта не действует как попало: у всех его решений имеются веские основания.

Давид стоял у подножия мощного дуба, подпиравшего стену дома, и мучился сомнениями. Он никогда не походил на Тома Сойера и даже в детстве не лазал по деревьям. Правда, у дерева находился старый пикап, и можно было, встав на крышу кабины, достать рукой нижние ветки дуба. Тихо, не торопясь, он достиг надежного пристанища на толстенной горизонтальной ветви. Теперь освещенное окно второго этажа было в трех метрах над ним. Перемазавшись о кору, Давид подполз к окну. От зрелища, которое ему открылось, перехватило дыхание.

На семейном ложе Хосе с супругой, оба в чем мать родила, занимались естественным для этой обстановки делом. Женщина была маленькой и толстой, что отнюдь не лишало ее пыла и ловкости. Давид похолодел и оцепенел, зажмурившись, а два тела потели, катались, сплетались и целовались с дикой, почти нечеловеческой энергией, без малейшей нежности или сдержанности. Так сказать, вплоть до полного расходования боезапаса. Зрелище было омерзительно похабным, но, зажмуриваясь, Давид все же подумал: как бы они сами с Сильвией смотрелись из окна с той стороны? А ведь для них самих в этом не было ничего непристойного, наоборот, процесс казался прекрасным, высокоэстетичным, словно упругое движение лепестков, будто осмосис, когда между двумя клетками совершается перетекание жизненных соков и разноцветные потоки дивной энергии передаются сквозь кожу одного к другому через ласковое касание. Похоже, для повара с супругой дело обстояло так же, но Давид видел лишь содрогание потных, неприятно трясущихся тел среди простыней.

И вот в тот момент, прижавшись к скользкой, остро пахнущей ветке дуба, Давид с абсолютной ясностью понял: Хосе никакой не писатель. Не мог автор прекрасной книги поднять с пола и снова как ни в чем не бывало засунуть под свой нож морковь для супа, не мог украшать комнату постером со спортивным автомобилем, и не являлся его образ жизни таким, как увидел воочию Давид: придя с работы, смотреть телевизор или развлекаться с женой. На другой чаше весов были лишь его шесть пальцев. Боги смеялись над Давидом, дразня его и отодвигая вожделенную цель все дальше и дальше.

Единственное, что оставалось, – по возможности восстановить внутреннее достоинство, сильно пострадавшее от инцидента, вернуться к жене и молиться о том, чтобы она никогда не узнала, где он находился этой ночью. Давид взглянул вниз. Да, подняться на дуб было почти подвигом, но теперь ему предстояло совсем невообразимое: как-то спуститься с чертовой ветки.

Не отпуская верхнюю ветку из рук, он долго нашаривал ногой нижнюю, пока не убеждался, что она надежна, и так, очень медленно сползая вниз, почти достиг цели: до крыши пикапа оставалось не более двух метров. И тут напряженно искавшая опоры нога сорвалась со скользкой ветки, а руки, державшие ветвь над головой, не выдержали неожиданного броска тела вниз. Ветку словно вырвало из рук вверх, а Давид загремел вниз, очень громко, набив себе синяков и с оглушительным звуковым эффектом врезавшись в автомобильчик.

Оглушенный падением, с канистрой бензина на спине, Давид не мог слышать разговор в спальне.

– Слышала? – резко вскочив с постели, спросил повар.

– Что?

– Кто-то под окном ударил по металлу. По пикапу, по-моему.

– Нет, я не слышала.

– Нас хотят обокрасть!

– Пикап, что ли, угнать? Да кому он нужен?

– Ты оставайся здесь, а я схожу посмотрю.

– Будь осторожен!

Хосе натянул штаны, сунул ноги в башмаки, а у выхода из дома взял палку покрепче. Бесшумно подкрался к автомобильчику и заметил, что внутри возится какой-то куль. Это Давид пытался подняться, но ему мешала острая боль в спине. Он не видел, как приблизился повар с поднятой палкой, зато явственно почувствовал весомый удар по черепу. Вцепившись в свою жертву, Хосе узнал ее и опешил:

– Вы?

Давид в ответ лишь стонал, взявшись за голову.

– Вы! – повторял повар вне себя. – Сначала пристаете ко мне у таверны, а потом лезете воровать мой пикап!

– Нет! – хрипел Давид, мало что понимая от боли в голове. – Я вас спутал с другим человеком!

– А! С другим человеком! Так у него есть сообщник!

– Нет! Поймите! – Давид мучительно пытался сообразить, не лучше ли признаться в краже пикапа, чем объяснять взбешенному повару, зачем он полез на дуб. – Все это ужасное недоразумение. Я спутал вас с другим человеком!

– Ну, мне безразлично, с кем вы кого спутали, – я звоню в полицию.

– Ради бога, подождите! – крикнул Давид, представив, как Сильвия вызволяет его из местной каталажки. – Вина всецело моя! Признаю! Это была просто ошибка, и я тут же уйду, если хотите!

– Уходи и не возвращайся! Вон отсюда! Извращенец вонючий! Увижу где – берегись, мало не покажется!

И пока повар искал выроненную палку, Давид сообразил, что надо сматываться отсюда со всех ног, пока жив.

С гудящей головой и окровавленным лицом, в одежде, перемазанной дубовой корой, ночью… Давид не знал, куда ему податься. Будить Сильвию – значит признаваться во всех этих происшествиях либо снова лгать. На Эдну, неукротимую сплетницу, рассчитывать нечего. Он не знал, где живет Эстебан. Оставалась Анхела. Только она сумела бы помочь ему в плачевной ситуации.